Я в Лиссабоне. Не одна (сборник)

Вишневский Януш Леон

Над городком висел пасмурный полдень. Публика из французской электрички неспешно вылилась из здания вокзала на небольшую площадь. Котов задержался на ступеньках. Пару минут он топтался у назначенного места встречи, бесплодно озираясь. Когда решился двинуться через площадь, его окликнули из припаркованной рядом темно-синей «тойоты». Котов, хмурясь, подошел. Получалось так, что, пока он тут мялся, его изучали.

Дверь щелкнула. Из машины выбрался высокий темноволосый парень в свитере с загорелой улыбающейся физиономией, знакомой Котову по фотогалерее в глянцевом буклете. Глянец не лгал: оригинал был даже, пожалуй, посимпатичнее. Очень правильное лицо с живыми карими глазами под

высоким лбом. Густой загар мог быть и природной провансальской смуглостью. Допустив эту мысль, Котов сразу вспомнил, что о происхождении Венсана Жиллена судить не может. Принц по вызову родом мог быть и из Нормандии.

— Hi! — сказал Венсан, протягивая руку. — Садись!

Хмурый Котов влез в любезно приоткрытую дверь и

убедился, что за рулем сидит еще один человек.

— Bon giomo! — сказал он, не оборачиваясь.

Венсан опустился на сиденье рядом с водителем, по-прежнему приветливо улыбаясь.

— Это ты должен написать очерк о клубе, да? Я решил, что не помешает небольшая экскурсия, — сообщил он.

«Тойота», резко развернувшись, промчалась по пустоватым улицам Вентимильи и выехала на окраину, откуда открылся вид на горную гряду. Слева возник живописный старинный квартал, облепивший склон, — скопление многоквартирных домов и домишек желто-оранжевого цвета с неизменной колокольней.

— Нам далеко ехать? — спросил Котов.

— Тут рядом, в горах, — ответил Венсан.

Когда они совершили очередной разворот и съехали с эстакады на широкую автостраду, русский журналист сообразил, что они возвращаются во Францию. И точно: спустя несколько сотен метров, когда дорогу впереди перегородила вереница шлагбаумов, требующих платы, на асфальте появилось огромное слово — FRANCIA.

— Мы едем в клуб? — осведомился Котов.

Венсан обернулся:

— Мы едем на одну виллу. Это во Франции. От Вентимильи, правда, ближе… Но это конечный пункт, а сначала заскочим в один отель по дороге. Зачем тебе сам клуб? Твой босс вроде хотел, чтобы ты описал нашу работу. Мою работу. Ты готов?

— Готов, — кивнул Котов. — Я. хотел спросить. Клуб оказывает услуги только женщинам?

Венсан осклабился:

— В основном да. Хотя. разные бывают варианты. Но в основном — дамам за. за 40. Ну, ты же помнишь, как мы называемся?

Котов бросил взгляд на буклет. Conte d’automne можно было перевести как «Осенняя сказка», хотя в России заведение было известно как клуб «Бабье лето».

— Я по-французски говорю довольно медленно, — заметил он.

— Нормально, — оценил Венсан. — Это будет даже экзотично. Скажу, что ты немец. Нет, лучше швед.

— А что русский, нельзя сказать?

— Ну, или русский, — равнодушно отреагировал Венсан.

«Заскочить по дороге» оказалось сделать немалый

крюк. Они съехали с автострады и вернулись к морю, но остались высоко над ним, на верхнем ярусе гигантского лесистого склона. Дорога вилась вдоль его выступов. Отель стоял на одном из выступов, глядя широкими окнами в голубизну — небесную и морскую. Они подъехали к низким воротцам, и водитель сказал, выключив двигатель:

— Ну, я схожу.

— Ок, Алекс, — отозвался Венсан.

Он с минуту последил взглядом — водитель топал по дорожке, петляющей между клумб, — и обернулся к Котову:

— У меня все эти дни плотно заняты, и я решил, что тебе, может, будет полезно поторчать со мной.

Ключевое слово, глагол, оказался Котову незнаком, но он понял его именно как «поторчать» — то есть весьма многозначно. И аккуратно кивнул.

— Короче, слушай, — Венсан метнул взгляд в сторону отеля. — Сегодня одна моя клиентка — Ингрид прется на день рожденья к своей знакомой. Ну, которая живет

на вилле. Там с ней будет еще ее племянница. Ингрид, вообще, из Лиона, но часто здесь отдыхает, это ее машина и шофер. Она решила в этот раз выписать меня, потому что ни хрена не любит девичников. А я предложил взять тебя, типа ты мой друг. Те две — тетушка и племянница — не знают, что я из эскорта, ну, или делают вид, что не знают, — считается, что я у Ингрид в обойме ее бой-френдов. Но им должно понравиться, что у нас будет с собой типа друг. Короче, думаю, тебе нетрудно будет изобразить, а? Ну, такого друга, который ничего не имеет против зрелых баб?

Для точного понимания эпитета «зрелый» Венсан почему-то использовал английское слово — «mature», хотя, если бы сказал «mures», Котов бы тоже догадался. Из контекста.

На дорожке, бегущей от отеля, показались Алекс и женщина в белом.

— Вылезай, — скомандовал Венсан, — я вас представлю… Да! Ты, конечно, не журналист, ты — художник! Идет? Это хорошо звучит — русский художник. Сюда приехал отдохнуть и познакомился со мной. О! Ингрид, это Альбер. Мы съездили за ним в Вентимилью. Альбер, это Ингрид! Слушай, ты сегодня по-летнему, правильно. Погода — супер!

И впрямь: с неба уже потянули серое покрывало, открыв яркий лазурный лоскут на западе.

Алекс сел за руль. Его хозяйка, она же хозяйка машины, была мелкая, щуплая, востроносая дама лет сорока в странноватом белом комбинезоне. Котов пожал ее маленькую узкую кисть, соображая, не следует ли поцеловать, подтверждая репутацию мечтательного русского художника. Но потом спохватился, что у французов вообще так принято, притянул и ткнулся губами в ее правую и левую щеки. Вышло резковато.

В дороге Венсан, сидевший впереди, непрерывно болтал, будто его включили на полную мощность и в ускоренном режиме. Котов вскоре перестал воспринимать его птичье резковато-суховатое щелканье. Устал вникать. Сидевшая рядом Ингрид время от времени косилась смущенно. Или Котову казалось, что смущенно.

После получасового кружения вдоль и между темнооливковых склонов (в двух местах украшенных россыпями уступчатых горных городков) они вывернули на узкую полосу асфальта, струящуюся между рощ. Полоса привела их сквозь открытые ворота к трехэтажному дому нежно-розового цвета, выстроенному с причудливой асимметричностью. Когда Котов выбрался из салона «тойоты», Ингрид уже целовалась с двумя хозяйками виллы. Тетушка — коренастая блондинка в сером джемпере и белых брюках с лицом добродушной фермерши — оказалась весьма и весьма mature — где-то за 50. Котову понравилась ее улыбка. У его прежней подружки Вики была примерно такая маман. Если ей случалось утром застигнуть Котова — заночевавшего накануне — на подходах к туалету, она приветствовала его словами: «Алик! Вы в моем старом халате? Какая прелесть! Хотите кофе?» Французская мамочка сказала, лучась:

— Добро пожаловать на виллу «Триора»! Сегодня такой холод, mon Dieu!.. Хотите горячего шоколаду?

Племянница была хоть и помладше лет на 20, но так себе. Выглядела надутой фифой. Не смотрела, а посматривала криво на гостей с высоты почти двухметрового роста. При вроде бы модельных данных и маленьком опрятном личике, что-то в образе ее ложилось не в масть и не в стиль.

Образ был даже не вешалки, а, скорее, жерди. Венсан, правда, без церемоний облобызав тетушку, усосал и жердь, беззастенчиво помяв ей условные ягодицы. Котов заключил, что отношения тут вполне родственные. Тетушка была представлена как Изабель, племянница — как Бьянка. Ее папа был итальянец, что было специально отмечено. Котов попытался сосредоточиться: было бы крайне неловко, если б он забыл имена — Ингрид, тетя Изабель и Бьянка.