Я у мамы инженер
Шрифт:
На лестничной площадке под моими дверями было неожиданно людно. Несколько проживающих в подъезде старушек, вытянув морщинистые шеи прислоняли головы к стене, прислушиваясь к происходящему… в моей квартире?
Точно. Что они там выслушивали, тоже было предельно очевидно: оставленный на пару часов без присмотра котик завел свою шарманку, требуя еды и внимания. При том, что если раньше это было просто заунывное мяуканье, теперь это была распеваемая тоненьким голоском кота горестная песнь:
– Кушаньки хочу, кушаньки. Где моя еда, что мне есть? Бросили, меня бросили. Умираю
Господибожемой, вздохнул я. Только этого мне для полного счастья не хватало.
– Ты пошто ребенка одного в квартире оставил, – грозно спросила меня главная среди подъездных старушек альфабабка Валентина.
– Какого ребенка? – Деланно удивился я, – Пусто в квартире. Вакуум.
По бабке было заметно, что она не поняла ни слова. Огромная, толстая, больше всего похожая на оплывший весной сугроб, старая ведьма подобралась поближе, очевидно собираясь зайти в квартиру вместе со мной. Бороться с этим стихийным явлением природы было совершенно бесполезно. Войдя в предбанник, я открыл дверь в квартиру, и чуть посторонился, давая бабке оглядеть прихожую и гостиную.
Кот при этом, вился между моих ног, и, воздадим же хвалу всевышнему – молча. Я машинально поднял кота, который заизвивался как угорь в руках, устраиваясь поудобней.
– Вот видите – никого в квартире нет, сказал я, – это игрушка пищала. Тамагочи.
– Чаво это?
– Пищалка, блин. Выключить забыл, вот она и пищит.
И пользуясь тем, что бабка могла обдумывать только одну мысль за раз, закрыл дверь. Было слышно, как бабка что-то объясняет товаркам. Доносились слова «участковый» и «ювенальная юстиция».
– Хуягочи, – неожиданно внятно сказал кот, увидев что опасность миновала, – Кормить меня пора.
– А больше ничего Ваше лупоглазое величество не желает? – с сарказмом спросил я.
– На пол меня поставь, – сказал кот, – и не поднимай больше. Не люблю.
– Ой, какой ты чувствительный мальчик Томми, – сказал я опуская кота на пол, – скажи лучше, почему ты под дверями сидишь, а на улицу не выходишь?
Действительно, кот всегда живо интересовался отрытой дверью, путался под ногами у входящих, но выходить в коридор не пытался.
– Там опасность, – сказал кот, – там огромные чудовища. Орки. Меня могут убить.
В словах кота был определенный резон. Это мы, мужчины, быстро привыкли к тому, что нам, в общем-то, ничего не угрожает. Даже женщины смотрят на мир немного иначе – опасаясь ходить по темным местам по одиночке. Мир глазами кота был довольно страшен – соседские собаки просто и без затей душили котов для собственного удовольствия. В бетонной коробке подъезда у кота не было ни единого шанса на спасение, от нападения многократно более крупных клыкастых тварей – ни дыр в подвал, ни деревьев.
– Понятно, – сказал я. – Но, под дверями, то зачем караулить? В дом я орков… то есть собак не пущу.
– Женщину жду, – сказал кот, – в подъезде есть женщины. Я чую.
– А, ты об этих женщинах… (До меня не сразу дошло, что кот говорит о кошках.) – Их и я чую, когда мимо дверей бабы Вали прохожу. Если судить по запаху, то их там тысячи.
– Я их
– Ты будешь смеяться, кот, но у меня те же проблемы, – сказал я, и пройдя на кухню открыл и вывалил коту очередной пакетик Вискаса. – Понимаешь, мы, мужчины, часто думаем, что мироздание – награждает нас за правильное поведение. Что сегодня ты перевел старушку через дорогу, завтра помог соседке поменять лампочку, а послезавтра, эта самая соседка материализуется, голая, в твоей кровати. Так это не работает. Всем плевать, насколько ты положителен. Если ты помогаешь людям, окружающие девушки сочтут тебя оленем. Не более того. А олени – не сексуальны. Их используют, а не хотят…
Пока я этого говорил, кот, учуявший любимый запах, быстро прочапал на кухню с коридора, и начал жрать, урча и жадно чавкая. «А Васька слушает, да ест», сказал я, вздохнув.
Хотя кому я вру? Этот Васька ест, совершенно меня не слушая. Такова судьба нас, оленей, сказал я, самому себе, выкидывая использованный пакетик от вискаса в мусор. Мне было немного стыдно, за то, что я кормлю кота кошачьим фастфудом, но прирученный к кошачьему корму с младенчества, кот отказывался от любой другой еды.
У Ивана была такая-же проблема с дочкой. Будучи воскресным папой, Иван всегда завершал еженедельную прогулку посещением Мака. Малявка с удовольствием ела Хэппи Мил, получала игрушку и выросла, считая булку с котлетой и жаренную в жиру картошку – вершиной кулинарного искусства и главным атрибутом праздника.
Все попытки Ивана исправить ситуацию – накормить дочу действительно вкусной едой: жаренными на гриле креветками, бутербродом с бужениной или, скажем, салатом с моцареллой и помидорами – терпели неудачу. Девочка деликатно отщипывала кусочек, дежурно говорила: «Спасибо, очень вкусно» и тащила папу в Макдональдс.
По ходу дела, и я и Иван, вырастили идеальных потребителей суррогатов – Иван из дочки, а я из котика.
Мы в ответе, за тех, кого накормили, – подвел итог я, уходя с кухни. Проходя мимо входной двери, я гоготнул. Идея, что я, как кот, буду сидеть под дверями и кричать: «Женщины, женщины, я хочу вас», показалась мне забавной.
Или обидной? У меня в комнате стоит трансизмеренческий портал, а я, вместо того чтоб наслаждаться чудесами и диковинами, сижу на пороге, так как боюсь чудовищ? Или я боюсь признать себе, что гораздо больше чудовищ, я боюсь как-то изменить свою жизнь? Выйти из зоны комфорта?
Твердо решив отправиться путешествовать, я решительно подошёл к стоящему у стены колесу портала и задумчиво провел пальцем по символам. Искать другой мир, на замену столь понравившегося мне –, откровенно не хотелось. Найденная там коллективная могила, столь напугавшая меня вчера, уже не казалось страшной – ну, натолкнулся я на следы криминального разборки и что? Такого и на моей Земле хватает.
Решив поставить точку, я вернулся на кухню, чтоб рассмотреть найденную в песке гильзу, в тайне надеясь, что она будет покрыта патиной, говорящей о том, что расстрел случился десятилетия назад. Но, увы – гильза казалась относительно новой, чуть ли не в заводской смазке.