Я, ты и любовь
Шрифт:
— Могу тебя придержать.
— Это уж точно. — Я кое-как встала, придерживаясь руками, стараясь поймать равновесие и не опереться на растянутую ногу. Рука Колтона опустилась мне на плечо и поддержала.
— Пойдешь наверх? — спросил он. Я кивнула. — Вернешься?
Я пожала плечами.
— Наверное. Все равно не засну.
Колтон отошел, чтобы завинтить бутылку, и мы заковыляли по дорожке. Когда я хотела свернуть левее, к нашему дому, Колтон потянул меня за руку.
— У родителей есть туалет в цокольном этаже. Там отдельный вход, тебе не придется подниматься по ступенькам.
Знаю, много лет я торчала в этом доме. Но я промолчала.
Колтон пошел вперед и включил свет. Дождался меня за дверью и помог вернуться на мостки, молча поддержав, когда я поскользнулась на мокрой траве.
Мы снова уселись. Он взял гитару, сделал несколько аккордов и заиграл. Я сразу узнала «Напоминание» группы «Мамфорд и сыновья». Мне казалось, Колтон умеет только играть, поэтому я была поражена, когда он взял дыхание и запел низким, мелодичным, сипловатым голосом. Он не просто исполнял известную песню, он переделал ее, изменил, сделал своей. «Напоминание» и без того уникальная вещь, но версия Колтона тронула какие-то струны в душе.
Я слушала, закрыв глаза, чувствуя, как горе становится чуть-чуть легче. Когда Колтон допел, я не стала открывать глаза.
— Сыграй что-нибудь еще, а? Пожалуйста…
— Конечно. Что ты хочешь послушать?
Я пожала плечами, откинув голову на спинку шезлонга. Колтон тронул струны, кашлянул. Я слышала, как жидкость полилась в его глотку, а потом холодное стекло коснулось моей руки. Я взяла бутылку и отпила, не открывая глаз. На этот раз жжение было желанным. Я чувствовала себя относительно мирно, покойно, немного пьяной и совсем легкой. Чувство вины и горе, как ссыпанные вместе угли, тлели под алкогольным дурманом.
— «Мост над бурной водой», Саймон и Гарфинкел, — услышав, как привычно Колтон объявил песню и автора, я поняла, что он часто это делает. Неужели он где-то выступает? При этой мысли Колтон снова показался мне чересчур огромным, слишком грубым, диковатым и жестким, чтобы сидеть в барах у микрофона, напевая инди и фолк. Но слушая, как он играет, как берет высокие открытые ноты, я поняла, что это для него совершенно естественно.
Меня потрясла грубая красота его голоса. Он превратил эту песню в стихи. В тот момент мне отчаянно хотелось найти свой собственный мост над бурной пучиной моего горя.
Но моста не было, лишь клокочущая река непролитых слез.
Допев, Колтон начал новую песню, которой я не знала, а он не назвал, — негромкую, мягкую, повторяющуюся мелодию с переходами вверх и вниз. Местами он пел с закрытым ртом, глубокой басовой вибрацией в горле. Что-то в песне проникало сквозь алкогольный туман и панцирь бесчувствия, в который я заковала свое горе. Слов у песни не было, но все равно это была элегия, источавшая скорбь, оплакивая невозвратное.
В горле встал плотный горячий комок, и я поняла — на этот раз не удержусь. Я попыталась проглотить его, как мы справляемся с позывами к рвоте, но он прорвался наружу, вылетев сквозь сжатые зубы отрывистыми рыданиями. Я услышала собственное рваное дыхание и острый, высокий звук — длинный, мучительный стон.
Колтон прихлопнул струны ладонью.
— Нелл, ты как?
Вопрос стал последней соломинкой, сломавшей хребет моей выдержке. Я сорвалась с места и, хромая, поковыляла прочь. Тут же перешла на бег, припадая на больную ногу. Спрыгнула на траву и побрела прочь. Не домой, не к дороге, просто прочь. Куда глаза глядят. Вскоре нога провалилась по щиколотку в песок и подвернулась. Я упала на колени, рыдания клокотали в горле, дрожали во рту.
Я поползла по песку, таща себя к кромке слабо плескавшейся воды. Ужасная боль прострелила руку, подогнувшуюся на песке. Холодная вода лизнула кончики пальцев. Я чувствовала слезы, текущие по щекам, но оставалась неподвижной. Я слышала, как шуршат по песку шаги, увидела в футе от себя босые ноги Колтона. Поджатые пальцы скрылись в песке, а пятки оставили глубокие следы, когда он, перенеся на них тяжесть тела, присел на корточки.
— Оставь меня, — простонала я сквозь стиснутые зубы.
Он не ответил и не двинулся с места. Я втягивала воздух длинными глотками и шумно выдыхала, стараясь сдержаться.
— Тебе надо выплакаться, Нелл. Дай себе волю.
— Не могу.
— Никто не узнает. Это будет наш секрет.
Я покачала головой, почувствовав песок на губах. Я дышала отчаянно, неровно, раздувая песчинки. Колтон тронул меня за плечо.
Я изогнулась, стараясь отодвинуться, но его рука осталась на плече, будто сросшись с ним. Это простое невинное прикосновение казалось пламенем на коже, прожигающим насквозь, открывающим шлюзы моего горя.
Сперва у меня вырвался одинокий всхлип и быстрый судорожный вдох. Прошла секунда, и после этого я уже не могла остановиться. Слезы. Целый водопад. Наводнение. Песок под моим лицом стал холодным и вязким, тело непроизвольно дергалось. Колтон не говорил, что все будет хорошо, не пытался посадить меня к себе на колени. Он держал руку на моем плече и молча сидел рядом.
Я чувствовала, что не могу остановиться. Я перестала сопротивляться, и реки хлынули, прорвав все дамбы.
Нет. Нет! Я мотала головой, сжимала зубы, приподнималась и нарочно тяжело валилась на песок, отчего сломанную руку пронизывала сложная паутина боли. Боль была лекарством, и я охотно принимала его. Она была плотиной, сдерживавшей слезы. Я задыхалась, скулила, я заставила себя встать, закопошившись в песке как сумасшедшая, с перемазанными в песке и грязи волосами. Колтон подхватил меня под руку и помог подняться на ноги. Я встала слишком решительно и, не удержав крика от боли в ноге, упала вперед, на Колтона.
Он меня подхватил.
От него пахло спиртным, одеколоном, табаком. Его руки обхватили меня за плечи и придержали. Рыдания рвались наружу, вызванные чувством вины за то, что в чужих объятиях я нашла утешение и отраду, но сразу стихали — по этой же причине.
Я уткнулась лбом ему в подбородок — всего на секунду, чтобы отдышаться. Это ведь ничего не значит.
«Это просто секунда спокойствия, Кайл, — оказалось, я говорю с ним, будто он меня слышит. — Ничего не значащая секунда. Я люблю тебя, только тебя».
Но Колтон шевельнулся, глядя на меня. Поэтому, естественно, мне пришлось поднять голову и встретиться с ним взглядом. Чертовы глаза, такие мягкие, понимающие, яркие, синие и прекрасные. Его глаза… я тонула в них. Они меня затягивали. Темно-сапфировые, васильковые, синие как небо, голубые как лед, так много оттенков синего…
Я упала ему на грудь. От Колтона пахло виски, и моим губам стало мягко, влажно и тепло от касания его губ. Это длилось долю секунды, кратчайший миг. Поцелуй, мгновенная слабость, неизбежная сила земного притяжения. Простая гравитация.