Я возьму твою дочь
Шрифт:
В доме было темно, и освещение сада тоже не было включено. Йонатан не мог абсолютно ничего разглядеть. «А ведь София так всегда, – подумал он. – Она живет в полной темноте. Это невыносимо!»
Несмотря на коврик и альпинистскую одежду, уже через десять минут холод пробрал его до костей. Снова начался насморк, и он шмыгнул носом так громко и бесстыдно, что в ночной тишине сам этого испугался.
«Я сейчас смоюсь отсюда, – решил он, – вернусь в свою комнату и лягу спать. Я не могу оставаться здесь. Они крепко спят, а я как идиот должен лежать на мерзлых
«ОСТАНЬСЯ!»
Йонатан не решился встать и на некоторое время прекратил раздумывать о своем скверном положении. Глаза у него закрывались. Было ясно, что если он заснет, то замерзнет и умрет здесь. Он поймал себя на мысли, что это была бы прекрасная смерть. Просто заснуть, и на этом бы все закончилось. Раз и навсегда.
В этот момент в гостиной зажегся свет.
Леония вошла в комнату. Она была босая, в одной только ночной рубашке, обтягивавшей огромный живот. Она держалась за спину и время от времени запрокидывала голову, словно испытывая сильную боль.
Леония подошла к холодильнику, вынула оттуда молоко и стала пить прямо из пакета.
Внезапно она повернулась и взглянула в сад. Йонатану показалось, что она смотрит прямо на него. Он затаил дыхание, но через несколько секунд сказал себе, что это невозможно. Из ярко освещенной гостиной она никак не могла видеть, что происходит на улице в темноте.
Он расслабился и настолько успокоился, что слишком поздно отреагировал на то, что Леония сделала три шага к камину и включила освещение сада.
Он отпрыгнул. Кусты зашевелились, сучья затрещали.
Леония позвала свекровь и, вытянув руку, испуганно указала на улицу. Хелла подошла к окну, пристально всмотрелась в темноту и отрицательно покачала головой.
Йонатан с облегчением подумал, что она, наверное, сказала Леонии: «Там никого нет».
Он сосредоточился и был крайне осторожен: вполне возможно, что кто-то из них решит выйти в сад, чтобы посмотреть, что там такое, а ему не удастся достаточно быстро и незаметно убежать. Но в конце концов успокоил себя тем, что женщины побоятся покинуть дом, служивший им защитой. Если бы там был Тобиас, он точно вышел бы на улицу, хотя бы для того, чтобы успокоить Леонию. К счастью, Тобиаса не было. Наверное, он был в Бангкоке или Сингапуре. Вот и хорошо.
Через полчаса свет снова выключился, Хелла и Леония ушли из гостиной, и все успокоилось. Ничего не происходило. Не слышалось ни звука.
Йонатан страшно замерз.
«ОСТАНЬСЯ!» – снова приказал голос.
Йонатан остался и, похоже, задремал, потому что внезапно вздрогнул и проснулся.
В гостиной по-прежнему было темно, но он слышал, как хлопнула входная дверь дома и сразу же после этого раздался шум двигателя автомобиля.
Проклиная себя в душе, он пополз назад, но когда добрался до улицы и побежал к своей машине, то увидел вдали удаляющиеся задние огни автомобиля, свет которых становился все слабее. И вдруг не осталось ничего, кроме одной лишь черной ночи.
Он разозлился на себя. В душе его бушевала ярость. Леония
Сначала придется ждать утра. А потом ему понадобится терпение и капелька везения.
34
– Пока, мой воробышек, веди себя хорошо. Может, бабушка сходит сегодня с тобой на детскую площадку, и ты сможешь покачаться на качелях.
Тилли вопросительно посмотрела на мать, но та стояла в коридоре со всклокоченными волосами и скрещенными на груди руками и никак не отреагировала на ее слова.
Тилли знала, что мать сначала выпьет кофе и выкурит несколько сигарет, потом приведет себя в порядок и оденется, и все это время Ивонна будет предоставлена сама себе. Тилли старалась не думать об этом, а то можно было сойти с ума. Но другой возможности, кроме как оставить малышку на бабушку, у нее не было. Она была матерью-одиночкой, и ей пока не удалось получить место в детском саду для Ивонны. А пригласить няньку было ей не по карману.
– Мамочка, ты скоро вернешься? – заплакала Ивонна и вцепилась своими маленькими пальчиками в ее куртку.
– Я постараюсь. Я вернусь после обеда.
Она обняла свою трехлетнюю дочку.
– Боже мой, каждый день одна и та же трагедия! Это уже действует мне на нервы, – пробурчала бабушка.
Тилли, стараясь сдерживаться, обняла мать.
– Пожалуйста, будь с Ивонной поласковее! И присмотри за ней, ладно?
– Да, да, да. А что мне остается делать?
– Пока, мои хорошие.
Тилли, стараясь не заплакать, поцеловала девочку и ушла, помахав ей рукой и улыбаясь. На сердце у нее было тяжело, словно там лежал камень.
Усаживаясь в машину, чтобы отправиться в клинику, она чувствовала себя такой измученной, словно уже заканчивала долгий рабочий день.
Было шесть сорок утра. По радио передавали ее любимую песню Мелани С. «The first day of my life», и это хотя бы на несколько минут отвлекло Тилли от забот.
В семь утра в отделении для новорожденных была пересменка. Медсестры, работавшие ночью, сдавали дежурство утренней смене.
– В пятой палате новенькая, – сказала сестра Хельга Тилли, – Леония Альтман, двадцать пять лет, замужняя, первородящая. Приехала сегодня ночью в сопровождении свекрови. У нее уже были схватки каждые три минуты. Полчаса назад она родила девочку. Ее назвали Лизой-Марией – мать, наверное, давно так решила. Обе чувствуют себя хорошо. Ребенок здоровенький. Акушерка сейчас с ними, проводит первое обследование.
– Прекрасно!
Утро начиналось с хорошей новости. Это была одна из причин, почему Тилли хотела стать детской медсестрой. Так она сталкивалась не только с болезнью и смертью, но и снова и снова переживала счастливые моменты рождения. И каждый раз это было словно чудо.