Я в Лиссабоне. Не одна (сборник)

Вишневский Януш Леон

— У меня есть муж, — усмехнулась она, глядя на него поверх бокала.

— И кто он?

— Крупье.

— Крупье?

Он с удивлением посмотрел на нее:

— Так значит, ты богата?

— Да, — она зажигательно засмеялась и поджала плечо так, что Он снова услышал в себе, как шевельнулось это — слепое, мучительное.

— Он что, старик?

— Он такой, как ты.

— Ты… любишь его?

— Да-а!

Она звонко засмеялась, глядя с насмешкой на него.

— Тогда зачем ты делаешь это?

— Нравится, — ответила вдруг бесстыдно и дерзко.

И, не отводя взгляда, еще слегка раздвинула колени.

— Ты просто блядь, — сказал он, чувствуя

снова, как разгорается и разгорается кровь.

— Это правда, — ответила она с какой-то ослепительной ненавистью, прекрасной ненавистью, словно освобождаясь от чего-то.

Он взял медленно из ее рук бокал и отставил. А потом тяжело, жадно навалился, подминая под себя. Подрагивая в его объятиях, она сначала нарочно уклонялась, распаляя и распаляя еще, и вдруг замерла. Он начал нежно и сладко.

«Зачем, зачем такое наслаждение, Господи?!»

Он приподнялся на руках, чтобы взглянуть под себя, чтобы увидеть эту последнюю правду: как там, под ним, его тело входит в ее. Она усмехнулась, безжизненно и глупо скосила глаза, открыла рот и перестала дышать.

«Играешь…» — Он вдруг разозлился и теперь продолжал, двигаясь все резче и резче.

Резче, еще и еще, ловя себя на просыпающейся жестокости. Она задышала, нелепо изображая теперь предсмертные судороги.

«За что, Фудзи?! За что?!» — вдруг ощутил Он в себе горечь слез.

Его рука скользнула вдоль тоненькой ключицы и неумолимо легла на горло этой маленькой кривляке.

— Кричи! — сжал вдруг со всей силы нежную шею.

Она захрипела, испуганно тараща глаза.

— Ты ш-што, дура-а-ахк?

Забилась, толкая коленкой, хотела вырваться. Но Он навалился крепко и сжал еще, не отрывая взгляда от ее перекошенного от ужаса лица.

— Па-шэ-му? — прохрипела она с каким-то страшным детским удивлением.

— Потому что любовь смертельна, — тихо ответил Он.

Валерия Нарбикова

Три истории

История первая «Любовь»

Это была любовь с первого занятия любовью, как с первого взгляда.

Она знала, куда шла, — к поэту.

Он не знал, кто к нему придет.

Знал, что она пишет стихи, рисует, уже второй раз замужем — в двадцать лет, но, как выглядит, абсолютно не представлял.

И когда он открыл: небритый, даже не плейбой, совсем какой-то обычный мужик стоял перед ней.

Слесарь, что ли?

Она даже осмотрелась, нет ли здесь поэта?

Но, кроме э т о г о, здесь не было никого.

Только он, слесарь, мужик, — если надо, кран вправит и кого угодно на скаку остановит.

И он был один.

И почему-то, увидя ее, при своей небритой щетине, при своем некостюме, в своих, так сказать, засранных апартаментах, он решил ее поцеловать.

Он был — еще раз — небрит и, как ему казалась, нетрезв.

И он упал.

В самом деле, он упал на колени. И он поцеловал ее не в губы, а туда.

В общем, это она скорее даже поняла, что «слесарь» целует ее туда, а он данный факт даже и не отметил, потому что никакого значения для него не имело, целует ли он ее в губы или еще куда.

Все эти любовники — с их объяснениями до трех часов ночи — ничего не стоят по сравнению с тишиной. Только тишина и линия поведения. То есть такая линия, которая проведена одной линией. В этом есть смысл. Определенный. И даже неопределенный — тоже есть.

А после этого он читал стихи. А потом она — одно. Из его трех одно было про туман, что вот как

будто есть пейзаж, а потом наползает туман. И вполне реальными остаются только чьи-то богом забытые ботинки. Почему-то ей понравились эти ботинки, забытые богом. А у нее в стихах ему понравилась рифма: лысый — писал.

Но в стихах «писал» совсем не этот лысый, а другой герой. Зато рифма относилась к лысому. А герой оставался за пределами рифмы. А лысый и вовсе оставался за пределами стихотворения. Потому что стихотворение было про того, кто писал. Но если вдуматься, оно было про ватку, которая кружилась между рам от сквозняка.

А потом он пошел ее провожать. И когда они оказались на улице, до него дошло, что впервые в жизни, видя женщину в первый раз, он сразу поцеловал ее в пизду. «В губы не мог, был нетрезв», — подумал он. Но именно в этот день он был и трезв, и в губы мог бы. «Опьянел, — подумал, — когда ее увидел». А она подумала, что это был не разврат. С кем-нибудь другим это был бы разврат, а с ним — нет. Потому что он сделал это так, как будто утолил жажду.

История вторая «Роман»

И Киса опаздывала на свидание к своему любимому уже на двадцать минут. И он мог ее не дождаться и уйти. И она проклинала своего мужа, который так долго завтракал и не уходил по своим делам, что из-за него она теперь опаздывает к своему любимому. Хотя она иногда обожала своего мужа именно за то, что только он, а больше никто, даже не она сама, мог защитить ее от любимого. А сам любимый не мог защитить от себя, и она пряталась у своего мужа за пазухой, чтобы как можно чаще не встречаться с любимым. Но кто же тогда захочет быть мужем? А кто захочет быть любимым? А никто никому и не предлагает. Но сейчас, когда она опаздывала, больше всего боялась, что он ее не дождется, и припозднилась на полчаса. Что же она увидела! Он стоит не один, а с каким-то господином, и они беседуют. Оказалось, что это его друг. Очень близкий человек. Почти родной. Как брат. И ему столько же лет, сколько и любимому, а выглядит он старше, но лучше — как-то злее и умнее и выше ростом. Оказалось, что во всех отношениях он — брат, но не по крови, а такой у них был братский союз, что они могли вместе загулять, вместе набить морду одной сволочи. И они не виделись уже полгода и никак не могли наговориться про Таню, на которой этот друг полгода назад женился, из-за чего они и не виделись, а ребенку уже три месяца. «Мне твоя бывшая недавно звонила, — сказал любимый, — сказала, что ты дикарь». И они оба рассмеялись. И Киса засмеялась. И вдруг этот друг ее любимого перестал веселиться. Он смотрел в какую-то точку, где как будто никого не было. И потом они быстро простились. «Представляешь, — сказал Кисе ее любимый, — он ушел от своей жены, они вместе прожили лет десять… не помню, около десяти. Я в нее был когда-то влюблен, очень сильно, и она меня любила, но я ее уступил ему, как брату. И теперь он с ней развелся — мне даже показалось, что это я с ней развелся и женился на какой-то Тане, ей, как и тебе, лет двадцать».

После этой встречи прошел примерно год, и Киса никогда с ним не виделась, с этим «братом братским», а с любимым, конечно, виделась.

Но однажды она встретилась с этим другом на одной выставке. И он был один, и она была одна. И они почему-то ужасно друг другу обрадовались. И потом сидели в кафе, а когда вышли на улицу, почему-то поцеловались. И стали целоваться все сильнее и сильнее, как будто целый год этого не делали. А через неделю Киса оставила своего мужа и ушла к этому, зацелованному. Хотя у нее был любимый, и она его любила, и был муж Александр Сергеевич — и его Киса тоже любила.