Я тоже виноват
Шрифт:
– Короче, Сашенька. Я ведь догадываюсь, что у тебя что то произошло. Так просто ты бы не позвонила.
– Юрочка, ты провидец. Я выхожу за муж...
– За меня?
– Нет. За хорошего человека.
– Так... Я значит плохой.
– Нет. Ты замечательный, но я все же выбрала другого. Хочу пригласить тебя на свадьбу.
Это был удар в под дых. То-то Сашка перед отпуском шарахалась от меня...
– Я не пойду. Извини, но у меня много дел.
Бросил трубку на рычаг и выдернул телефон из вилки. И тут я почувствовал тошноту одиночества. Пусть ты один, но когда есть надежда, она согревает. Сейчас меня не согревает ничего...
Мишу нашел в курилке.
– Юрий Андреевич..., - обрадовано кинулся он ко мне.
– Привет, Михаил.
–
Мы долго трясем друг другу руки.
– А ведь я к тебе по делу.
– Я так и понял. Столько событий произошло за ваше отсутствие. Думал, обязательно придете ко мне.
– Почему так думал?
– Так говорят, вы в комиссии. Значит, наверняка появитесь здесь.
– Правильно думал. Давай отойдем в сторону, поговорим.
Вы выбираемся на лестничную площадку и останавливаемся у окна.
– А теперь расскажи, что же все таки произошло с аварией в цеху, начал я.
– Это все упрямство Анатолия Григорьевича. Вы знаете почему завалили мой вариант с мылом?
– Нет, не знаю.
– Потому что это все слишком просто и дешево. В тот раз при лабораторном анализе выяснилось, что мыло в таком ничтожном количестве практически не влияет на свойство пороха, значит по идее надо было кончить испытания и начать подготовку к производству новых порошин. Но не тут то было. Анатолию Григорьевичу было не выгодно бросать такой заказ. Помните, за него же давали бешеные деньги. Вы же сами все наши огрехи и лишние финансовые затраты сбрасывали на него. Новый начальник цеха сразу же понял, что финансовые потоки можно пустить и по другим каналам...
– Не понял, что это значит?
– Все просто, например повысить оклады и премии работникам.
– Но что же здесь плохого?
– Вроде бы и ничего, но... он сам себе платил такие суммы, что ойе-ей... А тут же стали прикармливаться такие лишние по отношению цеха люди, что мне даже стыдно назвать их фамилии.
– И это все за два месяца моего отсутствия?
– Разве этого мало?
– Нет. Так что же дальше?
– А дальше, Анатолий Григорьевич добился продолжения испытания, сославшись на то, что промышленность гонит не качественные соли жирных кислот, то есть мыла и естественно, в такое производство их пускать нельзя. Испытания продолжили, искали ПАВ дальше. Химическая лаборатория предложила фторпроизводный ПАВ, но с условием, что мы уменьшим температурный режим, но удлиним процесс прессования. Вот тут то Григорьевич взбрызнулся, как это так- удлинить процесс, два дня прессовать порошину, да за это время можно сделать две. Не важно, что брак, важно, что за каждую порошину, даже за бракованную, шли деньги. Надавил на своего технолога, уломал начальника нашего отдела и... А дальше произошло то, о чем и можно было предположить. Игнорировав низкотемпературный режим, они стазу стали прессовать при предельной температур. И тут у них реакция пошла самопроизвольно. Высокая температура, разрушила связи фторпроизводного ПАВ и образовалось подлое соединение аш-фтор. Эта гадость сразу вступила в реакцию с металлом пресс-формы, температура бешено поползла вверх, компоненты смеси стали разлагаться и... все. Это все таки порох.
– Так, и ты все это знал?
– Я потом, после взрыва разобрался.
– Говорил кому нибудь об этом?
– Меня никто не спрашивал. Я хотел было все же поговорить с главным технологом, но потом здраво рассудил, в последнюю получку техотдел от цеха получил хорошую премию и навряд ли нам надо самим себя убивать.
– Хороши, нечего сказать.
– Юрий Андреевич, в моей цепи умозаключений нет самого важного доказательства, злополучная порошина исчезла, она же взорвалась.
– Пресс-форма то осталась.
– Вы опоздали. Вчера вечером, по приказу дирекции, спешно стали разбирать развалины цеха. Начали разбирать с шестого бокса и тут же остатки пресс-формы с металлоломом вывезли на свалку.
– Почему я не знал? А как же комиссия? Сначала надо было спросить ее.
– Спросили. Вчера ваш председатель комиссии дал добро на разборку цеха.
– Сволочь.
– Поосторожней. Я вас
– Извини, Миша. Мне надо все осмыслить, я пойду...
– Да-да.
Этот день я потратил в бухгалтерии и плановом отделе. Если бы не знакомые молодые женщины работающие там, навряд ли что получил. Копался в книгах, делал выписки, расчеты, набрал весьма добротный материал.
В аналитической лаборатории я сразу же нарвался на Любочку.
– Юрий Андреевич, я вас искала, - защебетала она, подскочив ко мне.
– Здравствуй, Любочка.
– Здрасте. Я провела анализ вашего порошка и знаете что нашла, следы фтористых соединений.
– Акт составила?
– А как же, все отдала на подпись Анне Павловне.
– Спасибо тебе, Любочка. Я сейчас иду к ней.
Начальница лаборатории не стала церемонится. Сразу передала мне акт.
– Юра, не знаю, что ты там выведешь из нашего анализа, но судя по всему дело уже закрывается. Мне сообщили, что в два часа у директора собирается комиссия, чтобы подвести окончательный итог.
– Я понял. Спасибо, Анна Павловна.
За длинным столом сидит с десяток человек. Председатель комиссии предоставил слово профессору Малинину, который и читает заключение...
– Таким образом, собранные факты подтверждают, что виной всему является человеческий фактор. Технолог цеха самопроизвольно изменил технологию прессования. Есть предположение, что ПАВ, при резком подъеме температуры, вступил в реакцию с компонентами пороха, разложился и стал активно действовать с металлом матрицы и пуансона...
Черт, да он же почти все знает, только причем здесь технолог цеха.
...
– Последствия взрыва были бы гораздо меньше, если бы непогода. Северо-западный ураганный ветер отнес крышу бокса и верхнюю часть пресса на склад цеха. В результате произошла дополнительная серия взрывов, погубившая трех человек и нанесшая ранение четверым работникам цеха. У меня все. Если какие нибудь замечания или предложения к акту.
– Есть, - я поднял руку.
– По поводу разложения ПАВ у меня нет замечаний, действительно выделившийся фтор вступил в реакцию с металлом, что вызвало резкий подскок температуры. Я не согласен с формулировкой о человеческом факторе. Историю с аварией надо рассматривать гораздо раньше, два месяца тому назад, с того момента, когда новый руководитель цеха добился продолжения испытания, после уже удачного получения образца. Да-да, когда Анатолий Григорьевич еще не был начальником цеха, был получен вполне приличный образец порошины. Казалось, тогда можно было бы начинать ее доводку и кончать испытания, но этого не произошло. Почему это было сделано? Я не поленился поднял бухгалтерские книги и сделал весьма интересные выписки. Вот они, - кладу перед собой несколько листков бумаги.
– В течении двух месяцев цех сделал сорок одну порошину, потратив на изготовление сумасшедшие суммы денег, около ста пятидесяти тысяч рублей. Часть денег разошлись на премии и большие добавки посторонним людям, не имеющим к производству никакого отношения, некоторым сотрудникам завода, а также лично начальнику цеха. Вот копии документов, - опять складываю несколько листков.
– Ни технолог цеха, ни прессовщица, не виноваты в том, что произошло. Технологический отдел выдал вполне нормальную технологию, но по приказу начальника цеха, ее изменил технолог цеха и сумев заручится поддержкой главного технолога, ее запустили в производство. Анатолия Григорьевича не интересовал конечный положительный результат, его интересовала дальнейшая денежная подпитка цеха и фактически из-за этого он загубил испытание и цех. У меня все. Документы можете взять
Я толкнул стопочку к председателю комиссии. Все молчали. Директор насупился и смотрел в стол. Малинин чесал пальцем скулу и задумчиво смотрел на меня, наконец он сказал.
– Я думаю, мы должны передать все эти дела в прокуратуру, пусть она разберется со всеми безобразиями в цеху. Свою техническую сторону мы добросовестно выполнили и ее результаты зафиксируем в актах и протоколах. Ваше заключение тоже оформим и вышлем во все инстанции. Кто за это предложение?
Все, кроме директора подняли руки.