Я, ты, он, она и другие извращенцы. Об инстинктах, которых мы стыдимся
Шрифт:
Что до мужчин, то каждое яичко ежедневно производит около 85 миллионов сперматозоидов, а за всю жизнь в среднем набирается более квадриллиона. С такими запасами (прибавим готовность к оплодотворению в любой день месяца) для предков-мужчин растрата семени не представляла вреда. Напротив, с точки зрения эволюции секс обходится мужчинам очень дешево (учитывая, что мужчине не приходится иметь дело с очаровательным, но требовательным пришельцем, который почти на год поселится у него в животе и будет расти в геометрической прогрессии, после чего не без труда покинет организм через уретру). Если же партнерша забеременела после трех минут манипуляций (столько в среднем требуется мужчине для эякуляции при вагинальном сексе), то тем лучше для его генов. Учитывая изо билие половых клеток и неспособность к беременности,
Учитывая различный объем родительского вклада двух полов, ключевой должна быть способность испытывать отвращение в должной степени и должных условиях. Начнем с мужчин. Если самец бывал слишком разборчив и брезглив, он упускал немало возможностей передать свои гены. Приобретение способности к преодолению отвращения, особенно когда речь идет о сексе с готовыми к спариванию самками, была для наших предков важной адаптивной задачей.
Глядя на перенаселенную планету, признаем: они с блеском с ней справились. Помните, Фрейд говорил, что либидо преодолевает препятствия? Когда самец сильно возбужден, лишь в крайних случаях может сработать “стоп-кран”: локомотив по передаче генов летит на всех парах. При этом в менее возбужденном состоянии тот же мужчина ясно увидел бы, какой риск несет его романтическая миссия.
Что касается инфекций, передаваемых половым путем, то заражение многими вирусами может не иметь видимых симптомов. Конечно, явные признаки нездоровья партнерши помешают эрекции, и это отвращение даже может временно распространиться на других женщин по причине, которую мы обсудили выше. Но если отвращения не возникало, незащищенный секс (а лишь такой предкам и был доступен) всегда представлял собой риск для здоровья мужчины. С точки зрения эволюции, игра стоит свеч – так считает Ричард Стивенсон (это его студенты совали руки в гороховый суп): “Можно рассматривать потребность [мужчин] в ‘снижении бдительности’ как один из множества компромиссов, на которые должны идти организмы для оптимизации процесса размножения”.
Иными словами, спустя много поколений мужчин, которые недооценивали риск случайного секса, стало больше, чем тех, кто проявлял должную осторожность. Естественный отбор – это лотерея. Больше мужчин, последовавших сексуальному импульсу, уцелело – и распространило свои гены. Шуточки насчет “думания не тем местом” точно отражают образ похотливого самца, но в этом идиотском поведении есть эволюционная логика. Многие из нас (и мужчины, и женщины) – потомки тех самых самцов, чьи страсти взяли верх над способностью думать о последствиях своих поступков.
Этот аспект прекрасно иллюстрирует исследование, проведенное психологами Хартом Блантоном и Мег Джеррард. Они дали задание группе гетеросексуальных молодых людей (студентов крупного университета на Среднем Западе США) оценить вероятность заражения ВИЧ от незащищенного секса с одной из девяти гипотетических женщин. Участникам сообщали лишь два факта: сколько сексуальных партнеров-мужчин было у каждой из них (один, трое или восемь) и насколько последовательно эти женщины прежде пользовались презервативами (“очень хорошо”, “неплохо”, “не очень хорошо”).
Юноши показали себя очень ответственными: они резонно заключили, что риск заразиться ВИЧ от незащищенного секса с гипотетической женщиной растет по мере увеличения числа ее партнеров и случаев отказа от презервативов. В отличие от них, почти все участники исследования, кому вдобавок к скучным цифрам предъявили фотографии привлекательных моделей, увидели небольшой риск от незащищенного секса с ними, даже если девушкам приписывали максимальное число партнеров и нечастое использование презервативов.
Мало того, что опьяненные страстью мужчины склонны принимать неудачные (и очень неудачные) решения, могущие повлиять не только на их здоровье, но и на положение в обществе. Половое влечение затуманивает рассудок, и мужчины на время отказываются от своих стандартов или, по крайней мере, снижают их. (“Стандарты” – это с кем (или с чем) крайне возбужденный мужчина готов заняться сексом, а также те моральные установки, о которых он готов забыть, лишь бы утолить желание.) Повторю, в условиях, когда
21
Если у мужчины есть фетиш или парафилия, которая считается преступной или неприемлемой в обществе, то шансы этого “игрока” существенно снижаются. Психология всех мужчин сходна в том смысле, что похоть снижает их моральные стандарты, но в случае потворства своим импульсам при девиантном поведении мужчина оказывается в заведомо проигрышной ситуации.
Внезапно возникшая страсть иногда заканчивается очень плохо: спланированным убийством, или самоубийством, или попаданием в базу данных лиц, совершивших преступления сексуального характера, или любовным треугольником. Или, например, тем, что ваш бывший вламывается в ваш дом и готовит суп из кролика-питомца вашего ребенка. (Это из фильма 1987 года “Роковое влечение”.) В пьесе Жана Жене люди, оказавшись в плену страсти, вели себя иначе, чем обычно. События в борделе мадам Ирмы, однако, – детские шалости по сравнению со сценами пера Жоржа Батая. “История глаза” – роман о двух подростках – сексуальных психопатах. “С некоторых пор Симона пристрастилась разбивать своим задом куриные яйца”, – с удовольствием вспоминает уже взрослый рассказчик подругу детства [22] . (Публикация книги в 1928 году вызвала умопомрачительный скандал.)
22
Пер. М. Климовой и В. Кондратовича. – Прим. пер.
В предпоследней сцене “Истории глаза” развратная парочка склоняет ничего не подозревающего священника к нарушению обета безбрачия. После того, как Симона доводит его в исповедальне до богопротивного состояния, перевозбужденный священник (достойный богобоязненный человек, угодивший в сети юной ведьмы-соблазнительницы) отбрасывает мораль: “В объятиях четырех мощных рук, расставив ноги и изогнувшись всем телом, он [священник] изверг с поросячьим визгом свое семя на облатки в дароносице, которую поддерживала под ним дрочившая его Симона”. В “Балконе” мадам Ирма замечает, что пелена возбуждения, из-за которого лучшие люди города превращались в извращенцев, рассеивается сразу после того, как оно сделает свое дело. Священник из “Истории глаза” тоже ощущает внезапное просветление. Только оно задело его чуть сильнее: “Член священника обмяк. А сам он, раздавленный стыдом, ползал по полу. Его мошонка была пуста, и содеянное им преступление терзало его”. (Сразу после произошедшего его задушили, выдавили глаз, после чего Симона сунула этот глаз себе в… Ну ладно, здесь я остановлюсь. Книга, кстати, поэтому так и называется.) Происходящее в романе, безусловно, чересчур, но “История глаза” – это классическая история о хорошем человеке, сорвавшемся в пропасть похоти.
В 2006 году социальные психологи Дан Ариэли и Джордж Левенстайн нашли подтверждение этому психологическому эффекту. К счастью, в их эксперименте – очень простом – не было ни нервного священника, ни подростков-психопатов (насколько нам известно), ни дароносицы, а было тридцать пять мужчин-студентов из Калифорнийского университета в Беркли. Примерно половина участников (контрольная группа) дома заполнила анкету об отношении к различным видам секса. Вопросы были вроде тех, что можно услышать в разговоре восьмиклассников в столовой: “Приятно ли заниматься сексом с кем-нибудь очень толстым?”, “Можешь ли ты представить, что тебя возбуждает животное?”, “Можешь ли ты представить, каково это – заниматься сексом с шестидесятилетней женщиной?”, “Тебе нравится девушка, а она предлагает заняться сексом втроем еще с одним мужчиной. Согласишься ли ты?”, и так далее. Привлекательными эти сексуальные действия покажутся лишь некоторым девиантам. И, увы, среди контрольной группы в эксперименте Ариэли и Левенстайна таких не нашлось.