Я возьму твою дочь
Шрифт:
35
Тилли вернулась почти в полночь.
– Извини, – заикаясь, пробормотала она, – ноя не могла прийти раньше, у нас чрезвычайное происшествие в клинике.
– Нечего извиняться! – напустилась на нее мать. – Ты заставляешь меня сидеть целый день с ребенком, даже не звонишь, не говоришь, что случилось, а я, получается, должна за все отдуваться, как будто мне больше делать нечего!
Глаза ее влажно заблестели.
– Где Ивонна?
– Спит, черт возьми. Наконец-то уснула! Она целый день только и делала, что орала. Такого
Тилли молча встала и пошла в спальню. Ивонна лежала на неразобранной постели матери. Она ее даже не раздела, на малышке была та же одежда, в которой она целый день ползала по ковру, хотя Тилли специально оставила пижаму, полотенце, сменное белье, несколько пар носков и игрушки для дочери. На постели не было даже ее любимого мягкого белого медведя с милыми глазами-пуговками. Личико Ивонны было красным и распухшим от слез.
Тилли упаковала детские вещи в дорожную сумку, стоявшую рядом со шкафом для одежды, взяла спящую Ивонну на руки и пошла в кухню. Мать по-прежнему сидела за столом.
– Спасибо тебе за все, – только и хватило у нее сил сказать, – спокойной ночи.
– Да что там такое случилось, или мир перевернулся?
Мать прикрыла глаза и почесала голову. Вид у нее был далеко не тот, чтобы можно было подумать, будто ее это действительно интересует.
– Я расскажу тебе в другой раз. Сегодня я очень устала.
– Значит, все не столь драматично.
– Да, конечно.
И Тилли ушла.
Когда она наконец добралась до своей маленькой квартирки, Ивонна проснулась и начала плакать. Тилли приготовила для дочки теплое молоко с медом, переодела ее, спела пару песенок, и вскоре Ивонна крепко и спокойно спала.
Тилли сидела в кухне и пила горячий растворимый чай, когда события сегодняшнего дня с новой силой обрушились на нее.
Полиция приехала через четверть часа после того, как врачи и медсестры подняли тревогу. Полицейские обыскали всю больницу, но нигде не было и следа Лизы-Марии. В коридоре клиники стояла пустая детская кроватка. Преступник, очевидно, безнаказанно покинул здание через запасной выход.
Старший врач со злостью прошипел: «Как можно быть такой наивной!» Больше он ничего не сказал, но Тилли чувствовала себя жуком, которого раздавили тяжелым сапогом.
Она пыталась сохранять спокойствие и собрала последние силы, чтобы дать полиции по возможности подробное описание этого доктора Вернера. Потом она поехала в отделение полиции, где на компьютере был составлен фоторобот преступника.
– Борода может быть приклеенной, а очки – только маскировкой, – высказал свое мнение специалист. – Мы опубликуем как минимум четыре варианта: один с бородой и очками, второй вариант – безо всего этого, третий – только с бородой, четвертый – только в очках. Не может быть, чтобы этого типа никто не узнал.
После своего визита в уголовную полицию Тилли еще раз поехала в больницу. Она подумала, что надо бы позвонить матери, но отказалась от этой мысли, потому что была не в состоянии описать то, что произошло. Кроме того, она знала, что мать станет упрекать ее, а сейчас ей только этого не хватало.
Когда Тилли приехала в клинику, Леония уже покинула больницу. Тилли была рада, что ей не придется еще раз встречаться с Леонией и смотреть той в глаза.
Она пришла в отделение и попрощалась с коллегами.
– Я уволилась, – сказала она. – Все, что случилось, – моя вина. Я не знаю, как это выдержать, я только знаю, что не смогу здесь больше работать. Я буду сходить с ума от страха из-за каждого ребенка, не смогу доверять никому, ни отцам детей, ни посетителям, просто не смогу. Желаю вам всего хорошего!
Молчание в комнате было невыносимым.
Один из сотрудников обнял ее.
– Всего хорошего, – прошептал он.
Остальные последовали его примеру. Некоторые вытирали слезы. Тилли проработала в этом отделении девять лет, была надежным и приятным человеком. Им будет ее не хватать.
36
Самолет «Люфтганзы» из Франкфурта приземлился в Фульсбюттеле по расписанию. Тобиасу каждая минута казалась часом, и он не мог дождаться, когда наконец увидит свою маленькую дочь и возьмет ее на руки. В последние дни он был в Нью-Йорке, а сейчас уже пятнадцать часов находился в дороге и чувствовал себя и усталым до смерти, и бодрым одновременно. Ему не надо было ожидать багаж, поскольку у него была лишь ручная кладь, и впервые он толкался в очереди, чтобы быстрее выйти из самолета.
Он торопливо шел через холл, когда вдруг остановился словно громом пораженный. Из телевизора, по которому беспрерывно шли новости, он услышал имя «Лиза-Мария Альтман».
«Какое странное совпадение! – за долю секунды пронеслось у него в голове. – Такого не бывает! Они имеют в виду меня, нас, ребенка». И почувствовал, как от страха его бросило в пот.
Он был не в состоянии понять, о чем говорилось в новостях, у него в памяти остались только обрывки сообщения. «Новорожденный ребенок похищен из клиники» – это была единственная фраза, которая вертелась у него в голове. Его ребенка похитили? Этого быть не могло. «Наверное, речь идет о другой Лизе-Марии, о другой Лизе-Марии Альтман», – говорил он себе, чтобы успокоиться и не потерять сознание прямо здесь, в здании аэропорта. И в то же время ему было ясно, что в Буххольце не могло быть второй новорожденной Лизы-Марии Альтман.
Трясущимися руками он вытащил мобильный телефон из кармана, и трубка выпала у него из рук на пол. Он поднял телефон и увидел, что дисплей разбился, но аппарат все же работал. Казалось, прошла целая вечность, пока телефон опознал PIN-код и включился. На телефоне было семь новых сообщений.
Тобиас не стал прослушивать голосовую почту и побежал.
Он запрыгнул в такси, ослабил галстук, потому что ему казалось, что он сейчас задохнется, и даже не заметил, что не сказал, а прокричал свой адрес.