Я – телохранитель. Забыть убийство
Шрифт:
За домом начинался лес, но ближе к дому он был прорежен и превратился в парк – в том парке Китайгородцев увидел обширный пруд. Прудом давно не занимались, он зацвёл, покрылся водорослями, там плавали ветки и опавшая листва, а берега заросли травой – всё выглядело так, как на картинах старых художников. «Графский пруд». Холст, масло. Запустение и тлен. И так повсюду. Дорожки, когда-то намеченные между деревьями, давным-давно заросли, никто по ним не ходил. Поднялся беспорядочно кустарник. Картина медленного разрушения былого обустроенного пространства завораживала. Китайгородцев долго стоял неподвижно, потом крикнула птица, Китайгородцев вздрогнул
Тут только двое – в этом огромном доме. Теперь добавился Китайгородцев. То-то веселее жизнь пойдёт.
Китайгородцев не удержался и вздохнул.
Когда он вернулся к крыльцу, обнаружилось, что дверь, ведущая в дом, приоткрыта. Всё-таки он покрутил ручку звонка, прежде чем войти. Никто не отозвался. Тогда Китайгородцев переступил через порог.
Льющийся сквозь узкие окна свет скупо освещал огромный зал. Китайгородцев не сразу разглядел в тёмном дальнем углу силуэт человека.
– Добрый день, – сказал Китайгородцев.
Невежливое молчание в ответ.
Его глаза тем временем обвыклись с темнотой и только теперь он увидел, что это не человек, а чучело медведя, стоящего на задних лапах.
Шаги на галерее. По лестнице спустилась уже знакомая Китайгородцеву старуха. На ней было всё то же чёрное платье.
– Здравствуйте, – поприветствовал её Китайгородцев.
– Здравствуйте, – сухо ответила женщина. – Меня зовут Наталья Андреевна. Вы приехали один?
– Да.
– Идите за мной.
Женщина открыла неприметную дверь в тёмном углу зала, щёлкнула выключателем, и в длинном коридоре, уводящем в глубь дома, вспыхнули неяркие светильники. Все двери, мимо которых шёл Китайгородцев, были закрыты. Полная тишина. Только звуки шагов женщины и самого Китайгородцева.
В конце коридора женщина открыла одну из дверей. Комната, довольно большая. Обстановка внешне скромная, но стильная. Такая мебель была характерна для века девятнадцатого, но никак не для сегодняшних дней.
– Здесь вы будете жить, – сказала женщина. – Только эта комната – ваша. Я запрещаю вам бродить по дому и вообще попадаться мне на глаза. И уж тем более я категорически запрещаю вам переступать границу моей личной территории. Вам понятно?
– Не совсем, – пробормотал озадаченный столь неприкрыто демонстрируемым недружелюбием Китайгородцев.
– Что вам непонятно?
– Ну, например, где проходит граница вашей личной территории.
– По первой ступени лестницы, ведущей наверх. Весь второй этаж – мой. Мой, а не наш общий, и не ваш. Вам понятно?
– Да.
– Отлично. Всё остальное вам расскажет Михаил.
И прежде, чем Китайгородцев успел ещё что-нибудь сказать, женщина вышла из комнаты.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Мне уже доводилось охранять тех, кто яростно противился моему присутствию рядом с собой. Кто не хотел, чтобы его охраняли. В последний раз такое было в прошлом году. Один влиятельный человек, которого охраняли ребята из нашего «Барбакана», попросил приставить телохранителя к своей дочери. Какие-то проблемы у него возникли с конкурентами, а конкуренты оказались злые и опасные. Хамза назначил меня и ещё одного человека из нашего агентства, мы с ним чередовались через день. Нашей девушке было восемнадцать, и она оказалась вовсе не такой целомудренной, какой обычно представала пред папенькины очи, и как раз в ту пору она крутила тайный, но жутко страстный роман с каким-то молодым чеченцем. Мы ей мешали. Она нас сильно ненавидела. Чеченец ненавидел нас ещё сильнее. На пару они нам пакостили, как могли. Мы хлебнули лиха».
У них тут мода была, наверное, на чёрное. Заявившийся к Китайгородцеву Михаил облачился в чёрную футболку и чёрные же джинсы. Он был ростом низок, но широк в кости, борода лопатой, и волосы на голове пострижены чудно, с пробором посередине – не иначе так выглядели извозчики веке в девятнадцатом.
Будучи настолько немногословным, что это можно было принять за невежливость, он провёл Китайгородцева по тем помещениям, куда доступ, следовало понимать, не был запрещён.
Санузел.
– Твой.
Ванная комната.
– Пользуйся, это всё тебе.
Кухня.
– Готовить умеешь?
Значит, питаться Китайгородцев будет отдельно.
– Верующий?
– Что? – не сразу понял Китайгородцев.
– Молитвы Господу возносишь? Тут у нас церковь домовая есть.
Михаил посмотрел в лицо Китайгородцеву, всё понял, и взгляд его потяжелел.
– Я крещён, но в церковь не хожу, – на всякий случай сказал Китайгородцев.
– Крещён – это не твой душевный был порыв, – веско произнёс Михаил. – Это родители в твоем младенчестве о спасении твоей души позаботились.
Китайгородцев промолчал.
– Неверие в людях оттого, что они могут умом постичь не всё, – продолжал Михаил. – Не укладывается у них в голове то, что невозможно объяснить словами. Но если что-то объяснить нельзя – это не значит, что его вовсе нет. Оно есть. И от него не отмахнёшься.
У него был такой же чёрный взгляд, как у старухи. Сказано же – родственники.
– А тебе и вовсе нужно молиться о спасении души, – произнес Михаил неожиданно тихим голосом, почти шёпотом.
– Почему? – не удержался от вопроса Китайгородцев.
– По деяниям твоим.
– Я не понимаю.
– Ты убивал, – всё так же тихо произнес Михаил, прожигая собеседника насквозь своим чёрным взглядом.
Китайгородцев дрогнул.
– Откуда же вы взяли? – пробормотал он.
– Вижу по глазам. Такое не спрячешь.
Китайгородцев не выдержал и опустил глаза.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ
«Я убил женщину. Ей было двадцать пять лет, хотя она говорила, что ей только девятнадцать. Убил я её, разумеется, не потому, что она врала про возраст. Она была киллером. Самым настоящим. Девятьсот девяносто девять заказных убийств из тысячи совершают киллеры-мужчины. Это был тот редкий тысячный случай. И этот случай по злой прихоти судьбы достался мне. Я убил эту женщину выстрелом в лицо. До сих пор у меня перед глазами маленькое входное отверстие от пули у неё под правым глазом. Я часто это вспоминаю и мне бывает тошно. Я выстрелил в неё за мгновение до того, как она могла бы меня убить. А перед тем она застрелила троих наших. У неё была хорошая подготовка. Она была убийцей. Я смог её остановить. Я выполнил свой долг… А всё равно мне тошно».