Я умер вчера

Маринина Александра

Я пытался что-то сказать, но мысли разбегались в разные стороны, и ни одной связной фразы в голове не появлялось. Я хотел убедить ее, что Лутов ни в чем не виноват и ни к чему не причастен, но понимал, что сам хочу в это верить. А факты были против. И с этим ничего поделать было нельзя.

– Пока вы размышляете, я расскажу вам еще одну историю, – сказала Каменская. – У Татьяны Томилиной есть муж, который раньше был женат на другой женщине. От первого брака у него растет ребенок, прелестная девочка десяти лет. И вот практически одновременно с началом газетной кампании против Томилиной возникают осложнения с этим ребенком. Девочка рыдает, бьется в истерике и считает, что с рождением малыша в новом браке папа перестанет ее любить. Естественная реакция? Верно. Папа, то есть муж Томилиной, начинает каждый вечер после работы навещать дочь, чтобы успокоить ее и убедить в своей любви. И вдруг Томилина узнает, что ее муж не к дочери ездит по вечерам, а посещает дорогие рестораны в обществе своей бывшей жены, красивой и светской женщины, одетой в неимоверно дорогой костюм от Версаче. Можете себе представить душевное

состояние Татьяны Григорьевны?! Собственно, как раз на этом душераздирающем фоне и появляется добрый журналист с предложением помощи. И знаете, что происходит потом? Томилина прямо спрашивает у мужа, был ли он в ресторане с бывшей женой. Муж в полной растерянности, потому что он там, естественно, не был. А ведь неизвестный доброжелатель не просто сказал, что видел их, он даже одежду подробно описал. И муж Томилиной, не желая мириться с неизвестностью, идет к своей бывшей супруге и, образно говоря, припирает ее к стенке. И выясняет очень интересную вещь. У нее, оказывается, завелся поклонник. Жутко состоятельный. Но без амурных претензий. Чисто деловые отношения. Он даже ей костюм от Версаче подарил и еще много денег обещал. А от нее требовалось только одно: настроить дочь против новой жены отца. Вот и все. Какая малость, правда? Ничтожная малость. Подумаешь. Зато в награду – костюм за тысячу с лишним долларов.

– Замолчите! – закричал я, не справившись с собой.

Отчаяние захлестнуло меня. Боже мой, что же это происходит?

– Что вы со мной делаете? Вы же лишаете меня всего! Последней надежды… Не трогайте Лутова, я вас умоляю!

Я нес какую-то чушь и сам осознавал, что говорю глупости, но слова помимо моей воли вырывались из меня. Разум понимал одно, сердце хотело другого.

– Да, пусть он все это подстроил, пусть он убил кого-то, пусть развел меня с Викой, оставил без работы, но он это уже сделал, понимаете? Это УЖЕ случилось. И поправить это можно только одним способом: дать мне возможность принять его помощь. Вы же лишаете меня этой возможности.

– Я все понимаю, – тихо сказала Каменская. – Я понимаю, как вам тяжело, Александр Юрьевич. Но я хочу найти ответ на вопрос: зачем? Зачем он все это сделал? Зачем ему нужно, чтобы вы приняли его помощь? С Томилиной мне все понятно. Она – автор книг, на издании которых можно заработать очень большие деньги. А вы? Зачем вы ему нужны? Кроме вас, никто мне на этот вопрос ответить не сможет.

– Я не знаю, – растерянно прошептал я. – Я не знаю. У меня ничего нет. Лутов сказал, что им ничего и не нужно. Правда, все мои будущие доходы будут принадлежать им. Но сейчас им не нужно ничего, я могу прийти к ним в одной рубашке и без копейки в кармане.

– А у вас предвидятся большие доходы в будущем? – спросила она.

– Нет… Откуда?

Глава 21

– У них все чисто, все пристойно, ни с какой стороны не подкопаешься.

Юра Коротков оседлал стул верхом и раскачивался на двух ножках, как на детской лошадке-качалке. Два дня он занимался тем, что выяснял подробности деятельности кризисного центра, организованного благотворительным фондом помощи людям, оказавшимся в кризисной ситуации. Центр находился в Подмосковье, занимая когда-то полуразрушенную, но ныне приведенную в порядок на деньги фонда больницу. Туда приходили люди, попавшие в тяжелую жизненную ситуацию и не видящие иного выхода, кроме смерти. С ними занимались врачи, психологи, психотерапевты, им подыскивали рабочие места с учетом образования, имеющейся профессии и личных склонностей. Им возвращали вкус к жизни, их окружали любовью и заботой. В основном пребывание в центре было платным, но некоторым категориям пациентов оказывали бесплатную помощь. Например, инвалидам, участникам вооруженных конфликтов, многодетным матерям, безработным. Короче, все как полагается. И никаких самозванцев или шарлатанов, все врачи имеют дипломы.

– Там особенно не развернешься с нашей оперативно-розыскной деятельностью, – сообщил Юра. – Фонд, между прочим, международный, основан группой частных лиц исключительно из соображений благотворительности, имеет такие кризисные центры во многих странах мира, и все они являются частной собственностью. А проникновение в частное владение, сама понимаешь… Так что извини, что смог – то сделал.

Настя слушала его, задумчиво постукивая шариковой ручкой по чистому листу бумаги.

– И что, пациенты там взаперти находятся? – спросила она.

– Да бог с тобой! Гуляют где хотят, на работу ездят. Некоторые вообще в своих семьях живут, а туда только каждый день приезжают на занятия с психологами и прочими специалистами. Нет, Ася, там действительно все чисто и пристойно.

– На первый взгляд, – уточнила она. – Потому что на самом деле там среди пациентов есть люди, которые приносят фонду огромные деньги. И людей этих подбирают специально, как Уланова или нашу Татьяну. Высматривают, примериваются к ним, а потом берут в такой оборот, что надо иметь недюжинную моральную силу, чтобы не попасться. И ведь не зацепишь их ни на чем. Даже если случится невероятное и мы найдем среди пациентов центра людей, принесших ему большие деньги, мы никогда в жизни не докажем, что эти люди приведены туда умышленно. Понимаешь? Да, человек оказался в тяжелой ситуации, мы предложили ему помощь, пока не случилось непоправимое. Да, это не он к нам пришел, а мы сами сделали первый шаг к знакомству, а что в этом зазорного? Мы же видим, что человеку плохо, зачем же ждать, пока он попытается руки на себя наложить? Беду надо вовремя предотвратить, иначе вся наша деятельность бессмысленна. И вообще это концепция нашей организации. «Предотврати беду». Красиво звучит, правда? У нас в милиции ведь тоже считается, что лучше предотвратить преступление, чем потом

его раскрывать. Да, пациент отдает им все свои доходы, но он делает это добровольно, потому что, во-первых, благодарен за помощь, а во-вторых, разделяет идеи фонда и хочет принять посильное участие в благотворительности, чтобы помощью таких кризисных центров могли воспользоваться как можно больше людей во всем мире. База железная, Юра. Никаких аргументов против. Потому что мы не можем сделать самого главного. Мы не можем доказать, что тяжелая ситуация, в которую попадают некоторые состоятельные пациенты, создана умышленно самим фондом или центром. Вокруг этих пациентов ложатся трупы, их бросают любимые жены и мужья, их дети становятся преступниками и наркоманами, их выгоняют с работы, но у нас нет способов привязать эти события к людям из фонда. Так что перспективы никакой. Это Уланова мы сумели обмануть и подсунули ему на кассете чистую липу, чтобы заставить его заговорить. А на самом деле все статьи в газетах заказывали разные люди. И найти их мы никогда не сможем. И костюм Маргарите покупал вовсе не Лутов, а какой-то совсем другой мужчина. А Иришкин жених – вообще мифическая личность. Ни в одном банке Москвы Стасов его пока не нашел, но даже если и найдет, так что? Ухаживать за красивой молодой женщиной и предлагать ей руку и сердце – это криминал? Обознаться и принять одного человека за другого – тоже большой грех? А то, что он окажется случайно знакомым с кем-нибудь из фонда или из центра, ни к какому уголовному делу не пришьешь. Куча косвенных улик, и больше ничего толкового. Из суда за такое уголовное дело старыми рваными тряпками погонят. Никогда нам с тобой, Юрик, это дело до конца не размотать. Если, конечно, случайность какая-нибудь не поможет. Единственное, что у нас есть, это Лутов, но что мы ему предъявим? Познакомился с тележурналистом Улановым, а потом тот сам прибежал помощи просить. За это в тюрьму не сажают. Татьяне представился журналистом? Ну и что? А он тебе скажет, что увидел в газетах многочисленные статьи, направленные против известной писательницы, книги которой ему очень нравятся, и по согласованию с центром решил предложить ей помощь, пока до беды не дошло. Почему представился журналистом? А почему бы и нет? Он – актер, профессиональный актер, и он счел эту роль наиболее приемлемой для знакомства с писательницей. Ведь ему нужно, чтобы она его выслушала. А как еще он мог с ней познакомиться? Ох, Юрка, так обидно бывает, когда столько сил положишь на какое-нибудь дело, бьешься с ним, бьешься, ночей не спишь, голову ломаешь, пока все не распутаешь. А когда распутаешь – понимаешь, что все без толку. Доказательств – минус ноль целых восемь десятых. И никого не зацепишь. Если бы мы могли найти убийц Андреева, Бондаренко, Юлии Готовчиц, Инессы или Димки Захарова, мы бы из-под себя выпрыгнули, но выявили бы их связь с центром. Хотя бы одного убийцу, а? Ну что ты смеешься, Юрка! Дай помечтать.

– Ася, хочешь, я тебе продам грандиозную идею? И твои мечты воплотятся в явь.

Он говорил шутливым тоном, но глаза его были серьезны. Настя медленно положила ручку на стол. Ей было страшно даже обсуждать это. Потому что она очень хорошо знала своего давнего друга и коллегу Юру Короткова и могла вполне безошибочно предугадывать ход его мыслей.

– Юра, не смей, – твердо сказала она. – Даже думать об этом забудь.

– Да чего ты, Ася? Все сделаем как по маслу, комар носа не подточит.

– Я сказала – не смей. Не дай бог что не так, мы до смерти себе не простим.

– Да ну тебя, – Коротков огорченно махнул рукой, – вечно ты прямо в полете крылья подрезаешь. Ты сегодня злая, и я тебя не люблю. Вот проспишься за ночь, завтра и поговорим.

* * *

Татьяна не торопясь вышла из женской консультации. Она и позавчера сюда приходила, и вчера, и вот еще сегодня. Шла она тяжело и осторожно, и лицо у нее было расстроенное. Доехав на метро до своей станции, она вышла и дальше добиралась на автобусе. Автобусная остановка была далеко от дома, и Татьяна шла медленно, глубоко вдыхая теплый воздух, наполненный весенними ароматами. Единственное достоинство новостройки, думала она, – это невысокая по сравнению с центром Москвы загазованность. Здесь хоть подышать есть чем. Возле магазина она еще больше замедлила шаг, размышляя, нужно ли что-нибудь покупать домой. Кажется, холодильник забит битком, все необходимое есть. Но вдруг глаз на что-нибудь упадет? На что-нибудь невероятно вкусное и соблазнительное. Весь период беременности Татьяна мучилась неожиданными и непредсказуемыми гастрономическими желаниями. То ей хотелось салата из морской капусты, хотя за всю предыдущую жизнь она его ела раза два и без всякого удовольствия, то, как недавно, мучительно хотелось мороженого, к которому она всегда была равнодушна.

Она вошла в магазин и почти сразу увидела его, того самого журналиста с добрыми глазами. Теперь она знала его фамилию – Лутов. Он покупал в молочном отделе йогурты и пудинги. Татьяна решила не окликать его и остановилась возле ближнего к двери прилавка.

– Татьяна Григорьевна, – услышала она его голос.

Повернувшись, Татьяна изобразила вежливую улыбку.

– Здравствуйте. Вы опять навещаете маму?

– Да, опять. Я часто у нее бываю. Просто удивительно, что мы с вами раньше здесь ни разу не встретились. Как ваши дела?

– Неважно, – она грустно вздохнула. – Проблемы со здоровьем.

– Да что вы? – сочувственно сказал Лутов. – Что-нибудь серьезное?

– Боюсь, что да. Знаете ли, первые роды в моем возрасте – это всегда сложно. А тут еще лишний вес, сердце не справляется. Врачи говорят, что мне нужно очень беречься, потому что малейшее волнение или испуг могут оказаться роковыми. Короче, сплошные беды на мою голову. И чем я так перед судьбой провинилась?

– Ну полно, полно, Татьяна Григорьевна, – ласково заговорил Лутов, – не надо так убиваться. Кстати, вы подумали над моим предложением?