Я уеду отсюда
Шрифт:
При этом она обидно обзывается и называет меня «Епитимьища».
– Папа, что такое «Епитимьища»? – интересуюсь я у отца.
– Для многих православных людей епитимья – это какое-то дисциплинарное взыскание, налагаемое на провинившегося.
Но в духовном смысле это не наказание, а скорее лекарство, чтобы рана, оставленная грехом, быстрее затянулась, – а почему ты спрашиваешь, Дочь Тамара? – отца заинтересовал мой вопрос и он удивлённо смотрит на меня.
– Мама говорит,
– Ну, конечно мама говорит, что ты её лекарство, от всех бед – смеётся отец.
Утром, мне уже кажется, что всё, что я увидела, выехав из Андрюшки, было вроде, как и не со мной.
Мне хочется скорее побежать к Люське и рассказать про Глядены, но мама с утра стучит кастрюлями на кухне и чем-то недовольна.
Отец, успокаивает ее, говорит, чтобы она отдохнула: «Катя, Катюша, иди, приляг, я сейчас все сам сделаю…». Но мама продолжает недовольно всё пошвыривать.
Я иду за хлебом.
По дороге я встречаю Нинку Уфимцеву и рассказываю о своём путешествии.
У Нинки отец водовоз. Он всегда ездит по деревне на лошади и у него при себе большой хлыст. Мы его побаиваемся. Он может этим хлыстом и стегануть.
Один раз, зимой мы с Нинкой сбежали с уроков и решили кататься с горки. Весело, всё в снегу. Рады, что сбежали и свободны!
Гора снежная большая, мы на портфеле – вниз с этой горы. Раскраснелись, смеёмся. И вдруг, в один из спусков, видим, Нинкин отец под горой, с которой мы несёмся, соскочил с лошади и к нам бежит, лошадиным кнутом машет.
Уж, как мы бежали от него. Хорошо, что не догнал. Очень ругался, и гнался за нами, размахивая своим хлыстищем. Плеть, аж, посвистывала.
Вот, уж, мы испугались – то.
А когда нам ещё погулять то, как не школу прогуляв?
Вечером нам с Нинкой попало. Тут всё сложилось. И Ефтаксинья маме нажаловалась, что мы школу прогуляли, и Нинкин отец добавил.
Попало и за школу, и за портфель. Особенно за портфель.
Портфель у меня красивый. Настоящий чёрный кирзовый с двумя карманами и двумя пряжками.
В деревне ни у кого нет портфеля. Все в школу ходят с холщёвыми сумками.
У меня тоже была холщевая сумка. Так бы я с ней и ходила в свой первый класс. Но у моей учительницы появился портфель.
С той минуты, как Ефтаксинья пришла в школу с портфелем и на моих глазах достала из него тетрадки, жизнь моя закончилась.
Портфель стоял у учительницы на стульчике. Я не могла от него отвести глаз. И уже представляла, как складываю туда своё школьное барахлишко. Мысленно ощущала в своей ладошке его шершавую ручку.
Я поняла, что без этого портфеля нет мне жизни и в школу ходить бессмысленно.
Вернувшись с уроков, я заявила маме,
Конфликт начинал набирать обороты.
Я проявила всё своё мужество и волю, слёзы, убеждение, и не знаю, что ещё, но мама поняла, что Евдокия Васильевна должна отдать мне свой портфель. Иначе, быть мне не образованной.
Мама куда-то ушла, и…., у меня появился портфель учительницы.
С тех пор я хожу в школу гордая с кирзовым портфелем.
Наша Андрюшинская школа сначала была семилетняя, её открыли в 1935 году. Потом, после войны в школу вернулись преподаватели – фронтовики: Богданов А.Н., Жебряков И.В., Жебрякова К.М., Серебрянников А.М. В 1957 году решением народного комиссариата школа преобразована в десятилетку.
Глава 4
Мечты становятся ближе
Школьные годы летят, как ветер.
Кажется, ещё совсем недавно мы построили дом; родился братик Коля, и я заботилась о нём, как о своем ребёнке, практически вырастила его.
Ещё совсем недавно я стащила у отца махорку, и мы с Люськой пытались курить ее за полем. Это додуматься до такого, в 10 лет в глухой деревне…
В этот раз мы были умнее, и с хлыстом за нами уже никто не бегал.
А потом, подарила отцу на День рождения, вытащенную из его же чемоданчика пачку папирос…
Кажется, ещё вчера, натерла красным перцем обидчика-одноклассника. Отваги мне не занимать!
Ещё живы воспоминания встречи в тайге с медведем.
Конечно, это я не забуду всю жизнь, как во всё горло истошно орала песню, чтобы напугать зверя: «Огромное небо, огромное небо, огромное небо, одно на двоих».
Песня красивая Марка Бернеса, про лётчиков:
«Подальше от города смерть унесём,
пускай мы погибнем, пускай мы погибнем,
пускай мы погибнем, но город спасём!»
И надо же мне было с покоса, где мы были с отцом, за 16 километров от деревни по глухой тайге бежать одной в клуб на танцы.
Отец отговаривал, в лесу одной опасно. Да разве можно меня отговорить на танцы бежать? Пусть и далеко, чего в тайге на комарах вечер сидеть.
Хорошо, что он меня всему научил. Его совет и при встрече с медведем пригодился.
Я так громко пела и шумела, что медведь не стерпел, и я была спасена. Он пристально посмотрел на меня и убежал.
На покос мы ходим с отцом всегда только вдвоём. Сначала, конечно папка один косил. Но когда я чуть-чуть подросла, мне стало жалко его. Он такой больной, на комарах и оводищах, помахай – ка на жаре косой, руки отвалятся.