Я, ты, он, она и другие извращенцы. Об инстинктах, которых мы стыдимся
Шрифт:
Антропологам давно известно, насколько просто озадачить западного человека рассказами об “экзотических” культурных традициях, особенно в половой сфере. Так, у народа самбия (Папуа – Новая Гвинея) существует ритуал поглощения семени. Мальчики в возрасте восьми-девяти лет переселяются в хижину холостяков, где ежедневно занимаются со старшими оральным сексом. Самбия убеждены, что сперма – это снадобье, превращающее мальчиков в воинов, и чем больше спермы проглотят мальчики, тем сильнее они станут. “К десяти-одиннадцати годам, – объясняет антрополог Гилберт Хердт, – мальчики деятельно ищут возможность заполучить сперму старших”. В нашем обществе о подобном не может идти и речи. Это причинило бы невосполнимый вред детям, и они всю жизнь имели бы проблемы в половой сфере. У самбия, напротив, взрослые, “дарующие” свою сперму мальчикам, считаются альтруистами, а те вырастают уравновешенными мужчинами. Самбия считают, что вред мальчикам причиняет лишение их права на участие
И, раз уж мы говорим о сперме, обратите внимание на дело некоего мужчины из Пенсильвании. Он попал на два года за решетку за то, что шприцем протыкал крышечки йогурта, который его сослуживцы ставили в офисный холодильник, и вводил туда свою сперму. Какая гадость, скажете вы, и я соглашусь. Судья назвал это “самым омерзительным поступком”, с которым он сталкивался (а судьей этот человек служил долго). Этот поступок шокирует своей антисоциальностью, вызывает тревогу за здоровье и представляет собой гротескную форму сексуальных посягательств. Но всякое преступление оценивается в культурном контексте. Если бы этот баламут давным-давно жил в египетском оазисе Сива, староста (примерно то же, что у нас судья) вполне мог бы рекомендовать ему подмешать сперму в пищу девушки, к которой тот испытывает романтический интерес. Девушка не посчитала бы поступок гадким, а, напротив, была бы польщена.
Понятие анормальной сексуальности связано в равной мере с отходом от предписаний нашей культуры и нарушением законов репродуктивной биологии. У мужчины, по крайней мере возбужденного, больше шансов переступить обе черты, иногда даже подвергая опасности себя и окружающих. Но само понятие перверсии (“совершения того, что неверно”) – целиком продукт морализаторства. Если снять с этого понятия эмоциональный груз, сексуальная девиантность предстанет статистическим фактом, неполным соответствием общественным нормам. Человеческая сексуальность чрезвычайно разнообразна. И если мы признаем отсутствие однородности, исчезнет иллюзия того, что есть объективно положительное и отрицательное в спектре половых отношений нашего биологического вида. Лучшее, что могут предложить психиатры – описывать и лечить девиантность, учитывая культурный контекст.
Как ни удивительно, здоровая доза морального нигилизма служит противоядием от многих социальных проблем, сопряженных с человеческой сексуальностью. Напомню, мы рассматриваем “девиантность” в культурном контексте, и “вред” должен оцениваться с позиции сторон, а не “испытывающих отвращение” наблюдателей. Мораль не существует сама по себе. Это призма, сквозь которую мы смотрим на мир, и она постоянно меняется. Скоро мы убедимся, что нам нет нужды искать экзотические культуры, чтобы проверить свою способность критически мыслить. Эмоциональная атмосфера нашей культуры изменилась настолько, что полагать, будто теперь-то мы имеем полную картину моральной реальности (предки просто были не в курсе из-за своей невежественности и предрассудков), было бы феноменальной глупостью.
Глава 3
Сестрица нимфа, братец сатир
Люди склонны по временам спускать с привязи тигра своих плотских желаний и мчаться на его спине, пока не рухнут в Долину Погибели.
Давным-давно Францией правили короли. Людовик XIII (1610–1643), известный как Людовик Целомудренный, был, как выяснилось, гомосексуалом. Речь здесь не о том, что Людовик ввел моду на мужские парики, которая держалась веками, а о том, что он проводил большую часть времени своего правления в постели с маркизом [де Сен-Маром], которого представил королю благоразумный первый министр [Ришелье]. И, хотя железы самого короля отнюдь не страдали от застоя, половой инстинкт француженок при Людовике XIII подавлялся. Даже невинное выражение “половое влечение” при описании полового возбуждения у женщин можно было услышать лишь во время медицинской консультации. Поставленный женщине в те времена диагноз “либидо” сравним с тем, как в наши дни врач, не решаясь поднять глаза, объявляет семье пострадавшего, что да, действительно, их любимый родственник лишился обеих рук при взрыве на фабрике.
Лазар Ривьер из города Монпелье считался при Людовике XIII видным ученым и врачом. Он был специалистом, можно даже сказать, пионером в лечении такого недуга, как женская похоть. Во Франции тогда, казалось, бушевала настоящая эпидемия. Только представьте, в одном лишь Монпелье толпы престарелых одиноких вдов без конца гуляли по живописным лугам в поисках пенисов для удовлетворения своих сладострастных желаний, а девушки, по рассказам, совершали со своим телом немыслимое при помощи (читатели, крепитесь) собственных рук! Не говоря уже о старых девах не при ухажере и о женщинах, которые все-таки вышли замуж, но оказались при старых мужьях-импотентах. Как и их незамужние современницы, наделенные ненасытными
Главной проблемой Ривьер считал пагубные газы, выделяемые скоплением неистраченного женского “семени”. Эти испарения проникают в нервную систему и нарушают способность женщины здраво мыслить. Даже самая благочестивая и сдержанная женщина может помешаться от страсти. “Эти излишки семени… смешиваются и воспламеняются от похоти”, – писал Ривьер. Представляю, как он терпеливо объясняет все это крестьянину, не находящему себе места из-за того, что его взрослеющая дочь занимается невесть чем с сыном плотника. Перелистывая страницы увесистого тома “Медицинской практики” (Praxis medica) собственного сочинения, врач наконец тычет пальцем – Ah, oui, j’ai trouv'e [А, вот! Нашел!] – и зачитывает самую важную фразу, которая все разъяснит посетителю: “Из семенных скоплений… испарения”. С течением времени, стращал Ривьер, процесс приводит к “истинному и полному сумасшествию”.
Чем не справочник по бешенству матки для современной женщины? Но, к счастью, у Ривьера были и хорошие новости. Существовали проверенные методы для облегчения страданий женщин, чьи не в меру разгоряченные матки заставляли их на виду у всего света “предлагать мужчинам разделить их ложе, не стесняясь в выражениях настолько, насколько позволяли выразительные средства родного языка”. Среди средств исцеления были такие: диета из пресного мяса (ведь специи могли только подогреть страсть), прикладывание пиявок к половым губам, ванны с латуком, а также воздержание от танцев и чтения любовных романов. И никаких удобных подушек под голову, потому что это излишне чувственные предметы. Для девушек самым эффективным методом было выйти замуж за такого же любвеобильного юношу. Для христиан города Монпелье такой брачный союз был бы наилучшим решением. А тем, кто, скорее всего, проведет всю жизнь без брачного партнера, Ривьер прописал следующее:
Умелая помощница должна массировать половые органы таким образом, чтобы излишнее [семя] покинуло организм. Но поскольку это не вполне позволительно, может быть достаточным, поместив пациентку в ванну, нежно поглаживать ее живот в области матки, не прикасаясь к сокровенным местам, чтобы прохладная вода умерила пыл ее чресл и влага помогла ей расслабиться, чтобы семя само вышло наружу, и ничего более не следует делать руками, кроме как слегка приоткрыть вход в лоно, чтобы вода могла попасть внутрь.
Хотя сейчас подход Ривьера кажется специфическим, рассматривать половое возбуждение у женщин как медицинскую проблему испокон веков было скорее правилом, чем исключением. Даже эпоха Просвещения не изменила эту традицию. Социолог и феминистка Кэрол Гроунмен проследила длинную и удручающе женоненавистническую историю репродуктивной медицины. Гроунмен в основном занималась XIX веком – викторианской эпохой с ее знаменитыми строгостями. В то время женщин рассматривали либо как объект для мужских удовольствий, либо как собственность мужчины, используемую для продолжения рода. (В любом случае патологическая скромность требовала скрывать женское тело под тяжелыми одеяниями.) Так же, как и во времена Ривьера, проявление женщиной полового влечения считалось признаком болезни. Но именно в викторианскую эпоху эта точка зрения получила такое широкое распространение, что врачи ставили женщинам диагноз “нимфомания”. Что именно подразумевалось под “половым влечением”, каждый был волен трактовать по собственному разумению, но обычно хватало того, что у женщины прощупывался пульс [25] . Новомодный термин – нимфомания – обозначал то же бешенство матки и как научная концепция имел не большую, чем соображения Ривьера, ценность. Для лечения нимфомании некоторые гинекологи рекомендовали методы, напоминающие ривьеровские.
25
Хотя термин “нимфомания” (“женское заболевание, характеризующееся патологическим и бесконтрольным сексуальным желанием”) приобрел популярность в викторианскую эпоху, автором этого термина следует считать французского врача М. Д. Т. де Бьенвиля. Он впервые использовал его в своей диссертации, озаглавленной “Нимфомания, или Рассуждение о бешенстве матки” (1775). В древнегреческой мифологии нимфами назывались божества женского пола, которые обычно изображались в виде юных девушек, ведомых страстями и безудержно совокуплявшихся со смертными обоих полов.