Я, ты и любовь
Шрифт:
На меня навалилась тьма.
Последней мыслью стало, что Кайл умер. Умер. Меня спас, а сам умер. Рыдания отдавались эхом, вытекая из разбитого сердца.
Глава 5
Жидкое средство от разбитого сердца
Подобрав последнюю прядь, я закрепила ее «невидимкой». Я едва узнавала себя в зеркале — бледную, как привидение, с почерневшими веками. Глаза, взглянувшие на меня из зеркала, казались серыми, как зимнее небо, и такими же пустыми.
— Нелл! — За спиной голос мамы, мягкий, нерешительный. Она взяла меня повыше локтя. Я не отодвинулась. — Пора, дорогая.
Я заморгала, прогоняя… нет, ничего. Я ничего не чувствовала. Слез не было. Внутри поселилась пустота. Пустота лучше, чем боль. Я кивнула, повернулась и прошла мимо матери, не обращая внимания на рванувшую руку боль, когда гипс стукнулся о дверной косяк. Папа придержал дверь, поглядывая на меня с опаской, будто я могла взорваться или рассыпаться.
В принципе возможно было и то и другое, но этого не случилось, потому что для этого надо что-нибудь чувствовать. А я ничего не ощущала. Ничего. Ничего. Ничего не чувствовать — это прекрасно.
Я спустилась с крыльца на подъездную дорожку и отключила с брелка сигнализацию папиного «Мерседеса»-универсала. Села на заднее сиденье, пристегнулась и молча ждала. Я видела, как родители переглянулись, и поймала на себе встревоженные взгляды. Папа отпер переднюю дверь, и они сели в машину. Мы отъехали в молчании.
Папины глаза встретились с моими в зеркале заднего вида.
— Хочешь, включим музыку.
Я покачала головой — горло перехватило. Папа отвел взгляд и дальше управлял машиной молча. Мама обернулась на сиденье, словно собираясь что-то мне сказать.
— Не надо, Рейчел, — сказал отец, тронув ее за руку. — Оставь ее в покое.
Я встретилась с ним взглядом, молча поблагодарив мертвыми глазами.
Пошел дождь — медленные большие капли в неподвижном теплом воздухе. Совсем не похожие на шквал, укравший у меня Кайла. Серые тяжелые тучи, низкое небо, будто прохудившийся потолок. Мокрый цемент, блестящая трава и лужи на тротуарах.
В руке я сжимала мятый сложенный листок — уцелевшую записку. Я помнила ее наизусть — столько раз перечитывала.
Прощание. Маленькая комната, где собралось слишком много людей. Я стояла рядом с гробом, не желая смотреть в него. Рядом прекрасный коллаж из фотографий Кайла, одного и со мной. Разглядывая счастливую себя и живого Кайла, я словно смотрела на снимки незнакомых людей.
Сказаны слова, произнесены пустые утешения. Руки, пожимающие мою, губы, касающиеся моей щеки. Плачущие подруги. Двоюродные сестры. Бекка, обнимающая меня. Джейсон, постоявший передо мной молча, не пытаясь обнять, предложивший свое молчание как лучшее, что он мог дать.
Затем — о боже — передо мной оказались мистер и миссис Кэллоуэй. Они были здесь с самого начала, но я их не видела. Я не могла смотреть им в глаза. И вот они стоят, взявшись за руки и переплетя пальцы, и две пары карих глаз, так похожих на глаза Кайла, видят меня насквозь, заглядывают в душу. Я скупо рассказала о случившемся. Была гроза, дерево рухнуло. Кайл спас мне жизнь.
Я не говорила о предложении, о кольце у меня на пальце не на той руке. Ничего о нашем споре и о том, что под деревом должна была лежать я.
Если бы я умерла, боже, столько всего изменилось бы… Их сын был бы сейчас жив.
Ничего о том, что его смерть — моя вина.
Если бы я ответила Кайлу «да», он был бы жив. Мы поднялись бы в спальню и занялись любовью. Дерево не причинило бы нам вреда — оно разрушило другую половину дома.
Я смотрела им в глаза, ища слова.
— Мне очень жаль, — выдавила я едва слышно. Слова рассыпались, осколками падая с языка.
— О Нелл… мне тоже. — Миссис Кэллоуэй обняла меня и зарыдала на моем плече.
Я по-прежнему стояла неподвижно. Физический контакт для меня — слишком много. Мне, дрожащей и напряженной, пришлось протяжно вдохнуть через нос и выдохнуть в прямые черные волосы матери Кайла. Нельзя позволять себе что-то чувствовать. Если я буду чувствовать, у меня истерика начнется.
Вряд ли миссис Кэллоуэй поняла, что я просила у нее прощения за то, что убила ее сына, но кроме этих трех слов, я ничего не смогла выжать из себя. Наконец мистер Кэллоуэй взял ее за плечи и, безутешно рыдавшую, прижал к себе.
Люди подходили и уходили, говорили какие-то слова. Сменявшиеся передо мной лица плавали в каком-то тумане. Я кивала, что-то бормотала, просто чтобы показать — я не впала в кататонию, я еще жива.
Впрочем, это было не так. Легкие дышали, синапсы работали, кровь циркулировала, но я была мертва. Мертва, как и Кайл.
Сбоку подошел папа и обнял меня за плечи:
— Пора, Нелл.
Не поняв, куда пора, я повернулась под папиной рукой и взглянула на него, наморщив лоб.
— Начинать панихиду, — пояснил он. — А потом закрыть гроб и… похоронить его.
Я кивнула. Папа подвел меня к стулу, и я села. Мистер Кэллоуэй говорил речь, стоя спиной к гробу. Я слышала его слова, но они ничего не значили. Он говорил, каким замечательным, каким прекрасным был Кайл, как много от него ждали, и тому подобное. Правдивые, но пустые слова. Все потеряло смысл. Кайл умер, и слова утратили значение.
Миссис Кэллоуэй говорить не могла. Вышел Джейсон и рассказал, каким хорошим другом был Кайл, и это тоже было правдой.
Настала моя очередь. Все смотрели на меня и ждали. Встав, я подошла туда, где становились остальные, — на маленькую кафедру с отключенным микрофоном, и вцепилась в старое дерево ногтями, выкрашенными моей матерью в темно-сливовый цвет.