Я верю
Шрифт:
«Черт возьми! Надо торопиться, а не то в полночь мой босс прикроет свою лавочку, и все тут. Так что уж лучше я поспешу!»
И он устремился обратно к Земле и понесся в бар. Примчавшись туда, он громко постучал в дверь, но, конечно, бар был уже заперт. Тогда старый Том постучался снова — тем особым стуком, которым, как он слышал, пользовались почетные клиенты этого заведения. Через несколько мгновений дверь открылась, и на пороге появился хозяин бара. Он с ужасом посмотрел на кота и сказал:
— О, Том, что ты здесь делаешь? Мы же тебя сегодня похоронили. Чего это ты надумал вернуться? Разве тебе не известно, что ты умер?
Старый Том грустно посмотрел
— Босс, я знаю, что уже почти полночь и вам пора спать, но я был на небе, и они меня не впустили, поскольку у меня нет хвоста. Поэтому я просил бы вас вернуть мне мой хвост, и если у вас есть что-нибудь покрепче, чем можно было бы хвост приклеить, то накапайте мне пару капель, а то я вряд ли смогу завязать как галстук. А когда я вернусь на небеса, меня там примут. [34]
34
Эта шутка построена на идиоматическом выражении: tie it on — «зайти выпить» и «завязать галстук». — Прим. перев.
Хозяин бара взялся за подбородок, как он всегда делал, когда ему приходилось глубоко задуматься. И тут хозяину бросились в глаза часы (но это, конечно, чистая метафора — часы хозяину в глаза, конечно, не бросались, поскольку он бы тогда зрения лишился, да и часы бы разбились). И он сказал:
— Знаешь, дружище Том, я очень сожалею и все такое, но ты ведь знаешь, как сильно я чту закон. Тебе же известно, что сейчас уже поздно, а после закрытия заведения я не имею права отпускать спиртное.
Ну а теперь мы приступим к чрезвычайно важному делу — мы напишем последнюю главу этой книги. Итак:
Благородный господин, житель одной из тех маленьких античных стран, граничащих со Средиземным морем, — Греции, или Рима, или какой другой страны — я не знаю, какой точно, — однако этот господин решил толкнуть свою любимую речь.
Плиний Секундус — так звали этого господина — был, в самом деле, очень умным человеком. Я бы сказал, он был вынужден стать очень умным, поскольку, как вы понимаете, к этому обязывало его собственное имя. Да, Секундус не был первым, но зато он был Вторым. Вам, вероятно, приходилось читать броские рекламные объявления фирм, сдающих в аренду автомобили, которые столь ярко живописуют свои услуги в газетах. Есть среди них и такие, которые заявляют, что они не самые-самые, а вторые, и именно поэтому они работают усерднее других. Так вот, Плиний Секундус делал то же самое. Ему приходилось работать усердней, чтобы стать умнее, чем Плиний Первый.
Итак, он решил толкнуть речь. Я не знаю, кому именно и за сколько он хотел ее толкнуть, поскольку рекламные агенты тех дней еще не предлагали свои услуги ораторам. Однако он толкал свою речь несколько неуверенно, поскольку речь его была слабой, хотя сам Плиний Секундус хиляком не был. Какое-то мгновение он смотрел на окружавшую его безразличную толпу, а потом сказал:
— Друзья, — но никто ему не ответил и никто на него не смотрел. Тогда он вновь раскрыл рот и буквально заорал:
— Друзья, одолжите мне ваши уши!
Он думал, что это очень мудро — одалживать у людей уши, — ведь он прекрасно понимал, что люди не смогут отрезать свои уши, отдать их ему и удалиться по своим делам. Уж если ему удастся заполучить уши, то и сами их обладатели никуда от него не денутся. А ему очень хотелось, чтобы они прислушались к тому, что он хотел сказать.
Но ответа по-прежнему не было. Тогда
— Друзья, римляне, греки, американцы, — вот тут он сконфузился и замер с открытым ртом, поскольку вдруг вспомнил, что до открытия Америки придется ждать еще много столетий.
Затем, почувствовав, что никто не заметил ошибки, он продолжил свою речь.
— Кстати, я — очень добрый человек. Правда, кое-кто называет меня старым брюзгой, мрачным старым… ну и так далее. Я знаю, поскольку мне об этом пишут и говорят. Но, так или иначе, здесь вы найдете перевод того, что сказал Плиний Секундус. Перевод здесь необходим, поскольку вы бы не смогли бы понять его речь, да и я бы ее не понял!
Не существует такого закона, который бы защитил нас от невежества врачей. Врачи учатся на трепещущих телах своих пациентов, пользуя их на страх и риск самих пациентов. Они безнаказанно убивают и калечат, и при этом еще и обвиняют тех пациентов, которые не желают у них лечиться. Так давайте же что-то делать, чтобы обуздать тех врачей, которые не желают следовать известному изречению «не навреди» и которые забыли, что задача лекаря — утешать, а лечить должна сама Природа.
Приходилось ли вам когда-либо задумываться над тем, какой беспорядок творится в медицине? А ведь в ней действительно творится ужасный беспорядок. Сегодня врач тратит в среднем девять минут на то, чтобы осмотреть пациента, начиная с того момента, как пациент предстает перед врачом, и заканчивая тем моментом, когда пациент покидает медицинский кабинет, — всего девять минут. Не очень-то это много для того, чтобы установить личный контакт, и совсем немного — для того, чтобы узнать пациента.
Да, очень странные дела творятся сейчас. Когда-то считали, что врачи должны изо всех сил стараться помочь страждущим, а сейчас, через пять тысяч лет после возникновения документальной истории медицины, ни один врач не может излечить элементарный насморк. А если врач вдруг возьмется лечить насморк, то, как известно, на это у него уйдет две недели. Но если пациент проявит достаточную мудрость и предоставит самой Природе излечить его насморк, то она сделает это за четырнадцать дней.
Приходилось вам когда-либо думать о том, как среднестатистический доктор определяет болезнь своего пациента? Он пристально смотрит на больного всего одну минуту, пытаясь выяснить, насколько тот осведомлен о своей болезни. Поскольку еще Эскулап Мудрый, живший довольно много лет назад, пришел к заключению, что чем больше пациент знает, тем меньше доверия он испытывает к врачу.
Если бы в этом мире все шло, как следует и если бы царствование богини Кали, [35] поддерживаемое слишком энергичными подростками и поборницами женских прав, не было столь успешным, в медицине происходили бы великие свершения. Например, можно было бы получать фотографические снимки ауры, благодаря которым любой специально обученный человек мог бы осуществлять диагностику болезней задолго до того, как эти болезни обрушатся на тело человека. А затем, применяя колебания необходимых частот, вибрации, или циклы — называйте их как хотите, — можно было бы, так сказать, исцелять пациентов еще до начала болезни.
35
Кали — индуистская богиня смерти. — Прим. перев.