Я убью за место в раю
Шрифт:
После туалета он затопил печку, согрел зайца и ведро воды. Помылся из ковшика, стоя в тазике. Шрамы на груди еще чесались, и он с остервенением драл кожу ногтями. Вычистил зубы самодельной щеткой с пастой из хвои. Надел чистую рубашку, втихаря постиранную Эллой в прошлый раз.
Заботилась она о нем. Странная. Придет вечером, когда уже темно. Поскребется как Кот в двери. Зайдет и сидит около печки на стуле и стесняется. Смотрит на него исподлобья, пока он крутит из соломы фигурки человечков, или чистит стволы. Они всегда молчат. Сидят и молчат оба. От этого даже хорошо. Потом он ложится спать на кровать, а она, бывает, приляжет рядом, свернется калачиком и не спит. Дышит тихо-тихо. Потом соберется ночью и уходит. И так каждый раз.
Как-то раз, ее ранили во время рейда по самогонщикам на территории Поселения. Она никому ничего не сказала. Пришла к нему вечером и молча начала раздеваться. Повернулась
Он потом часто думал, что она имела в виду. Не надо жалеть? Не надо приставать? Что не надо? Всегда женщины ставили его в тупик. Не сделаешь первым шаг – обижаются. Я тебе что, не нравлюсь? Сделаешь первым попытку – похотливый насильник. Лучше жить одному. Но и тогда становится плохо от одиночества. Сидишь как дурачок при свете керосинки и крутишь из соломы человечков. А ведь какая-то мразь таскает сейчас ремень из ее кожи. Надеюсь сдох, подонок, и волки его высрали на камни вместе с костями.
Через час он вышел из вагончика и направился в сторону Ангара. Нагнало черных туч и стемнело. Издали он увидел марширующего в его сторону Брока. Выслушал непереводимую белиберду, и вместе двинулись дальше. Брок никогда не страдал, что его не понимают. Он мог талдычить одну и ту же фразу в десятках вариантов час и два, пока не подберет более удачный набор знакомых ему русских слов. Или собеседник не офигеет от него и просто не кивнет, и скажет: «Все понятно, Брок. Молодец, Брок». Так как чаще всего его собеседниками были Шериф и Элла, они научились его понимать. Шерифу в помощь были многие часы занятий французским языком с мамой, во время вынужденного сидения в Ангаре. А Элла, скорее, как любящий родитель понимала лепет начинающего говорить ребенка. Хотя, нафиг такие сравнения. К дьяволу все. Не думать об этом!
Сейчас это двухметровое чудо бормотало с подвываниями какие-то стихи:
Плю ню си жу э тит,
О нун комо ля дир.
Мон бу пронто эт мун эти,
Он фу ле сут а ля финне.
Амур, ту аз эти мон метр.. 3
Они прошли первые и вторые ворота Ангара и, погрохотав по металлическим ступеням, добрались до третьего этажа бункера. Тут были теплицы. Когда помещение начали обживать, казалось трудно представить здесь что-то другое, кроме танкового батальона в полном составе или футбольного поля. Третий этаж не был обшит металлоизоляцией, как частично первый или полностью обшитый второй этаж. Стены метров на шесть в высоту были оштукатурены методом сухого торкретирования. Кое-где торчала подготовленная для чего-то арматура. Еще метра на три выше был простой гранит вырубленный до слегка изгибающегося свода. Туннель этого этажа простирался почти на девятьсот метров вглубь скалы и в широких местах достигал тридцати метров. Каждые десять метров с левой стороны торчали из стен временные фонари освещения. В настоящее время они не работали и часть из них демонтировали. В некоторых местах строители оставили недоделанные связки арматуры для подсобных помещений. Арматуру где-то вручную залили раствором, где-то обшили гипсокартонном с теплоизоляцией. Получилось медицинское отделение с несколькими «кабинетами» для сотрудников, палаты для тяжелобольных и раненых, маленькой медицинской лабораторией и процедурной, жилыми комнатками для персонала лазарета. Комнаты получились достаточно теплые, с электрическим освещением. Медицинской мебели было мало, так что использовали в основном самодельную из досок и бруса.
3
Скорее
Plus ne suis ce que j’ai ete,
Et ne le saurais jamais etre.
Mon beau printemps et mon ete
Ont fait le saut par la fenetre.
Amour, tu as ete mon maitre,
Je t’ai servi sur tous les Dieux.
Ah si je pouvais deux fois naitre,
Comme je te servirais mieux… (фр.)
Примерный перевод:
Уже не тот я кем был раньше,
И уж не буду никогда.
Прекрасные мои весна и лето,
Скакнули прямо из окна.
Любовь была моей наукой
И я служил ей как богам.
Ах, мог бы я родиться дважды,
Служил бы ей как никогда.
Далее в глубине туннеля начинались теплицы, изготовленные из кровельного железа и поликарбоната, высотой в четыре метра. Теплицы были главной ценностью поселения. Не подверженные воздействию радиации и перепадам погоды, при постоянной температуре в 18-20 градусов они приносили по четыре урожая в год. Выращивали капусту, помидоры, огурцы, картофель и тыкву. Отлично росли бобовые – горох и фасоль. Мелкие яблони давали хороший урожай. Их местные ботаны экспериментировали с пшеницей и гречей. Но пока достойных урожаев злаковых не собирали, площади засева были маловаты, а проблема здорового грунта и удобрений решалась медленно. Теплицы освещались розовыми фитолампами и обогревались от вентиляции прямым потоком теплого подземного воздуха. Главным чудом всего этого фермерского рая были пчелы и несколько десятков ульев. Меда они давали немного, но благодаря ним урожайность здорово повышалась. Хотя кусались заразы очень больно. Особенно больно кусали Шерифа. Потому не любил он третий этаж.
Тут же сидел в своем «кабинете» Ветеринар. Так все звали врача Поселения Игната Венегдиктовича Черевченко. Выговорить его настоящее имя мало кто мог, так что, он давно стал для всех просто Ветеринаром. Шел ему уже восьмой десяток и начинал он медицинскую практику в Поселении вместе с мамой Шерифа. В довоенное время мама работала в больнице хирургом, в большом городе, название которого уже стерлось из памяти. В бункере сначала была неплохая база с нераспакованным медицинским оборудованием для полевых госпиталей. Множество современных аппаратов, в том числе даже томограф и рентгеновский аппарат. Естественно сейчас все это уже не работало. Программное обеспечение всего компьютеризованного давно сдохло, а писать новое никто не умел. Да и толковых компьютеров в Поселении никогда не было. Шериф еще помнил, что это такое. Видеоигры на приставке, кино на большом плоском телевизоре, смартфоны, интернет. Варкрафт и Фаллаут по выходным вместе с отцом. Он успел доучиться до третьего класса средней школы. В памяти осталось множество картинок прошлой жизни. Иногда они шевелились в сознании и казались сном.
Брок вежливо постучал в самодельную деревянную дверь лазарета, но Шериф не стал ждать, когда ее откроют изнутри и распахнул дверь сам. В комнате шесть на восемь метров стояли два стальных стола из нержавейки. На одном из столов лежало тело, накрытое пластиковой пленкой. Тут же располагались хирургический стол с лампой-прожектором, две больших раковины со смесителями и центральным водоснабжением. Такие были только в детском саду и у Президента. Вдоль стен стояли шкафы из стекла и нержавейки набитые остатками лекарств старого мира и зельями, изготовленными в современное время. Пара кушеток и простой письменный стол завершали оборудование «Медицинского центра», как его велел называть Ветеринар. Полы и стены лазарета до самого потолка покрывала вечно отваливающаяся то тут, то там керамическая плитка. Сам Игнат Венегдиктович сидел за письменным столом и читал медицинский справочник. Шериф разглядел на обложке: «Лекарственные средства», М.Д. Машковский, Издание 15, Том 2».
Большую часть времени Ветеринар готовил себе приемников и обучал трех своих помощников врачебному делу и хирургии. Он поднял голову на шум открывающейся двери. Элла сидела на винтовом табурете в противоположном углу и тоже вскочила при виде своего начальника.
– Здравствуй Егор, – сказал Ветеринар и поднялся со стула, – давно не заглядывал. Как твои боли в боку?
– Здравствуйте, Игнат Венегдиктович, – Шериф протянул руку и сделал несколько шагов навстречу Ветеринару, – не обо мне речь. Что с телом?
– Оставим тогда тебя на второе, раз уж это тело для тебя важнее собственного. Ну что ж. Покажу и расскажу. Вскрытие я не стал делать. Элла не позволила, велела ждать твоего распоряжения.
Старик подошел к столу и, с неудовольствием посмотрев на следы, которые остаются на чистом полу от Брока, скинул полиэтилен с трупа. На столе лежала Мария. Раздетая, омытая. Худая и маленькая. Еще меньше чем помнил ее Шериф. Грудь была почти детская, словно только что начала расти. Даже волосы не выросли там, где надо.