Я возьму твою дочь

Тислер Сабина

Тобиас уже отказался от работы в Азии, чтобы быть рядом с Леонией. Он чувствовал, что не следует оставлять ее одну. Но все равно должен был как минимум на пару часов в день уходить в офис.

– Как ты себя чувствуешь? – осторожно спросил он.

– Хорошо. Да, все хорошо. Все отлично.

В субботу Хемминг и Хелла уехали. Хотя они и звонили два-три раза надень, Леония долго оставалась одна. Слишком долго. И Тобиас боялся за нее.

Он сунул остаток тоста в рот, запил его последним глотком кофе, поцеловал ее и ушел.

– Пока, – сказал он, – скоро буду.

– Да, пока.

Ее губы попытались произнести «Я люблю тебя», но она

этого не сказала, а он не услышал.

Он ушел, и на ее глазах заблестели слезы. Но она быстро вытерла их рукавом халата и ушла в ванную.

Через полчаса на ней уже были джинсы и пуловер. Она собрала волосы, закрепила их большой заколкой на затылке и принялась за работу. Она никогда не любила наводить порядок и делала это лишь тогда, когда уже некуда было деваться.

Сегодня все было по-другому. Сегодня все должно быть в лучшем виде.

Она пропылесосила и вымыла полы, вытерла пыль с мебели и даже с книг, чего еще не делала с момента вселения в этот дом в Буххольце, вымыла ванную и кухню, а после все окна, хотя февральский дождь без устали брызгал на стекла. Она застелила постели новым бельем, а использованное засунула в стиральную машину, собрала валявшиеся повсюду газеты и даже смела листья с террасы, хотя в следующие три месяца там, конечно, никто не будет сидеть.

Она сделала все, что могла.

В половине третьего она справилась со всем. Дом был в таком порядке и таким чистым, каким не был уже давно. Напоследок она выпила минеральной воды, сполоснула бокал, вытерла его и поставила снова в шкаф. Потом положила на кухонный стол лист бумаги, на котором было написано «Я люблю тебя». Фраза, которую она так и не произнесла утром.

Этого было достаточно. Больше ей сказать было нечего.

У Тобиаса в этот день было две встречи с клиентами, но он не мог сосредоточиться и слушал в пол-уха. Когда он после этого оказался в своем офисе, то обнаружил, что перепутал дела, которые были очень похожи друг на друга.

Работать не имело смысла. Он не мог сосредоточиться, думал только о Леонии. Спокойствие, которое она излучала сегодня утром, было так нехарактерно для нее, и это нервировало Тобиаса. Он довольно часто читал о том, что человек может смотреть не на другого, а сквозь него. До сих пор у него было лишь приблизительное представление о том, что это такое, но сегодня утром он впервые пережил подобное. У Леонии был такой полностью отсутствующий вид.

В дни, последовавшие за похищением Лизы-Марии, она впадала из одной крайности в другую. Она то плакала, проклиная свою судьбу и больницу, то затихала, натягивала на голову одеяло и не вылезала из-под него несколько часов. Иногда она испытывала состояние эйфории, была исполнена надежд, говорила громким строгим голосом и рвалась действовать. В такие минуты она планировала раздавать листовки, звонила комиссару и узнавала на телевидении, можно ли еще раз передать обращение к населению.

Сегодня утром она была пугающе равнодушной. Или же страшно уставшей.

Иногда она плакала во сне, всхлипывала, как маленький ребенок, и негромко вскрикивала, так и не просыпаясь. Тогда он гладил ее по голове и шептал ласковые слова, пока она не засыпала спокойно.

В последнюю ночь она вообще не ложилась в постель. Он слышал, как она что-то делает в кабинете, хотел еще встать и спросить, что происходит, но потом его сморила усталость и он уснул.

Конечно, существовало совершенно банальное объяснение того, что она сегодня с утра была такой

странной, такой непохожей на себя, тем не менее он не выдержал и поехал домой.

Он свернул на лесную дорогу и увидел, как Леония выехала со двора и помчалась в противоположном направлении.

Он последовал за ней.

Леония на бешеной скорости гнала машину по дороге.

Тобиас с трудом поспевал за ней. Леония, казалось, не видела, что он едет следом, она просто ни на что не обращала внимания. Она не замечала детей, которые ожидали автобус на остановке, и обгоняла попутные машины, не обращая внимания на то, что делается на дороге. Тобиас рисковал жизнью, чтобы успеть за ней. Он чувствовал, что эта дьявольская поездка добром не закончится, и стал делать все, чтобы обратить на себя ее внимание. Он мигал ей фарами, сигналил, но все безуспешно. Или она действительно его не замечала, или же просто не хотела замечать.

Тогда он прекратил попытки догнать ее и немного отстал. Может быть, она не хочет, чтобы он следовал за ней, и станет ехать медленнее, если будет видеть его в зеркале заднего вида только вдалеке или вообще не будет видеть.

У нее была четкая цель: стена с плакатом перед брандмауэром прямо перед поворотом к супермаркету.

Она уже пару раз проезжала мимо этого плаката. На нем был изображен ребенок на детском сиденье в автомобиле, который вместо пустышки держал во рту не застегнутый ремень безопасности. Стекло окна было наполовину опущено, тонкие светлые волосики ребенка развевались на ветру. «Пожалуйста, пристегни меня, мама», – было написано ниже, а дальше яркими красными буквами шла надпись: «Позаботься о своем ребенке, чтобы с ним ничего не случилось!»

Машина Леонии мчалась прямо на эту стену. Она расстегнула ремень безопасности, отпустила руль и заложила руки за голову.

Потом она закрыла глаза.

Где-то в подсознании Тобиас отметил плакат и ребенка на нем. Он полностью сконцентрировался на Леонии и вдруг понял, что она никак не впишется в поворот перед брандмауэром.

Он добавил скорость, принялся сигналить, мигать фарами, кричать так громко, как только мог. И увидел, что она на полной скорости, не меньше, чем сто двадцать километров в час, летит прямо на плакат и в стену.

Машина Леонии торчала из разорванного плаката. Места водителя на ней просто уже не было.

Когда Тобиас выскочил из автомобиля и побежал к тому, что осталось от машины Леонии, он все еще кричал. Но сам он этого не замечал.

43

Аманду невозможно было узнать. Она больше не валялась до двенадцати часов в постели, а зачастую вставала уже в восемь утра, чтобы позавтракать вместе с Софией и Даниэлой. Если Йонатан уезжал, чтобы сделать покупки на рынке или в супермаркете, часами просиживал у геометра или в управлении по строительству в Бучине, потому что ему требовалось разрешение на пристройку к дому еще двух комнат, она помогала Софии подогревать бутылочки с питанием и варить банановое пюре для Даниэлы. София не видела мерные линии на чашках и могла только приблизительно оценивать количество, и Аманда не оставляла ее одну. Она боготворила свою маленькую внучку, часами таскала ее на руках по дому и по саду или лежала вместе с ней в тени под орехом и пела детские песенки. Из спившейся неряхи она постепенно превратилась в любящую бабушку, и вся семья с удивлением наблюдала за этим превращением.