Я убил Мэрилин Монро
Шрифт:
– Да. Мама сказала, что он второй раз женился, и у него другая семья. А теперь он сам сказал, что он не женат, наверное, опять развелся.
– И чем кончился его приезд?
– Мы долго говорили обо всем. Я много ему рассказывала. О школе, о вас тоже рассказывала. Как мы с вами ездили в Пиратский парк, и как вы познакомили нас с известным художником. Я видела, что мама была недовольна, что я много обо всем рассказываю. Но я это должна была. Ведь он мой отец. Он тоже приглашал нас поехать в Солисбари в Пиратский парк, но мама отказалась. А потом они пошли в ресторан. Наверное, им нужно было поговорить без меня. Когда мама вернулась, она ничего мне не сказала, и я не стала спрашивать, о чем она говорила с ним. Антони, вы сами сказали мне, что когда человек не хочет о чем-то говорить, не надо его об этом расспрашивать.
– Правильно, – одобрил я, входя в роль воспитателя. – Всегда так поступай. А твой отец живет не в Бостоне?
– Он живет в Вашингтоне. Антони, вы еще позвоните?
– Конечно, я еще не говорил с твоей мамой.
– Антони, не говорите ей, что вы сейчас говорили со мной.
– Не скажу.
После этого разговора я сразу позвонил Збигневу. Его не было дома. К телефону подошла его жена Ева.
– Ева, Збигнев сказал, что ведет картотеку своих клиентов. Ты не знаешь, где эта картотека?
– У него в письменном столе.
– Ты не можешь посмотреть в ней имя того серьезного джентльмена, которому Збигнев продал мой портрет? – После паузы Ева сообщила: – Гарольд Стимпсон. – Я поблагодарил. Сомнений не было. Мой портрет теперь в Вашингтоне. Отец Натали купил его. Ненастоящий отец. Настоящий отец – я. Когда я снова позвонил в Бостон, Глория, вопреки предупреждениям Натали, говорила со мной спокойным голосом. Впрочем, она всегда умела говорить спокойным голосом независимо от ее настроения. Я уже в предыдущих разговорах сообщал, что работаю теперь в Сити опера, и она спросила:
– Ты там еще не поешь на сцене?
– В этом сезоне идет «Травиата». Готовлю роль Виолетты.
– Ты хоть слышал ее?
– Конечно. Мне разрешили слушать спектакли на балконе, если там бывают свободные места. – Это была правда. Администратор Джозеф сперва сказал, что техническому персоналу запрещается появляться на публике во время спектаклей. Но я свистом исполнил ему все арии, которые поет Паваротти, и Джозеф договорился с главным администратором о том, что меня будут пускать на балкон по дням, в которые театр не заполнен, но при этом на мне обязательно должен быть официальный костюм. Я объяснил это Глории и добавил: – Если вы с Натали приедете в Нью-Йорк, я проведу вас по контрамарке на любой спектакль. Меня здесь уже знают все капельдинеры.
– Мы бы приехали, – сказала Глория. – В Нью-Йорке я приучила Натали к опере. Но у меня сейчас много работы.
– Тогда я сам приеду к вам в Бостон. На следующий уикенд.
– С какой целью?
– Я соскучился по Бостону, по тебе и Натали. Приеду на три дня. Иногда я работаю сверхурочно, так что имею право на большой уикенд.
Шла опера «Кармен», которую я еще не слышал. Перед спектаклем я, как и положено, провел мокрой шваброй по всем уборным четырех ярусов. Швабру я, конечно, смачивал жидким мылом с цветочным ароматическим запахом, чтобы срущим респектабельным зрителям приятно пахло, хотя в каждой уборной на стенах висели решетчатые коробки с брикетами, озонирующими воздух. После уборки я в помещении уборщиков стал надевать официальный костюм, чтобы подняться на верхний ярус слушать оперу. Но меня срочно вызвал Бен и сказал, что в общих артистических засорился душевой сток, и там наводнение. Я снова надел рабочую форму – голубую рубашку и синие брюки и поднялся в общую артистическую. Здесь действительно было наводнение. В женской душевой один из четырех душей был в неисправности, из него лилась постоянно струя воды, а поскольку сток был засорен, вода перетекла за бортик, разлилась по всему полу и проникла в костюмерную, где переодевались хористки и статистки. Я разулся, снял брюки, завернул общий вентиль и по щиколотку в воде стал отвинчивать решетку трапа. Несколько нагримированных женщин в старинных испанских костюмах наблюдали за моей работой из дверей костюмерной. Одна из них спросила:
– Вы скоро почините? Вы же всю воду отключили. – Я сказал:
– Зачем вам душ? Во времена Кармен сеньориты душ не принимали. – Другая женщина хихикнула и спросила:
– А как вас зовут?
– Антони. А вас?
– Вот уберете воду с пола, тогда мы сюда войдем и все вам представимся. – Третья женщина добавила:
– После того, как вы наденете штаны. – Вторая женщина возразила:
– Нет, без штанов даже еще интереснее. – Конечно, я улыбнулся им и сказал:
– Если вам это так интересно, я могу совсем раздеться. – Вторая женщина обернулась в костюмерную, где было много женщин, позвала:
– Девочки! Все сюда! Будет интересное шоу. – В этот момент из динамика раздался дикторский голос: – Приготовиться к выходу! – Быстро вошел мужчина делового вида. Из карманов его пиджака торчали какие-то бумаги.
– Все на сцену! – приказал он. – Что еще за наводнение? – обратился он ко мне.
– Это ваши девочки купались, – объяснил я. Женщины стали выходить в коридор. Вошел низкорослый мужчина в старинных испанский лохмотьях, вероятно изображавший на сцене мальчика в толпе, обратился ко мне:
– В мужской душевой из двух душей идет только горячая вода. Кипяток! – Мужчина в пиджаке тоном приказа спросил:
– Что ты здесь делаешь? Почему не на сцене? – Низкорослый вышел вслед за женщинами. Оставшись один, я поднял решетку, железным змеевиком вытащил из сточной трубы застрявший комок спутанных волос и ниток, поставил решетку на место. Вода тут же стекла в водосток. Шваброй я согнал воду через бортик в общий сток, надел брюки и направился к сцене. Раздались первые звуки оркестра. Музыка мне сразу понравилась. Я где-то ее слышал раньше. За кулисами было много народу, все были чем-то заняты, на меня никто не обращал внимания, поскольку я был в рабочей форме, а работники сцены были в такой же форме. Я пристроился на лесенке, ведущей к боковым колосникам, откуда была видна часть сцены. Здесь я прослушал весь первый акт. Пели по-французски, и слова я понимал. Понравилось. Когда я сбежал с лесенки, я чуть не столкнулся с Кармен, идущей к занавесу на поклоны аплодирующей публике. Я тут же вежливо отступил, с улыбкой сказав: – Прошу прощения, Кармен. – Хотя примадонна торопилась на выход к публике, она все же мельком посмотрела на меня и тоже улыбнулась. Все актеры сразу после удачного выступления чувствуют облегченную расслабленность. Второй акт я прослушал на заднем ряду балкона, где были свободные места, и на мне был уже официальный костюм, так что я не отличался от респектабельных зрителей. Я уже прочел в программке содержание оперы. Роль Кармен, с которой я чуть не столкнулся, пела Симона Вернон. Она была несколько полновата, что я заметил еще за кулисами, однако легко станцевала испанский танец на столе и даже легко спрыгнула с него при поддержке двух статистов. Третьего акта я не видел, потому что убирал на ярусах уборные. Зато последний акт я просмотрел полностью. Опера мне понравилась. После спектакля, когда я в резиновых перчатках выносил мусорные мешки, меня остановил мистер Хоген. Теперь он относился ко мне с почтением, поскольку я выполнял часть работы водопроводчиков, которых было всего четверо, и они обслуживали не только Сити оперу, но и Мет оперу, и еще Аври Фишер холл.
– Антони, на третьем этаже артистических течет вентиль в уборной. Это второй стояк. Завтра утром надо исправить.
– Я исправлю сейчас.
– Идеальный вариант.
– Мистер Хоген, я часто выполняю сверхурочную работу. Мне нужен большой уикенд. На три дня.
– В воскресенье два спектакля, – напомнил Хоген.
– Стив один справится. Водопроводная часть в порядке. – Когда я поднялся на третий этаж артистической, в театре уже никого не было. Уборщики зала затянули кресла чехлами и разошлись по домом. Остались только дежурные на партерном этаже. Всюду была тишина. Однако, из репетиционного зала доносились звуки рояля. Уборной третьего этажа редко пользовались и редко ее убирали. Здесь был только один унитаз и один умывальник. Пол вокруг унитаза был мокрый: вентиль протекал. Все кондиционеры были отключены и было душно. Я снял рубашку, вытащил из мешка разводной ключ, присел перед сливным бачком, и тут в уборную вошла женщина. Я извинился и хотел выйти, но она, видя что я по пояс голый, а в руке разводной ключ, сказала:
– Нет, нет, я не помешаю, продолжайте работать. Я только почищу ногти. – Она повесила на крюк свою сумку с длинным ремешком, открыла кран, подставила под струю пальцы. Я протянул ей флакон с моим личным жидким мылом, сказал:
– Это особое мыло, нейтральное, не как в диспенсере. – Она подставила руки, и я налил ей в горсть несколько капель мыла. Чистя ногти, она говорила:
– После грима под ногтями остаются жирные полосы, вроде трудно смываемой грязи. Под душем это смывается, но душ я принимаю только дома. Вы давно работаете в театре?