Я все еще влюблен
Шрифт:
Женщины снова засмеялись, смешливо хмыкнул и Энгельс.
— Так взвинтил беднягу, что тот уже не чаял, когда-кончится допрос. Но Фридрих в конце ввернул ему еще и такое. Знаете, говорит, я все-таки не верю, что Гёте родился во Франкфурте, а вот тот факт, что в этом городе по приказанию Фридриха Второго арестовали, обыскали и продержали больше месяца под замком великого Вольтера, — этот факт не вызывает у меня никаких сомнении!
Женни даже хлопнула от восторга в ладоши.
— Это в самом деле так? — спросила Елена. —
— Видишь ли, — Энгельс веселыми глазами посмотрел в веселые глаза Елены, — он года три жил при дворе Фридриха. Ведь тот считал себя тоже философом и поэтом. Вначале все шло хорошо, но потом Вольтеру, видно, эта комедия наскучила, и он стал насмешничать над королевскими любимцами. Самодержцу, конечно, не поправилось, он охладел к писателю и вскоре отпустил его. Но на другой день после его отъезда Фридрих с ужасом вспомнил, что у Вольтера остался черновик его поэмы, которая своим скабрезным содержанием могла скомпрометировать августейшего автора.
— Фридрих писал поэмы? — удивилась Елена.
— Представь себе! — сокрушенно покачал головой Энгельс. — Говорят, что даже Наполеон в молодости написал несколько романов. Писательская слава ужасно соблазнительна, это сущий яд… Так вот, послали за Вольтером погоню. Догнали его только во Франкфурте. Тут все это и разыгралось — обыск, арест.
— Поэму отобрали? — спросила Елена.
— Да, вероятно. Впрочем, не знаю точно. Достоверно известно другое — Вольтер пытался бежать из-под стражи, но не удалось.
— Если бы наш арест затянулся, мы бы последовали его примеру, и думаю, что под руководством Энгельса сумели бы избежать печального конца того побега.
— Слава богу, что до этого не дошло! — с облегчением вздохнула Женни.
— Не знаю, — проговорил Маркс, видимо увлекшись и забыв о положении жены. — Я бы все-таки хотел хоть раз в жизни совершить побег из-под стражи. Вольтер был тогда в два раза старше меня и все-таки дерзнул!
— Ах, как у тебя поворачивается язык! — взмолилась Женни.
— Не печалься, — сказал Энгельс. — Я опасаюсь, как бы судьба не предоставила тебе таких шансов в избытке.
По количеству высылок ты, кажется, уже превзошел Вольтера.
— Возможно, но побег, согласись, это особая статья! — продолжал упорствовать Маркс.
Елена встала, с укором взглянула на Маркса:
— Я вижу, начались такие разговоры, что пора убирать со стола и ложиться спать.
— Да, время позднее, — с поспешной готовностью, выдававшей недовольство тем же самым, поддержала ее Женни. — Пора. Ведь завтра опять нелегкий день.
— Карл, — сказал Энгельс, тоже вставая, — пойдем перед сном пройдемся, подышим весенним воздухом.
— Идите, — согласилась Женни. — Только недолго — пока мы будем стелить постели.
На улице было не так темно, как это казалось из окна. Легко различались и дома, и палисадники, и ветви
Друзья немного постояли, привыкая к темноте и безмолвию, потом не спеша пошли вдоль улицы.
— Какая благодать! — Маркс всей грудью вдохнул освежающий воздух. — И вымотался же я за эти дни…
Несколько шагов они прошли молча.
— Ты когда-нибудь купался ночью? — неожиданно спросил Энгельс.
— В реке? Нет. А ты? — Маркс заинтересовался.
— Я вырос на Вуппере, он почти весь вонюч и красен от бесчисленных красилен на его берегах, но все-таки мы, мальчишки, находили места, где вода прозрачна, и купались. Иногда и ночью. О, это великое удовольствие!.. А у тебя детство и юность прошли на роскошном Мозеле — и ты никогда не купался! Позор! Вот еще пробел в твоей жизни. Но его легче восполнить, чем побег из-под стражи. Давай?
— Купаться сейчас? — весело оторопел Маркс. — Но у нас даже нет полотенца!
— Чепуха. Обойдемся. Теплынь-то какая!
Энгельс взял друга за руку и повлек его за собой куда-то в сторону, между домами, вниз. Минут через десять они оказались на отлогом, поросшем травой берегу. Энгельс быстро разделся и вошел в воду. Блаженно вскрикнув, он лег грудью на воду и поплыл к середине реки. Маркс тоже вошел в воду. Она была черной, таинственной, пугающей.
Но отставать от друга он не хотел. Поплыл. Было и жутко, и весело: огромная река казалась живым загадочным хаосом, готовым в любой миг поглотить тебя, и радовало, что, преодолевая это ощущение, все-таки плывешь навстречу хаосу.
Энгельс уплывал все дальше и скоро стал не виден во тьме. Маркс ощутил одиночество и беспокойство.
— Фридрих! — крикнул он. — Не заплывай далеко! Давай назад!
Прошло минут пять, пока тот наконец вынырнул из тьмы, радостно пофыркивая.
Обратно шли возбужденные, легкие.
— Прекрасно, прекрасно! — то и дело восклицал Маркс. — Я и не подозревал, что это такое удовольствие. Словно и не было всех этих последних дней, таких утомительных, изматывающих…
Энгельс довольно поддакивал.
Когда уже подходили к дому, он вдруг вернулся мыслью к оставленному разговору:
— Вот мы упоминали Вольтера… Тебе не приходилось читать его переписку с Екатериной Второй?
— Нет. Я знаю об этой переписке только из его биографий.
— А я читал на французском языке. Есть ли она на немецком, не знаю. Да, они переписывались лет пятнадцать, до самой его смерти. Меня поразило и возмутило то, как он ей льстил.
— Ну, он же почти всю жизнь был монархистом. В старике намешано столько! Чего стоят лишь эти два афоризма: о церкви говорил, что ее надо раздавить, как гадину, а о боге — что если бы его не было, то его следовало бы выдумать.