Я точно знаю, что младенцы, не умеющие говорить, знают и понимают слова!
Шрифт:
Как любой маленький человечек, я периодически проверял окружающую действительность на прочность. Например, скандал на тему «буду-не буду» мог касаться каши, гуляния, укладывания и всего, чего угодно. Естественно, пробовались родители на прочность и по театру. Моё еженедельное нытье правда разбивалось раз от раза об их непреклонность. Но однажды я пошёл дальше обычного! Получив парадные брюки и рубашечку для переодевания в театр, я вместо выполнения приказа тихонько открыл раскладной «диван-книжечку». В бельевом отсеке под диваном было все, как обычно, одеяло, подушка и простынка, не хватало только мальчика, который на этом спит. Я добавил себя, и, толкая из ящика спинку дивана, смог-таки закрыть его. Трясясь от страха наказания, я слушал из-под дивана переговоры родителей, потерявших ребёнка в небольшой двухкомнатной квартире! Напряжение нарастало, после проверки пятиэтажной лестницы и обзора улицы с выхода из парадной семейный рокот добавил децибел. Начались срывы друг на друга, от чего я начал выдавать барабанную дробь об фанеру бельевого отсека, меня колотило от страха, ведь я прекрасно понимал, что все это переключится на меня при возвращении блудного сына! Смогу ли я теперь всегда жить здесь в подземелье, когда родители будут дома, а выходить после их ухода на работу? Каким вырастет диванный Маугли? Все эти вопросы роились между бельем и мной. Не выдержав напряжения, я вынырнул из чёрной дыры обратно в Советскую семью. После перфорации сознания руганью я поплыл в театр за конфетой, мелко семеня коленями и подобострастно заглядывая в подбородок маме, в попытке изображения идеального ребёнка…
В другой раз я протестовал в открыто-закрытую! Я просто закрылся в туалете вместе с рубашечкой и брючками и кричал оттуда о неприемлемости понуждения детской личности силовыми методами в искусстве и Советской жизни! Однако, мой бастион как всегда пал!
Когда-то все кончается. Так и у нас, то ли у мамы кончилось терпение, то ли абонементы перестали выпускать. Может родители удачно перечитали двенадцать стульев и задумались о конце книги, где Киса перерезал горло Остапу. Факт остается фактом, меня прекратили «ходить по мукам» и переключились на Эрмитаж…
Лагеря
В Совке все озёра были облеплены пионерлагерями. Как правило они принадлежали Советским предприятиям. На самом деле, достаточно разумная история: отпуск у родителей месяц, как правило, все хотели провести его вместе, а у детёныша в школе каникулы по три месяца. Бабушки не всегда в силах выдерживать активность киндеров, а у кого-то их нет просто, замечательных бабушек, а тут скинул чадо на месяц, или даже на два и всем хорошо. Государству – работник, который не разрывается между кухней и работой; родителю передышка-в отдаче жизни на воспитание вместо досуга; киндеру – новые друзья и соревнования всякие немыслимые! В тресте мелиорации, где трудилась моя мама-юрист, тоже был лагерь. Он находился на шикарном Коркинском озере, совсем недалеко от нашей дачи. Туда меня и сдали, так сказать, для разрядки семейной обстановки. Все было в принципе, как в нашем замечательном черно-белом фильме с Евстигнеевым, где он говорит бессмертное: «Когда я был маленьким…» Мы просыпались под звуки горна, бежали на улицу, где был ряд раковин с рукомойниками над ними, с железной палочкой, для борьбы за струю. Вода была адски холодная! Такая холодная, что я запомнил это на всю жизнь, прямо на каком-то уровне ощущений! День проходил по плану, мы всё время были заняты чем-то пионерским! Кому-то из детей дали с собой одеколоны или духи «Москва», распространённые в то время в магазинах. И вот, в один прекрасный день, какой-то самый продвинутый мальчик-пионер рассказал, что в них спирт. Этот же гений досуга перевернул флакон, наполнил колпачок и опрокинул его залпом в рот. Съежив лицо на несколько секунд в пожилого Бельмондо, пионер согнулся в Бельмондо получившего поддых. Через некоторое время мальчик вернулся на землю и заявил, что сейчас насту пит кайф! Все бросились наливать колпачки! Кайф был нужен любому! Никогда не забуду этот отвратительный, обжигающий вкус во рту. Мы периодически попивали флаконы разных детей, скорее всего пока они не кончились в нашем отряде. Думаю, мало кто ими пользовался по назначению, удивительно, что их вообще давали детям. Почему-то выпивон происходил в наших многокоечных спальных после отбоя, когда кроме болтовни всем абсолютно нечего делать, не спать же право слово! Мы не были исключением и общались, что есть мочи! Когда начиналась беготня и бои подушками, приходил дежурный пионервожатый и страшно ругался, угрожая казнью! Наш отряд никогда не пил, маршируя на плацу, или играя в пионербол! Наверно не было времени, да и боялись, что засекут! Что нужно русскому человеку, когда он выпьет? Конечно, же приключений! Мы уже тогда чувствовали, что во всех приключениях должны участвовать бабы. Что да как надо с ними делать было как-то размыто, но что-то точно надо… Так вот, мы тихонько открывали окно и вылезали в него на холодную тёмную улицу. Подкравшись к девичьим окнам, мы тихонько стучали и царапались. Нам открывали, и мы шепчась залезали туда. Если вдруг наступал шухер – слышались шаги или голос пионервожатого, то мы должны были прятаться под кроватями. Самые наглые мечтали залезть к девочке под одеяло! По-моему, даже кому-то иногда удавалось. Под кроватью рядом с ведром для «пописать и остальное» было, конечно, не очень уютно, но что делать… При открытии двери вожатым, все изображали мертвоспящих, естественно. Когда он или она произносили назидания или угрозы, все типа их не слышали. В одной из таких ситуаций нырнул я под одеяло к какой-то деве и не успел там расплющиться. То ли нога какая торчала не в ту сторону, куда надо, то ли увидел цербер процесс окончания утрамбовки. Возможно, привлекла внимание девочка-бочка с несоразмерно маленькой головой. В общем, сорвали с нас одеяло! Ничего другого я не придумал, как изображать, что я сплю вот тут вот, ну может и по ошибке, но сплю понимаете ли… Никакого эффекта моя игра не произвела. Вожатый не стал на цыпочках красться вон из палаты. Меня вытащили и, сбивая мной все жестяные ведра с их содержимым, потащили в страшную темноту! Ругать меня на весь корпус, где было много спален, было нельзя, вожатый наклонился для тирады и затих, очутившись в моем одеколонном дыхании! Ну прибухнул ребёнок, ну к бабе залез в кровать, устал там и уснул, ну что тут такого собственно!? Оказалось, много что!! Меня таскали по инстанциям на следующий день, все ругались и делали важный вид! Лизу Волкову шестьдесят восьмого года растления таскали отдельно от меня. Бедная добрая девочка, страдала за доброту, вообще никто ей не верил про «он сам пришёл…» Нас подвергли каким-то местячковым репрессиям, которые, по мнению старших, вели к депрессиям. В середине месяца, а это было через несколько дней после постельного безумства, был родительский день. Мы уже давно готовились к нему. Наконец лагерь наводнился взрослыми персонажами с лимонадом и печеньем, и под каждым кустом начался подкорм и общение. Мои не были исключением, прибыли «на веселом» и начали внедрять в меня яблоки и всякое остальное! Наконец запиликал горн, и все начали стягиваться на центральный стадион с трибуной. Директор покричал в рупор, подняли флаги под отдавание чести детьми и музыку. Отряды начали стройными рядами маршировать с песнями и транспарантами, все были при параде, в белых рубашках, шортах и галстуках с пилотками. Потом началось награждение лучших. Тем, кто победил в плавании и в рисовании, вручали торжественно грамоты и значки. Огромное количество невозможного к запоминанию текста с трибуны и т.д. В какой-то момент началась торжественная барабанная дробь и вдруг, (мне кажется именно так) произнесли мою фамилию…
«… Выйти из строя!»
Я, чеканя сандалиями шаг, стараясь расправить перекошенную рожу и тряся головой вышел вперёд. Я знал, где сидят родители, и неминуемо поглядел туда. Счастливые, они расплылись в улыбке, отец, мне кажется, даже привстал! Вот оно, заслуженное торжество, за столько лет мучений и адского труда по воспитанию лучшего на планете человека! Наконец-то!
«За систематическое нарушение режима пионерского лагеря
«Орленок», за позорящие звание советского пионера поступки, за осквернение морального облика отряда «Пираты», за попытку растления несовершеннолетних девочек-пионерок…» Казалось, что рупор не заткнется никогда! Я горел синим пламенем. Стоя окружённый толпой хороших и честных людей, на огромном стадионе, мельком приподняв взгляд, я увидел, что отец обнял мать,
и что мы были похожи друг на друга теперь, как две капли воды. Их тоже перекосило ударами рупора так, как я больше никогда и не видел! «…исключен! Вернуться в строй!» – услышал я концовку. Я продолжил маршрут обратно в духе охранников мавзолея, надеясь доказать выправкой, что всё это какая-то безумная ошибка! Пробивание песка сандалиями, однако, не помогло, и после заключительного марширования меня отправили в палату собирать чемодан. Не помню, как родители жарили меня на костре и вбивали осиновый кол в сердце, помню только гробовую тишину в машине, когда ехали домой…
Клубника
Наверное, из-за всеобщей нищеты населения Великой Державы в советское время человек с детства пропитывался навыками хватать и запихивать в себя все, что не попадя… Таскали туда-сюда на себе или в электричках и на автомобилях какие-то стулья, доски или банки. Все, что хоть чем-то было лучше обычной земли или продукции, производимой самими организмами граждан… Только этого хватало, видимо, вдоволь. Хотя даже баночки с говном советский человек вечно куда-то пер на трамвае в другой район по прописке. А вот, к сожалению, всего остального было до невозможности мало.
Мне было лет шесть, и я был самым маленьким представителем шоблы из восемнадцати пацанов, которые весело дружили и, как сегодня бы сказали, тусили в одном из загородного поселков Питера. В основном это были дети дачников, которые либо арендовали что-то на лето, либо владели домишками-дачками, что собственно уже было критерием успеха этих домовладельцев. Но пара человек в компании было и местных, думаю именно они и рассказывали нам иногда какую-нибудь важную информацию за партией в дурака на чердаке у Аркашки. В то время как крыша над чердаком непрерывно была накрыта тучкой из дыма, который шёл от наших сигарет. Утро начиналось с получения 20 копеек на мороженое, которые немедленно конвертировались либо в «Беломор» по 11 копеек, вроде, за пачку, либо в «Родопи» или «Бт», которые стоили то ли по 19, то ли по 24 копейки. К обеду пачка сигарет у всех заканчивалась, и мы шли стрелять их у работяг на улицах. При этом мы непрерывно обсуждали, что каждая сигарета укорачивает жизнь на 15 минут. Но когда тебе 8–10 лет, как было основной компании, то у тебя полно этих 15 минут и никакие разговоры о том, как мы перед смертью будем жалеть о каждых этих самых 15 минутах, не работают. И ты тупо делаешь все, как все.
Так вот, думаю, местные сообщали нам, когда и на каком поле созревания, например, турнепса достигают перевыполнения социалистических планов. Мы дружно колесили туда на великах с авоськами и сумками. Не знаю, были ли мои родители знакомы до моего появления на крыльце с двумя сумками, набитыми до отказа турнепсом, с этой растительной культурой? Но мы, мальчишки, с удовольствием грызли эти корнеплоды, так напоминающие редьки и репки, непрерывно удивляясь, как же это может доставаться коровам нашей страны, когда это такая хорошая и вкусная штука!? И почему наши родители не едят его как мы на завтрак, обед и ужин!?
Вообще, гордость от того, что ты не в восемнадцать лет принес в дом первую зарплату, а в шесть можешь накормить своих родителей, пусть даже и коровьего назначения едой до отвала – приятная штука.
Еще около второго Ждановского озера выращивали полями горох. Это было вообще круто. Мы бросали на пару часов велосипеды прямо у края поля и налетали на него не хуже саранчи. Через час обжорства, несмотря на помехи в виде стартующих левитационных процессов, начинали собирать его в мешки и карманы, чтоб утащить с собой и принести домой для себя и родных с целью пощекотать себя «минутой славы».
Как-то раз пришла уже совсем сказочная информация о том, что можно поехать в совхоз, и там тебя прямо официально, ребёнка, принимают в сборщики клубники, пускают на поле. Жри, сколько хочешь, но собери для советских граждан десять ящиков клубники, и тогда тебе ещё, о чудо, разрешают набрать клубники с собой. И не просто, а сколько хочешь! И все это без проблем и риска быть пойманными и осужденными общественным мнением, милиционерами, родителями и черте-кем ещё из детской комнаты милиции, профкома и ЖАКТА… Верилось с трудом, но в шесть или семь лет, даже если с трудом, но верится все равно во все!