Я умею прыгать через лужи (сборник)
Шрифт:
В углу двора росло несколько акаций, и земля под ними была густо усыпана конским навозом. Тут в жаркие дни располагались в тени лошади, которых объезжал отец. Они стояли, опустив головы, отставив заднюю ногу, и отгоняли хвостом мух, привлеченных запахом навоза.
Неподалеку от акаций была калитка, выходившая на покрытую грязью дорогу, за которой еще сохранился небольшой участок зарослей, где нашли прибежище несколько кенгуру, упрямо не желавшие отступить в менее населенные места. В тени деревьев укрылось небольшое болотце, где водились черные утки и откуда в тихие ночи доносился крик выпи.
— Водяной сегодня разгулялся, — говорил отец, но меня эти звуки пугали.
Лавка, склад, почта и школа находились примерно в миле от нас — на дороге, где на расчищенных участках расположились богатые молочные фермы миссис Карузерс.
Над поселком возвышался большой холм — гора Туралла. Он густо оброс кустарником и папоротниками, а на вершине его находился старый кратер, в который детвора скатывала большие камни; они катились, подпрыгивая и ломая папоротники, пока где-то далеко внизу не достигали дна.
Мой отец не раз взбирался верхом на Тураллу. Он говорил, что лошади, объезженные на склонах горы, крепче держатся на ногах и стоят на несколько фунтов дороже, чем лошади, объезженные на равнине.
Я поверил этому твердо и непоколебимо. Все, что отец говорил о лошадях, запечатлевалось в моем сознании и становилось такой же неотъемлемой частью моего существа, как мое имя.
Вкатывая мою коляску в конюшню, отец рассказывал мне:
— Сейчас я объезжаю жеребчика, который здорово белки показывает. А уж если лошадь показывает белки, так, значит, любит лягаться, да так, что и у комара, кажется, могла бы глаз выбить. Эта животина принадлежит Брэди. И когда-нибудь она его убьет, помяни мое слово. Стой смирно! — крикнул он лошади, которая рванулась вперед. — Вот погляди только — так и норовит лягнуть. Я уже приучил его к узде, но, вот когда придется запрячь его в линейку, бьюсь об заклад — он себя покажет: будет рвать и метать как бешеный.
Отец отошел от меня и, приблизившись к лошади, стал поглаживать ее по вздрагивающей спине.
— Спокойно, спокойно, старина, — говорил он тихим голосом, и лошадь через минуту уже перестала волноваться и повернула голову, чтобы посмотреть на него. — Когда я буду приучать его к упряжи, надену на него особый ремень, чтобы не брыкался, — продолжал отец. — А что он посмотрел на меня — это ничего не значит.
— Папа, можно будет с тобой поехать, когда ты его запряжешь в бричку? — спросил я.
— Что ж, пожалуй, — произнес он задумчиво, набивая трубку. — Ты мог бы помочь мне, если бы подержал ремень; да, ты очень помог бы мне, но… — тут он пальцем примял табак, — все же лучше мне разок-другой проехаться одному. Далеко я не поеду — это будет простая разминка. Но я хотел бы, чтобы ты посмотрел на него со стороны и, когда я проеду мимо тебя, сказал свое мнение о его пробежке. Это тебе часто придется делать — говорить мне свое мнение о них. У тебя есть чутье на лошадей, право, я не знаю человека, у которого было бы такое хорошее чутье…
— Я буду следить и рассказывать тебе! — воскликнул я, загоревшись желанием помочь отцу. — Буду смотреть на его ноги как проклятый. А потом расскажу тебе, как он шел. Мне все это очень интересно, папа.
— Знаю, — сказал отец, разжигая трубку. — Мне повезло, что у меня такой сын уродился.
— А как я уродился у тебя, папа? — спросил я, чтобы поддержать дружеский разговор.
— Твоя мать немного поносила тебя в себе, а затем ты появился на свет. Она говорит, что ты расцветал у нее под сердцем, как цветок.
— Как котята у Чернушки?
— Да, вроде того.
— Знаешь, мне это как-то неприятно…
— Да… — Он помолчал, посмотрел через дверь конюшни на лес и сказал: — Мне тоже было неприятно, когда я впервые узнал об этом. Но потом я увидел, что это очень хорошо. Посмотри на жеребенка, когда он бежит рядом со своей матерью: он так и льнет к ней, так и прижимается, прямо на бегу. — Отец, словно показывая, как это бывает, прижался к столбу. — Так вот, прежде чем жеребенок родился, мать носила его в себе. А когда он появится на свет, он так и прыгает вокруг нее, словно просится назад. Это все очень хорошо — так мне кажется. Ведь это лучше, чем если бы тебя просто кто-нибудь принес и отдал матери. Если пораскинуть мозгами, то видишь, что все очень хорошо придумано.
— Да, мне тоже так кажется, — тут же, на ходу, изменил я свое мнение. — Я люблю жеребят.
Мне вдруг понравилось, что лошади носят своих жеребят в себе.
— Я не хотел бы, чтобы меня просто кто-нибудь принес, — сказал я.
— Да, я тоже этого не хотел бы, — согласился отец.
Глава 12
Отец вывез меня во двор и сказал, чтобы я смотрел, как он будет смазывать бричку.
— А ты знаешь, — спросил он, приподнимая колесо, — что в субботу будет пикник?
— Пикник? — воскликнул я; меня охватило волнение при одной только мысли о нашем ежегодном школьном празднике. — А мы поедем?
— Да.
Вдруг острая боль разочарования исказила мое лицо.
— Но бежать-то я не могу, — сказал я.
— Нет, — отрывисто произнес отец; резким движением он рванул приподнятое колесо и с минуту смотрел, как оно вертится. — Да это и не важно.
Но я знал, что это очень важно. Отец всегда твердил мне, что я должен стать хорошим бегуном и брать призы, как это делал он в свое время. Однако теперь я не смогу завоевывать призы, пока не выздоровею, а это вряд ли произойдет до пикника.
Не желая огорчать отца, я сказал:
— Ничего! Наверно, я бы опять оглянулся назад.
Я был самым маленьким и самым юным участником состязаний по бегу на нашем ежегодном школьном пикнике, и устроители обычно принимали все меры, чтобы я пришел к финишу раньше моих более рослых старших соперников. Мне всегда давали на старте фору, хотя я, по правде говоря, не нуждался в этом преимуществе: я отлично бегал и тогда, когда в этом не было особой надобности, но, поскольку я ни разу еще не выигрывал на соревнованиях, все старались помочь мне одержать победу.