Я убил Мэрилин Монро
Шрифт:
– Больше некому было позвонить.
– Конечно, Блядь узнала твой голос. Она, хоть и была пьяной, но сразу отвалила. Она не хотела, чтобы Второй узнал, что она была у Бормоталы. Она, конечно, знала, что там же будет Джианкана, а это значит Макаронина. Теперь она знает, что это был совет на пиздец Кубинцу. Я только вчера узнал, что она знает.
– От Ника?
– Да нет, он желторотый. – Тут я понял, что Нику тоже пиздец.
Примечание: Макаронина – итальянская мафия. Кубинец – Фидель Кастро. Пиздец в этом контексте – ликвидация за ненадобностью.
Куинтон глотнул коньяку и продолжил: – Макаронина так вознесла Бормоталу, что он стал чуть ли не хозяином самой Макаронины. Вот и результат: Кубинец жив и здоров как огурчик. – Я тоже глотнул коньяку и добавил:
– И операцию в Бэй оф Пигс провалили. – Куинтон проговорил глубокомысленно:
– И чего это они все такие жопы? – Я согласился:
– Они жопы. Это точно.
Примечание: жопы в этом контексте – Итальянская мафия, СIA, Пентагон, Джек, Бобби, Конгресс, Белый дом. Конечно, Куинтон наивно полагает, что ФБР с Хувером не относятся к жопам. И он продолжает:
– Ты тоже жопа. Когда ты услышал голос Бляди, тебе надо было повесить трубку и перезвонить. На этот раз трубку бы снял сам Бормотало. Теперь Блядь знает, что и ты был там не посторонний. – Это был еще один намек на то, что у меня с ФБР общие интересы, и что я сам в этом виноват. Куинтон еще глотнул коньяку, помолчал, сказал: – Второй вылетает в Лос-Анжелес завтра. Полетишь с ним. Он знает. С вами полетит ваш человек Джерри. Ты его хорошо знаешь. Джерри ничего не знает и не должен знать. – Как и Ник, тем же жестом, он вынимает из кармана чек, протягивает мне. Чек на десять тысяч долларов. Конечно, все знают, что ФБР жадная организация, когда дело касается мелких сошек вроде меня. Но теперь это меня зедело.
– Я не ношу подтяжек. – Куинтон делает вид, что не понял.
– Подтяжек? – переспрашивает он.
– Это цена подтяжек, плюс далеко не самый дорогой костюм от Кардена. – С надменным видом Куинтон достает чековую книжку, выписывает еще один чек. Двадцать тысяч долларов. Понимая, что из людей Хувера большей суммы не вытянуть, кладу оба чека в карман. Это американские налогоплательщики платят мне деньги. Жадюги. Куинтон развернул передо мной лист бумаги с чертежом дома. Хорошо знакомый мне дом в Брентвуде, внутри которого я никогда не был и не знал расположения комнат. – Запоминай, – сказал Куинтон. Я смотрел на чертеж, запоминал. Все складывалось не так, как задумал Ник. Я уже не мог опередить Бобби, поскольку должен был лететь с ним в качестве гарда, как и Джерри, а Джерри – человек пятого разряда.
Когда мы прилетели в Сан-Франциско, Бобби сразу отослал Джерри в гостиницу, где для него был заказан номер. Пока Бобби долго говорил по телефону, я купил в киоске карту Лос-Анджелеса. Бобби увидел это и ничего не сказал: принял к сведению. В аэропорту мы сели на вертолет и через полтора часа были уже в Лос-Анжелесе. Прямо у посадочной площадки нас ожидал лимузин. Из него вышел шофер в официальной форме, и я по указанию Бобби занял его место. В лимузине оказался Пит Лофорд. После короткого распоряжения Бобби я направил машину к Санта Моника бич. Брентвуд. 12305. Пятая Хэлена драйв. Знакомый дом мексиканского стиля с черепичной крышей, окруженный густой зеленью. Я никогда не был внутри этого дома, но помнил по чертежу планировку. Пит и Бобби вошли в дом, я остался в лимузине. Хотелось курить. Я вышел из машины, закурил, подошел к воротам, отодвинул створку, вошел во двор. Сад. Деревья, высокие кусты. Овальный бассейн. Пит Лофорд сидел в садовом кресле у края бассейна. Он был некурящим, и я остановился поодаль, чтобы не раздражать его дымом сигареты. Бобби и Мэрилин были в доме. И я, и Пит знали, что теперь там идет серьезное выяснение отношений. Во-первых она по всей вероятности, как и все женщины, начала с упреков. Вероятно, он многое ей наобещал, и теперь она обвиняла его в обмане. Затем она могла упрекать его в том, что она забеременела от него в надежде, что он свяжет с ней свою жизнь, и две недели назад ей пришлось сделать аборт. И Бобби трудно было перед ней оправдаться. Ведь он же не знал, что аборт был от меня, а не от него. Затем она могла перейти к требованиям: развестись с многодетной женой и официально оформить отношения между министром юстиции и кинозвездой. А Бобби, вероятно, объяснял, что это вызовет мировой скандал и падение престижа американского правительства. А затем она могла перейти к угрозам. Ей было чем угрожать. Положение Бобби теперь было крайне тяжелым. Для него это было куда сложнее, чем ядерные боеголовки на Кубе и переговоры с русским премьером Хрущевым. Пит по-прежнему сидел в садовом кресле и мрачно смотрел на воду давно нечищеного бассейна. Вероятно, он думал о том же что и я, и это его крайне тревожило. А мне все это было по хуй, я стоял и курил. Из дома стали доноситься громкие крики. Как я и предполагал, выяснение отношений перешли в скандал. Пит вскочил с кресла, направился к задней двери дома. Я не спеша пошел за ним. Пит вошел в дом, я остался у двери террасы. Мэрилин и Бобби кричали одновременно. Мэрилин кричала: – Ты еще пожалеешь! Ты еще не знаешь, на что я способна! Вон! Вон из моего дома! Я не хочу тебя видеть! – Я через двор направился к машине, сел за руль. Мэрилин действительно была на многое способна. В ее руках были весьма любопытные сведения, не только политические, но и сугубо частные. Из дома вышли Бобби и Пит. Лицо Бобби было бледным, глаза неглядящими. Пит был просто мрачен. Мы поехали на Санта Монику к дому Пита. У Бобби, как всегда в напряженные моменты, схватило живот, и он, войдя в дом, почти бегом направился в уборную, а мы с Питом прошли на кухню и стали есть сэндвичи с кофе. Жена Пита Пэт Лофорд (в девичестве Кеннеди) не показывалась. Когда Бобби вернулся из уборной, он был в таком состоянии, что не мог ни пить, ни есть. Был заказан вертолет, и мы с Бобби долетели до городского аэропорта. Здесь я сопровождал Бобби до посадочного турникета. Официально я должен был сопровождать его до Сан-Франциско. Министр юстиции не мог лететь один без гарда. Но мне нужно было оставаться в Лос-Анжелесе. Теперь я был уже в распоряжении ФБР, а не министра юстиции. У турникета мы остановились. Я сказал:
– Я хочу не надолго остаться. – Бобби все понимал, но не до конца понимал, и делал вид, что ничего не понимает. Обычно обращавшийся ко мне только тоном приказа, он в нерешительности спросил:
– Как не надолго?
– Еще не знаю, – сказал я, чувствуя себя на высоте положения, и счел нужным пояснить: – Я нигде здесь не бывал кроме Моника Бич и Беверли Хилс. Хочу осмотреть центральную часть города. Вылечу утренним рейсом. А вы летите один. – Бобби смотрел на меня растерянно, я – спокойно.
Когда я выходил из аэропорта, начало смеркаться. Я взял такси и доехал до Сивик центра. Надо же осмотреть центр города, как я это сказал Бобби. Здесь я обошел вокруг здания театра, зашел в театральный магазин. Никогда я не был в таких магазинах. За стеклянной витриной пуанты, веера, один веер страусовый. За другой витриной пистолеты, кинжалы старых эпох, один пистолет времен революции. Мне захотелось его купить, хотя я и знал, что он игрушечный. На высоких стендах висели костюмы различных эпох. Красный камзол британского солдата дореволюционных времен, старинное дамское платье с искусственными камнями. Маски. Театральная романтика. Мне захотелось купить устрашающую индейскую маску. Но я купил обычную черную маску домино и черные перчатки, предварительно померив. Выйдя на Харбор, я взял такси и поехал на Сансэт. Я никогда здесь не был, хотя и знал, что это любимейшее место обывателей Лос-Анджелеса. Мои боссы тоже сюда не заезжали. По бульвару прогуливались толпы людей. Наступало время ночных развлечений. Я купил газету и зашел в ресторан, который показался мне малолюдным. Я был голоден, заказал обед и развернул газету. Спешить было некуда, и я растянул обед на целый час, просматривая газету. На первых столбцах запоздало сообщали о последствиях высадки в Бэй оф Пигс. И было заявление Джона Кеннеди о том, что эта операция провалилась потому, что он, Джек, доверился авторитетным экспертам, а вот если бы он действовал по своему усмотрению, все было бы иначе. Была статья о выступлении русского премьера Хрущева с его портретом. Я узнал его. На нецветном снимке он был без шляпы и лысым. Когда я видел его в Вашингтоне, он как еврей был всегда в шляпе несмотря на теплую погоду. Есть что-то общее у русских и евреев. Было сразу несколько статей о Голливуде и конечно, об увольнении Мэрилин Монро со студии и расторжении контракта. Тут же сообщалось о ее перспективах. Ее приглашали сниматься в Италию и во Францию. Тут же были интервью с ее режиссерами, которые жаловались на ее безалаберный характер. О личной ее жизни не было ни слова. Работа Бобби.
После полуночи я не спеша прошел по Сансет в обратном направлении и свернул на Сан Диего. Следуя к Санта Монике, я дошел до Брэнтвуда. На Хэлена драйв яркое освещение. Хотелось взять пистолет и стрелять по уличным фонарям. Я метко стреляю. Пистолета не было. Далеко не всех гардов вооружали пистолетами, да и то только в крайних случаях. Это только еще через год чудак Освальд основал моду на ликвидацию ненужных людей с помощью огнестрельного оружия. Вот тут и начали во всем мире пользоваться снайперами. Август 1962 года. Такой моды еще нет. И люди пользуются старомодными нелепыми приемами. Но даже если бы такая мода уже и была, в моем случае необходимо действовать по старинке. Пройдя два квартала по ночному Брентвуду и не встретив прохожих, я повернул назад. Дойдя до знакомого дома мексиканского стиля, я приоткрыл створку ворот и вошел в неосвещенный двор. В доме светилось только одно окно. Чертеж планировки я запомнил. Это было окно спальни Мэрилин. Окно миссис Мурэй, медсестры доктора Гринсона, исполняющей обязанности домработницы, было темным. Она спала. Был второй час ночи. Я не хотел подходить близко к окну Мэрилин. В темноте я мог наступить на сухую хрустящую ветку. Я надел черные перчатки и, ориентируясь по памяти в темноте, отнес от террасы легкое садовое кресло, поставил его подальше от окна, встал на него. Теперь мне была видна спальня Мэрилин. Мешала занавеска, но я видел, что Мэрилин в нижнем белье полулежит на кровати. По ее позе можно было понять, что она говорит по телефону. С кем она могла говорить ночью? Вероятно, с какой-нибудь подругой блядью. Бабы любят между собой долго говорить. Я отошел в сад, и в тени кустов закурил. В доме Мэрилин Монро не курили, и докурив сигарету, я сделал несколько глубоких вдохов, чтобы провентилировать себя от запаха дыма. Когда я снова встал на кресло, то увидел, что Мэрилин уже не говорит по телефону, а что-то листает. По моей инструкции я знал, что перед сном Мэрилин иногда читает предлагаемые ей сценарии в ожидании, когда начнут действовать снотворные таблетки. Без таблеток она не могла спать, так же как Джек без таблеток не мог ебаться. Время настало. Я отнес садовое кресло обратно к террасе, направился к воротам. В это время по улице проходили трое прохожих. Два мужика и какая-то блядь. Я притаился в тени. Когда прохожие скрылись, я вышел на улицу, подошел к парадному входу. Он был не освещен, но я давно знал, что над входом была высечена под старину надпись: «Cursum Perficio». Вот под каким лозунгом жила здесь женщина, две недели назад сделавшая от меня аборт. Ключ у меня был. Мелькнула мысль: а что если ключ не подойдет? Но замок открылся беззвучно. Я вошел в темную переднюю, беззвучно закрыл за собой дверь. Неожиданно вдруг проснулась театральная романтика, и я надел черную маску домино, хотя по инструкции этого не требовалось. Ботинки мои были на микропорных подошвах, так что шагов не было слышно. В доме была абсолютная темнота, но я знал по плану расположение помещений. Из-под дверей спальни Мэрилин просачивался свет. Двигаясь бесшумно, я вошел в спальню, освещенную прикроватным торшером. Мэрилин полулежала на кровати, держа в руке телефонную трубку. Другой рукой она собиралась набрать номер. Увидев меня в маске, она спросила:
– Кто это? – Я защелкнул замок на двери, и подходя к Мэрилин, неожиданно для себя тихо сказал:
– Ты зачем убила моего ребенка? – Конечно, она сразу узнала всеми узнаваемый голос и смотрела на меня расширенными глазами. В этот момент она походила на ту Мэрилин, которую снимали фотографы и кинооператоры, ловя ее распахнутый наивный взгляд. Я резко вырвал из-под нее подушку и с силой приложил к ее лицу. Ее тело дернулось, выгнулось, но я навалился на нее всей своей тяжестью, продолжая прижимать подушкой ее лицо. Вспомнилась та юбилейная ночь, когда я ебал ее вместо Джека. Высвободив одну руку, она ударила телефонной трубкой меня по голове довольно больно. Я тотчас подмял под себя ее руку с телефонной трубкой. Несколько секунд ее тело отчаянно дергалось подо мной, а потом в какой-то миг сразу обмякло и безжизненно застыло. Выждав некоторое время, я поднялся на ноги, отнял с ее лица подушку. Лицо ее приобрело синеватый оттенок, глаза закрыты. Она была мертва. Я уже знал, что признаки смерти от удушья почти совпадают с признаками смерти от сверхдозы снотворного. Значит, все в порядке. Я уложил ее голову на подушку, слегка распрямил руку с телефонной трубкой. Выйти на улицу? А если в это время будет проходить мимо какой-нибудь дурак с какой-нибудь блядью? Я потушил свет и попробовал открыть окно, выходящее в сад. Оно не открывалось. Я снова включил свет. Раму окна заело. Вероятно, окно давно не открывали. На кровати лежал большой плюшевый тигренок, а может, леопард. Некоторые женщины любят такие игрушки. Орудуя плюшевым тигренком как тараном, я выдавил оконное стекло, вылез во двор. Отбросив в сторону тигренка, а может леопарда, я подошел к воротам, держась в тени. На улице никого не было.
На Уэстерн авеню я взял такси и доехал до Уотса. Была глубокая ночь. Улицы были пусты. При свете ночной подсветки я осмотрел знаменитые три башни, которых раньше не видел. Держась правой стороны Империал хайвэя, я пешком направился к аэропорту. Вылетел я первым утренним рейсом. Всю ночь я ходил пешком и теперь отдыхал в удобном кресле самолета. В полудреме я перебирал в памяти прошедший день. Последние слова, которые услышала Мэрилин, были: – Ты зачем убила моего ребенка? – Когда говоришь нелепицу, неожиданно пришедшую в голову, иногда получается забавно, как юмор. Хотя я сказал правду, потому что аборт она сделала от меня, все равно получилось забавно: – Ты зачем убила моего ребенка? – За окном самолета был рассвет, а у меня начиналась ночь: я засыпал. Сегодня воскресенье, и вся Америка может подольше поспать. Бобби, наверное, спит. Джек тоже. Свой долг я честно выполнил. Спите спокойно, Соединенные Штаты.