Я возьму тебя на руки
Шрифт:
Мужчина передо мной поднял ладони к горлу с выраженным кадыком. И сделал первый шаг к блаженству — расстегнул верхнюю пуговицу. И грудь с умеренной растительностью стала обнажаться. Понемногу, медленно, сантиметр за сантиметром. Пуговка за пуговкой. Движение за движением. Эта картина по номерам окрашивалась в цвет кусочек за кусочком. И я представляла, как мои монохромные фантазии превращаются в реальность. С каждой расстегнутой пуговицей белой рубашки тело рослого мужика наливалось краской, становилось все ярче и ближе. Пока не дошло до живота, до самого пупка. И я не увидела кубики пресса.
— Кхм… — только и выдала я. Смущенно
По моей квартире расхаживал коренастый брюнет атлетического сложения. Плечи — широкие, спина — без обвисших боков. Вместо пивного живота — подтянутый пресс, чего я вживую не видела еще со студенческой поры. Грудные мышцы развиты не хуже. Но в этом я убедилась еще раньше — когда он взял меня на руки и пронес всю лестницу аж до порога больницы. Впрочем, что там порог — Руслан меня донес до самой банкетки, чтобы я была в полном комфорте и безопасности. Такое сложно забыть. И еще сложнее — переоценить. На руках меня еще никто так не носил. Даже Денис. С бывшим такого не было. Что-то, конечно, было. Но точно не так.
— Значит, — размышлял об окружающей среде Руслан, — ты швея?
— Угу, — мычала я под нос, держа во рту край нитки.
— То есть. Ты зарабатываешь на жизнь швейным делом? Типа шьешь всякое на заказ?
— Ага.
Сделав метки, прихватив немного ткань, чтобы не сбиться во время прохода — включила машинку и стала ликвидировать разрыв по шву. Быстро, качественно, четко. Выходило, надо сказать, неплохо. Мне не привыкать. Ведь даже эти дорогие брендовые рубашки шьют далеко не святые на небе, а самые обычные женские руки вроде моих. Только где-то в Китае или Турции. Точно не в Италии. А если и там, то разве что наши бабы на заработках. Так что Руслан не почувствует разницы.
Тем временем мой полуобнаженный гость ходил по гостиной взад и вперед, присматриваясь к рулонам ткани, моткам текстильных ленточек и пряжи. Трогал руками свертки, пакеты с написанными адресами на бумажечках. Это были уже готовые изделия — их потом придется отвезти на почту и отправить получателям. То есть заказчикам, которые внесли предоплату.
Вот только одна проблема — предоплат этих уже нет в природе. Потратила. А за доставку надо заплатить. Я же в объявлении пишу всегда, что доставка бесплатно. Блин блинский. Придется съехать на дуру и оформить за счет получателя.
Уже спустя десять минут рубашка была готова. Я высвободила рукав, чтобы внимательно присмотреться к швам. К качеству выполненной работы. И хотя в последнее время не так уж часто делаю подобные вещи, но в этот раз все вышло на славу. Без сучка и задоринки. Даже если под микроскопом смотреть на предмет дефекта. Все идеально. Просто шикарно. Перфекто. Даже если присматриваться с особым пристрастием.
Я буквально касалась носом белоснежной ткани, чтобы с максимальной точностью исследовать шов. И снова почувствовала этот запах. Глянула на Руслана. Он стоял и смотрел на стену — там была картина, которую я нарисовала еще в юности. Когда занималась живописью. Старое полотно акрилом. Обычные цветы на подоконнике. Мама говорила,
И вот теперь Руслан стоит с обнаженным торсом и смотрит на холст. О чем-то думает, сложив на груди мускулистые руки. В позе Наполеона. А я сижу за швейной машинкой. И вдыхаю его запах.
Рубашка была теплой. Пахла духами. Хорошими мужскими духами. В этом доме таких не бывало. Тут такого не появлялось уже очень давно. Я вдыхала этот аромат опять и опять. Просто нависла над тканью, словно над паром. Это была терапия. Прямо как в детстве — когда родители сварят картошки и заставят склониться над миской. Дышать и дышать. И дышать. Чтобы вылечить недуг. Вот так и я теперь: склонилась над его ношеной рубашкой, чтобы хоть немного подышать мужчиной. Смесью одеколона. Пота. И немного — бензина.
— Красивая картина, — вдруг разрезал воздух этот комментарий. — Мне нравятся краски. Такие яркие. Она настоящая? Или это просто фотография? Ну… — размышлял Руслан, — типа как наружная реклама. Распечатывают на искусственном холсте. — Он коснулся полотна краешком пальца, чтобы убедиться в подлинности. — Ну надо же. Настоящая. Дорого стоила? — глянул он на меня. И я непроизвольно улыбнулась.
— Очень дорого.
— Сколько же?
— Девять.
— Девять? — повторил Руслан и оценивающе присвистнул. — Немало так… Это в наших или долларах?
— Это в днях, Руслан.
Расправив рубашку, я протянула ее владельцу.
— Прости, я не понял.
— Я сама ее нарисовала. Очень давно. Еще когда была юна и… полна вдохновения. Когда жизнь играла красками. И казалось, что нет ничего важнее, чем мечтать и ставить заоблачные цели. Потому что чем выше твоя мишень…
— Тем выше ты попадешь, когда промахнешься.
Он снова повторял за мной. Вернее, не повторял, а заканчивал мои любимые фразы. Это было очень круто. Первый раз мне показалось, что это совпадение. Но теперь, когда это случилось второй раз за день, мне уже так не казалось. Это было чем-то другим. Не просто совпадением. Начинало казаться, что вся эта история с ДТП и последующим развитием событий — вовсе не случайность. Не совпадение. Тут был зарыт какой-то смысл. Было интересно разгадать, какой. Что все это означает? Не может же быть, что мы встретились с ним просто так.
— Рубашка готова. Можешь проверить манжет — все получилось довольно неплохо. Надень. Примерь. Если вдруг что не так — я могу переделать.
— Нет, все прекрасно. Спасибо.
Руслан оделся, застегнул все пуговицы. Надел свои шикарные запонки, подаренные матерью. И хотя с этим подарком все разъяснилось, вопрос занятости моего внезапного друга по-прежнему висел в воздухе Дамокловым мечом.
— Может, ты хочешь кофе или чаю?
— Спасибо, но я откажусь. Уж больно спешу, извини.
— Да. Я понимаю. И ты меня извини.
— За что? — удивился Руслан. — Опять про те царапины на машине вспомнила? Забудь. Ты вон вообще машины лишилась сегодня. Это пострашнее будет любой царапины.
— Да нет. Я не об этом.
— А о чем же тогда?
Он надел пиджак, обулся. Был готов уже уйти. Стоял на пороге. Скоро он меня оставит одну наедине с моим хроническим одиночеством.
— Мне жаль, что я не могу тебе заплатить за все добро, что ты для меня сделал. Или пытался сделать.