Я, ты, он, она и другие извращенцы. Об инстинктах, которых мы стыдимся

Беринг Джесси

Но не забывайте, что в контрольную группу определили лишь половину участников эксперимента. Остальные получили домашнее задание. Прежде чем отвечать на вопросы, их попросили заняться мастурбацией под любимое порно и остановиться прежде, чем они достигнут разрядки. Ответы этих молодых людей заметно отличались от ответов контрольной группы. Эти изнывающие от желания молодые люди оказались гораздо более “свободомыслящими”, причем не только по отношению к перечисленным выше занятиям, но и к садомазохизму, фетишизму (обувь, пот, сигареты), сексуальному насилию и педофилии. Хэвлок Эллис, вероятно, обрадовался бы, если бы узнал, что они ответили утвердительно, и даже с гордостью, на вопрос об урофилии: “Приятно ли смотреть, как мочится привлекательная женщина?” Как показали результаты исследования, большинству мужчин стоило всего лишь пару раз погрузиться в сладострастные размышления, и они начали преображаться в “настоящих извращенцев”.

Когда речь идет об эволюции, половое возбуждение у мужчин – это, конечно, лишь одна половина уравнения. У женщин собственный арсенал адаптаций, связанных с отвращением, цель которого –

помочь выбрать лучшего в репродуктивном отношении партнера. Помня о более высоком родительском вкладе женщин, можно предположить, что половое возбуждение должно было бы повысить моральную стойкость наших прародительниц. Мужчина, оплодотворивший некую жалкую женщину (скажем, кого-нибудь из персонажей романа Генри Миллера “Тропик рака”, одну из парижских проституток с выбитым зубом или гниющим носом), завтра сможет оплодотворить генетически более подходящую особь. А если нет, то послезавтра (или в тот же самый вечер). Но если женщина забеременела от нежелательного мужчины (возможно, того, о котором мы только что говорили), она не может так же быстро переключиться на следующий, более удачный объект для спаривания. Пройдет достаточно много времени, прежде чем женщина сможет забеременеть снова, – но теперь ей придется заботиться и о младенце. Сравнительная избирательность стала важнейшим условием женского генетического успеха. А сексуальное отвращение во всех его формах – моральной, социальной и физиологической – по отношению к нежелательному партнеру стало ключом к решению женской адаптивной задачи.

Результаты исследования, проведенного Даниэлем Фесслером и Дэвидом Наваррете, подтверждают, что у женщин чувство отвращения к “биологически неоптимальным союзам” (biologically suboptimal unions) особенно ярко проявляется в период овуляции. Ученые попросили несколько сотен женщин фертильного возраста (естественно, в различных фазах меструального цикла) заполнить в интернете анкету, в которой предлагалось оценить широкий спектр гипотетических случайных связей. Многие из предложенных ситуаций очень напоминали вопросы из исследования Ариэли и Левенстайна о брезгливости у возбужденных мужчин. В списке Фесслера и Наваррете упоминались, например, “двадцатилетняя девушка, ищущая сексуальных контактов с восьмидесятилетними мужчинами” и “взрослая женщина, которая занимается сексом с отцом”. Ученые предполагали, что степень отвращения от мысли о “неоптимальных” связях варьирует в зависимости от способности к зачатию в тот момент, а это указывает на психологическую адаптацию, которая помогает женщинам избежать неверных решений, когда риск забеременеть наиболее высок. И действительно, женщины, у которых в момент заполнения анкеты был “высок риск зачатия”, выражали большее отвращение к девиантным отношениям (включая скотоложество, связи между людьми с очень заметной разницей в возрасте и инцест), чем участницы, которые находились в менее фертильных фазах менструального цикла. Более того, реакции женщин в период овуляции не отличалась от реакций менее фертильных участниц эксперимента. (Это неудивительно, если вспомнить о модели “местного наркоза” и отвратительных вещах, не связанных с сексом: личинках в мясе, кошачьем трупике в руках, раздавленном босой ногой червяке, и так далее.) И только когда речь шла о половых девиациях, реакции наиболее фертильных женщин начинали резко выделяться.

Эксперимент Фесслера и Наваррете не предполагал “внутрисубъектный дизайн” (то есть они не проверяли, изменяется ли степень брезгливости у одной и той же женщины в течение менструального цикла). Однако произвольный “межсубъектный дизайн” (сравнение оценок, предложенных женщинами, чье состояние характеризуется разной степенью фертильности) позволяет сказать, что циклический эффект вариативности сексуальной брезгливости у женщин применим и на “внутрисубъектном” уровне менструального цикла. Иными словами, женщина тем менее “открыта” сексуальной девиантности, чем выше вероятность забеременеть – и острее необходимость принять важное решение о спаривании. Оно может быть либо биологически адаптивным (секс со здоровым, успешным и близким по возрасту партнером, который поможет ей воспитать ребенка), либо неадаптивным (секс с восьмидесятилетним стариком, который, возможно, не доживет до родов), либо просто бессмысленным (секс с морской черепахой) [23] . Но, допустим, потенциальный партнер – все же человек, более или менее приличный, с исправными гениталиями и не старше ее прадедушки. Тогда настрой готовой к зачатию женщины подталкивает ее к плодотворному половому акту, в котором не последнюю роль сыграет устраняющий брезгливость “местный наркоз”.

23

Данные Фесслера и Наваррете касаются чувства отвращения, а не оценочных суждений. Но результаты указывают на то, что в период овуляции у женщин, вероятно, достигает высшей точки “моральное ошеломление” (“это дурно, потому что это отвратительно”).

До сих пор мы обсуждали отвращение в буквальном смысле – как механизм принятия биологически адаптивных решений в пылу момента, позволяющий избежать болезней. Но у отвращения есть и мощные символические атрибуты, связанные с сексуальностью. Часто изображаемая в кино тяжелая сцена – женщина, подвергшаяся изнасилованию, стоит в душе и изо всех сил пытается стереть, смыть следы, – научно достоверна. Семьдесят процентов жертв насилия указывают на сильное желание вымыться, и четверть таких женщин иногда до трех месяцев

моется с избыточной частотой. Женщины, вообразившие, что к ним пристают, делают так же, чтобы “очиститься”. В рамках одного исследования две группы участниц получили задание представить, что их целовали. При этом первой группе объяснили, что их зажимает в углу и против воли целует неприятный мужчина. А участниц второй группы попросили представить, что перед ними привлекательный мужчина и они отвечают ему взаимностью. Так вот, лишь участницы, оказавшиеся в первой группе, выразили желание вымыться после эксперимента [24] .

24

Этот эффект работает и в обратную сторону: люди пытаются символически очиститься от собственной похоти. Один из наиболее шокирующих примеров – насилие над младенцами в Южной Африке после крушения режима апартеида. В этом обществе распространен “миф о девственнице”, смысл которого в том, что единственный способ излечить ВИЧ-инфицированного мужчину – это заняться сексом с девственницей. Это привело к тому, что мужчины стали искать самых “девственных” и морально чистых сексуальных партнеров, (которыми, к сожалению, оказались младенцы и маленькие дети). “Ребенок не только подвергался насилию, – пишет социолог Дебора Позел. – Риск заражения ВИЧ мог означать для ребенка смертный приговор”. См.: Posel, Deborah The Scandal of Manhood: “Baby Rape” and the Politicization of Sexual Violence in Post-Apartheid South Africa // Culture, Health, and Sexuality 7, no. 3 (2005): 246.

Нередко в результате сексуального насилия ощущение “я” оказывается скомканным. Вот как молодая женщина описала эмоциональные последствия перенесенного в детстве насилия:

Бывало, я просто стояла и смотрела в зеркало, и меня тошнило, я не могла понять, что это произошло со мной. И это было настолько отвратительно, что мне казалось, меня вот-вот вырвет. Я стояла перед зеркалом в ванной, смотрела на себя и пыталась понять, что это была я, и это было так омерзительно, что я… как бы отключилась от реальности. Я чувствовала себя самым грязным и омерзительным ребенком на свете. Это было неописуемое отвращение. (Курсив мой. – Д. Б.)

Когда символическое отвращение проникает в сознание человека, процесс его психологического очищения затруднен. Человек видит себя как бы запачканным, и с течением временем его взгляд на самого себя становится все мрачнее. Брезгливость, пускаемая в ход, чтобы вызвать ненависть к другим (например, политический прием обращения ненависти на геев путем акцента на анальном сексе), ведет к тому, что люди начинают избегать объект своей антипатии. Это доказано опытным путем – замерами физической дистанции (например в лифте). Вне зависимости от политических взглядов, мы, как правило, стараемся не стоять рядом с теми людьми, чьи воззрения считаем неприемлемыми или чье поведение не одобряем. Однако избегать “отвратительного” человека становится гораздо труднее, если источник отвращения – мы сами. В конце концов, есть лишь три способа убежать от себя: избыточно долгий сон, наркотики, самоубийство. Нет нужды говорить, что ни один из них не является полезным для здоровья.

Когда человек (это может быть и жертва, и преступник, который испытывает стыд и сожаление, потому что не смог воспротивиться своей похоти) ощущает себя оскверненным неким действием, категорически неприемлемым в данном обществе, жгучее чувство отвращения может быстро перейти в злокачественную ненависть к себе. Так, у подвергшихся сексуальному насилию детей во взрослом возрасте чаще, чем у сверстников, развиваются всевозможные психические патологии. Резко повышается уровень самоубийств. Кроме того, известно о связи с хронической депрессией, самоповреждением, наркоманией, расстройствами пищевого поведения, паранойей, враждебностью, психотизмом и так далее.

Чтобы преодолеть кризис, чаще всего используется метод направления негативных эмоций в иное русло. Обычно чувство символического отвращения направляют на того, кто несет ответственность за то, что запятнал “я” человека. Психолог Джордж Бонанно показал, что, наблюдая во время сеанса психотерапии за выражением лица взрослого, который в детстве подвергся сексуальному насилию, можно определить избранную им стратегию преодоления. Те, кто в детстве не рассказывал о том, что подвергся насилию (например, это выяснилось, когда другой взрослый это обнаружил и сообщил в полицию), и чувствует себя виноватым, чаще показывает фальшивую улыбку по сравнению с теми, кто открыто обвинил своих насильников. Когда представители последней группы говорят о тех, кто нанес им травму, их лица выражают брезгливость.

Хотя такие мощные реакции на чувство символического отвращения могут причинить человеку вред, вас, возможно, удивит, что их параметры не имеют отношения к моральной реальности. Когда в организм с пищей или в связи с болезнями попадают патогены, для борьбы с ними нет необходимости в приобщении к культуре. Если человек слопал гамбургер с кишечной палочкой, ему не нужно “учиться” вызывать диарею и рвоту – как не нужно брать уроки, чтобы потерять желание видеть или нюхать половые органы партнера, если те покроются болячками. А вот реакция символического отвращения определяется в первую очередь культурными факторами. То есть мы научились брезговать и испытывать моральное отвращение. Проступок, который мог вынудить японца в XVIII веке совершить ритуальное самоубийство из-за чувства невыносимого стыда, покажется пустяком большинству из нас. Учитывая интенсивность переживаний, легко ошибиться, приняв чувство символического отвращения за непоколебимую моральную реальность, якобы существующую за пределами нашего сознания.