Я, ты, он, она и другие извращенцы. Об инстинктах, которых мы стыдимся
Шрифт:
Амур врывается ночью в жилище Психеи с намерением выполнить волю матери, но останавливается, пораженный красотой Психеи. Любуясь, как она спит, Амур нечаянно укалывается собственной стрелой. Это навечно связывает их узами и позволяет Психее, через брак с Амуром, войти в римский пантеон. Отношения со свекровью у Психеи сложились, мягко говоря, напряженные.
Амур у Апулея, хотя любовь и спасает его, – отнюдь не романтик-сводник, а дьявол, подвергающий незадачливых обывателей приступам всепоглощающей страсти, которая ослепляет их настолько, что в приступе гиперсексуальности они совершают поступки, подобные тем, о которых мы говорили в главе 3. Аллегория своевольного бога, от скуки или в качестве услуги другим богам поражающего сердца смертных, награждая их непотребной страстью, напоминает холодную бездумность природы, когда речь идет о парафилиях.
В 20-х годах XX века многие из парафилов оказывались на кушетке в кабинете австрийского психиатра Вильгельма Штекеля. Борьба пациентов с собой представлялась ему отчасти комичной. Его веселили “экзотичные” извращенцы. Variatio delectat! [Разнообразие радует!] – изумлялся он в книге с кошмарным названием “Половые аберрации”: “Как многочисленны вариации, созданные Эротом, чтобы сделать монотонность обычного полового органа интересной для сексолога”. Именно Штекель –
37
Некоторые сексологи позже отмечали, что термин “парафилия” неточно отражает смысл девиантных сексуальных желаний и что более верным был бы термин “паралагния”, поскольку по-гречески лагния значит “страсть”. Действительно, это слово лучше описывает суть явления: речь идет о том, что человека возбуждает, а не о любви как таковой. Но лишь при сочетании любви и полового влечения складываются романтические отношения. Они могут поразительно влиять друг на друга, но это два различных аспекта, и мы рассматриваем именно влечение. В любом случае, прояснив эти детали, мы будем и дальше пользоваться термином “парафилия” для описания необычных сексуальных желаний.
Отцом Штекеля был малообразованный еврей-ортодокс, а мать, хоть и была неприятной женщиной, все же имела образование. Штекель учился у Крафт-Эбинга и, кроме того, некоторое время был другом и последователем Фрейда. Они сильно поссорились из-за того, что известный вспыльчивостью и неспособностью хранить секреты Фрейд проболтался о таинственной перверсии самого Штекеля их общему коллеге, психоаналитику Эрнесту Джонсу. Поскольку Эрнест оказался более надежным хранителем секретов, чем Зигмунд, для нас так и осталось загадкой, о чем именно шла речь. Штекель унес свой секрет в могилу. В 1940 году он покончил собой в номере лондонской гостиницы. Ему было семьдесят два, и у него был диабет, в результате чего на одной ноге развилась гангрена. Штекель принял огромную дозу аспирина, чтобы избежать ампутации [38] .
38
Отчетливо помню, как в семнадцатилетнем возрасте пообещал унести в могилу тайну своей гомосексуальности. (Ну, наверное, я открылся бы некоей тайной лесбиянке – желательно предпочитающей активную роль в сексе, – на которой я бы женился. Мы поклялись бы друг другу на крови ни при каких условиях не выдавать наш страшный секрет.) Два обстоятельства повлияли на мое решение. Во-первых, однажды в Атланте я чуть не умер от случайной передозировки инсулина, и это заставило меня жить более открыто. Во-вторых, я благодарен науке: разум перевесил стыд и страх, вытолкнув меня из тени.
Этот плачевный финал привлек мое внимание по двум причинам. Во-первых, я и сам диабетик, и мое невротическое воображение иногда рисует картину: меня отправили в некий богом забытый дом престарелых, и я сижу там один, в комнате, из-за болезни сетчатки кажущейся мне мутной, и поглаживаю культи ног. Во-вторых, за восемнадцать лет до своего самоубийства Штекель описал в книге “Половые аберрации” фетишиста – любителя ампутанток. Этот человек был врачом, и верхом наслаждения он считал оказаться в постели с “прелестной девушкой, у которой ампутирована нога выше колена и которая носит деревянный протез”. Как это часто бывает, этот фетишист был разборчив в деталях. “Меня оставит совершенно холодным вид, изображение или даже половой акт с женщиной, у которой ампутированы обе ноги”, – прибавил он для ясности.
Сейчас любителей отсутствующих конечностей вежливо называют акротомофилами (от греч. акрон – “конечность” и томо – “отрезать”), однако встречаются они достаточно давно. Известен случай 1890 года, описанный хирургом Дж. Фрэнком Лидстоном: пациент, одержимый идеей быть с женщиной с ампутированной правой ногой. Они некоторое время встречались, расстались, и мужчина отныне желал встречаться лишь с девушками с тем же дефектом. Штекель также описывает людей с выраженным влечением к ампутантам. Он назвал этот феномен “отрицательным фетишем” (никакого осуждения – просто арифметика частей тела). Легко поддаться искушению и решить, что подобные акротомофилии девиантные влечения есть результат влияния интернет-порно, где, как на карнавале, отыщется что угодно. (Действительно, существует полно сайтов для взрослых с акротомофилией, которую ее приверженцы называют “мания одноножки” [39] .) Впрочем, у большинства парафилий очень длинная история, и, вероятно, Сеть просто свела вместе маргиналов, находящихся в сексуальной изоляции. Сам по себе интернет не породил кардинально новые виды парафилий [40] . (Еще одна причина сомневаться в верности гипотезы – то, что психологические истоки парафилий берут начало в раннем детстве, задолго до того, как люди отправляются в Сеть за порнографией.)
39
Кроме акротомофилов, существуют апотемнофилы, чьи эротические фантазии связаны с ампутацией собственных конечностей. В 2005 году психиатр Майкл Ферст опросил пятьдесят двух мужчин среднего возраста, которые рассказали, что всю жизнь мечтали, чтобы им ампутировали какую-нибудь конечность. Четырнадцати удалось реализовать эту мечту. Почти все участники имели хорошую работу и университетское образование. Аналогично тому, как транссексуалы говорят, что они чувствуют, будто родились в чужом теле, апотемнофилы не могут избавиться от ощущения, что их “истинное ‘я’” – это ампутант. (Самая желанная модификация – ампутация ноги выше колена.) Многие из участников опроса были в таком отчаянии, что предпринимали огромные усилия, чтобы избавиться от мешающей им части тела. Психиатр нашел людей, которые дробили свои ноги в спортзале, использовали ружья, бензопилу, щеподробилку и даже сухой лед, чтобы избавиться от чуждых конечностей. Они полагали, что если нанесут себе достаточные повреждения, хирург будет вынужден довести дело до конца. Наибольшее сожаление, выражаемое теми, кто все же добился своего, заключалось в том, что они не сделали этого раньше. “Я в полном восторге, прекрасно себя чувствую, и моя сексуальность теперь в норме”, – заявил один из них. “Я наконец обрел покой, меня больше не терзает чувство безысходности”, – говорит
40
Тем не менее, парафилии со временем меняются. В былые времена достаточно часто встречалась агальматофилия (от греч. агальма – “статуя”). Греческие и римские источники часто упоминают о мужчинах, сексуальный интерес которых проявлялся исключительно к каменным изваяниям. Плиний Старший писал о человеке, так полюбившем статую Афродиты, что по ночам тайком обнимал ее, и его выдало влажное пятно, оставшееся на статуе. См.: Scobie, A., and A. J. W. Taylor Perversions Ancient and Modern: I. Agalmatophilia, the Statue Syndrome // Journal of the History of the Behavioral Sciences 11, no. 1 (1975): 51. Для современных агальматофилов предметом страсти становятся натуралистично выполненные куклы в человеческий рост (это педиофилия, от греч. педио, “кукла”; не путать с педофилией). В ближайшее время можно ожидать всплеск численности роботофилов. Хотя агальматофилия осталась в прошлом, развитие технологий принесло нам много нового в области парафилий: от любителей латекса и механофилов, которых возбуждают автомобили, до электрофилов, которым сексуальная жизнь не мила без электрического тока. Диапазон парафилий расширяется не только благодаря технике. Изменения социальных условий могут модифицировать самого человека, и это расширяет возможности влияния на сексуальные предпочтения. Во время войны, например, гораздо чаще можно встретить людей с ампутированными конечностями, чем во время долгого мира.
Сам факт, что где-то существуют акротомофилы, уже приносит мне успокоение. Когда я слышу такие страшные истории, как о Штекеле, я сразу напоминаю себе, что по мере того, как по очереди будут чернеть пальцы у меня на ногах из-за сиропа, текущего вместо крови по моим диабетическим венам, я буду медленно превращаться в восхитительного красавца для кого-то с подходящей конфигурацией сексуальных предпочтений. Какой-нибудь гей-акротомофил отнесется к отсутствию у меня ноги с неменьшим энтузиазмом, чем когда ею любовался мой приятель-подофил. (Не могу сказать с уверенностью, но думаю, что пальцы, пораженные гангреной, он все же сосать не стал бы.) Мысль о том, что, потеряв часть тела, я обрету почитателя, все же неутешительна. Тем не менее, есть на свете люди, которым строгие стандарты красоты – молодость, здоровый цвет лица, хорошая физическая форма и полный набор конечностей – не указ.
Ученые исследуют парафилии уже более ста лет, однако до сих пор поразительно мало знают о влечении к ампутантам, лошадям, трупам, ступням ног – и чему бы то ни было другому [41] . Конечно, можно описывать парафилии во всех шокирующих подробностях (и тогда мы не будем отличаться от праздных зевак), можно их классифицировать (этим занимаются психиатры) или даже выявить происхождение парафилии, начиная с детства (то есть этиологию – это задача психоаналитиков). В каждом из этих случаев останутся вопросы без ответа. Например, почему из двух человек с похожим набором генов и жизненным опытом один становится парафилом, а второй – нет? Почему парафилия гораздо чаще встречается среди мужчин, чем среди женщин (эксперты утверждают, что это соотношение – чуть ли не 99 к 1)? И почему парафилии, если они развились, необратимы? [42]
41
При последнем подсчете набралось более полутысячи видов парафилий. См.: Aggrawal, Anil Forensic and Medico-legal Aspects of Sexual Crimes and Unusual Sexual Practices. Boca Raton, Fla.: CRC Press, 2009.
42
Единственным исключением в этой пустыне научного знания является нынешнее понимание педофилии, которая по понятным причинам преобладала в исследованиях последних десятилетий и привела к своего рода ренессансу исследований на основе научных данных. Принимая во внимание важность темы, мы обсудим педофилию и другие возрастные эротические ориентации в главе 6.
Эти вопросы остаются без ответа не из-за отсутствия интереса к ним или нехватки талантливых ученых. Наоборот, с первых дней развития сексологии эта область привлекала внимание выдающихся исследователей. Трудность разрешения этих загадок лежит в их сути: их невозможно изучать в рамках контролируемого эксперимента. Представьте, что вы ученый, задавшийся целью наконец понять, почему один ребенок становится, скажем, мелиссафилом (это половое влечение к пчелам; мелисса по-гречески – “пчела”), а второй вырастает в человека, который категорически против того, чтобы в сексе участвовали жалящие насекомые.
Вероятно, если в подходящий момент рассказать детям байку о пестиках и тычинках, птичках и пчелках, это сработает. Но невозможно случайным образом определить одну (экспериментальную) группу детей с “пчелиным фактором развития” и другую (контрольную) группу “без пчел”, а следующие пятнадцать лет плевать в потолок, ожидая, пока дети вырастут, чтобы проверить, кто из них стал мелиссафилом. Во-первых, неясно, какие именно экспериментальные действия нужны. Возможно, родители должны включать каждый вечер аудиозапись жужжания перед тем, как уложить малышей в кроватки, чтобы этот звук совпал с их первыми эротическими снами? Или поставить улей в детской комнате, чтобы когда дети будут играть в “доктора”, присутствие пчел стало на всю жизнь ассоциироваться с половым возбуждением? Я надеюсь, вам понятно, в чем проблема. Причина у мелиссафилии, да и у любой другой парафилии, есть, но как ее найти, не нарушая этических норм, – это головная боль сексологов.
Поскольку проведение экспериментов, которые бы позволили добраться до истоков парафилий, методологически непозволительно, то поиск истоков сексуальной девиантности в детстве по необходимости ограничен интервью, подробным описанием случаев и анкетированием людей, открыто признающих свою парафилию. Это примеры качественных исследований, и они не всегда могут исчерпывающе ответить на вопрос. (При использовании количественных методов в ходе экспериментов накапливаются данные, которые переводятся в числовую форму и могут быть подвергнуты математической обработке. А в рамках качественных исследований при помощи интервью, описания ситуаций и анкетирования собираются эмпирические данные, которые исследователь интерпретирует по собственному усмотрению.) Кажется, почему бы просто не расспросить взрослых об их сексуальном опыте? Увы, такие методы объективными не назовешь.