Я у мамы дурочка
Шрифт:
Мы им устроим…
Шёл десятый год после выхода моей первой книжки. Я в десятый раз готовлю рукопись, мама аккуратно перепечатывает её в двух экземплярах, печатает содержание.
В литературной редакции издательства две редактрисы. Одна очень полная, она терпеть меня не может, и худая, которой всё равно.
В детективах следователей делят на «доброго» и «злого», хотя они одинаковые, на самом деле. По этому же принципу я воспринимаю редактрис. «Злая» смотрит на меня презрительно. «Добрая»
– Ну и упрямый же вы человек, Светлана!
Я знаю, пройдут две-три недели, и «злая» позвонит мне на работу:
– Света, забери свою рукопись, у нас шкафы ломятся!
Там будут те же две отрицательные рецензии и плюсы почти над каждым стихотворением. И я опять буду месяц ходить как потерянная.
И вдруг в очередной командировке я встретила куратора того прекрасного семинара молодых поэтов, когда так всё счастливо начиналось.
– Светлана, это вы? Ну что, бросили писать стихи? Вторую книжку так и не написали? Ваши товарищи, все четверо, давно в Союзе и Высшие литературные курсы окончили.
– Георгий Афанасьевич, я каждый год кладу рукопись на стол издательства! Я за это время заняла второе место в конкурсе молодых творческих работников ЦК ВЛКСМ! Я ездила на Дальний Восток, это была премия за стихи!
– Да? Вы можете прислать нам рукопись?
– Я привезу, у меня почти каждый месяц командировки в Москву или через Москву.
– Договорились. Что же вы в прошлом году не приехали на семинар?
– Послали других, сказали, что я уже ездила.
– Можно было приехать самостоятельно!
– Я не знала этого.
На работе меня называли министром иностранных дел. На одной фирме, куда я приехала, сказали, что моё командировочное задание можно было бы разделить на пять человек и времени им дать не одну неделю.
Я всё выполняла в кратчайшие сроки, мне нужны были командировки в Москву, хотя бы проездом!
Я привезла рукопись. Через два дня позвонила Георгию Афанасьевичу.
– Вы можете подъехать прямо сейчас?
Сижу напротив него в тесном кабинете. Он держит в руках старую мою папку с завязками бантиком, лицо у него хмурое. Не понравились стихи?
– Вот что, Светлана. Давайте мы выпустим здесь вашу книгу, а ростовчанам накрутим хвост за то, что они вас так долго не печатали.
Ну кто бы не согласился! Только такая дурочка, как я…
– Не надо, Георгий Афанасьевич, мне там жить.
Но что-то изменилось!
«Добрый» редактор звонит мне на работу:
– Светлана, мы очень хотим выпустить вашу книжку, но в ней совершенно нет гражданственных стихов. Поезжайте в село, напишите о трактористах!
– Что о них писать, что они там делают зимой – водку пьют?
Вот теперь мне обязательно вернут рукопись…
Не вернули! Опять позвонила «добрый» редактор:
– Светлана, у вашей книжки шаткая позиция. Вас хорошо знают в Москве, попросите кого-нибудь написать предисловие.
По просьбе моего композитора, Саши Изотова, предисловие написал Марк Лисянский.
Книжка со скрипом шла к выходу. Радости не было никакой, мне не нравился выбор стихов, резала слух чужая правка.
На самом деле, это худшая моя книжка, но она моя…
Через год я дарила её всем в Переделкино, но кому-то дала почитать рукопись стихов.
– Как ты можешь дарить эту книжку, когда у тебя такая рукопись в столе! – сказали мне сердито…
Банкет
На фирме, где я работала семнадцать лет, с самого института, мне дали отпуск за свой счёт на целый год. Я хотела попробовать себя на вольных хлебах. В Союз писателей не приняли ещё, и никакой уверенности, что примут, у меня не было.
Увольняться было страшновато – что будет с пенсией? Чего мне не хватало всю жизнь, так это безрассудства.
Свобода от «вертушки» – это было непередаваемое ощущение. Выдерживала я вольные хлеба, потребности были самые скромные, зато и поездки от радио и телевидения, и две недели в Ленинграде, который я успела объездить и обойти, не говоря об Эрмитаже, я ходила туда к открытию, как на работу. Даже побывала на Днях литературы в Тюмени.
Почему меня послали, ведь я же не была членом Союза! Просто очередной подарок судьбы.
Я попала в группу «Лес». Два молодых тюменских поэта, славные весёлые ребята, поэтесса из братской республики, двое пожилых таджиков – один известный прозаик, другой серьёзный литературовед, судя по предисловию к подаренному мне прекрасному сборнику таджикских поэтов. Ну и я.
Летали мы по тайге маленькими самолётиками. Мне это было абсолютно противопоказано. Болтанка начиналась на взлете и кончалась только спустя несколько часов в гостинице.
Подрастает поколение, которое понятия не имеет, какими были подобные праздники в Советском Союзе. Область принимает советскую литературу! В каждом лесхозе, в каждом районе в своих масштабах на самом высоком доступном уровне!
Но я и спиртное – абсолютная несовместимость. У нас в Ростове к этому давно привыкли, пить меня в подобных случаях никто не заставляет, просто с двух сторон садятся молодые поэты.
Здесь было сложней. У людей не укладывалось в голове: поэтесса! богема! и вдруг не пьёт! Мне было очень стыдно.
Как-то наш самолётик приземлился в одном леспромхозе. Днём выступления, а вечером, как обычно, щедрое застолье. И выясняется, хозяева – ростовчане, мои земляки.
Я так обрадовалась! Пили, конечно, без меня, а вот пели донские наши песни вместе. У меня было так радостно на душе, я дирижировала этим прекрасным, слаженным мужским хором и вдруг задела рюмку. И она разлетелась вдребезги! Я чуть не провалилась сквозь землю.