Я все еще влюблен
Шрифт:
В последнем из трех трактиров друзья задержались подольше и не ограничились ролью наблюдателен: сели за единственный свободный столик и заказали по бутылке пфальцского вина.
— Чтобы непременно прошлогоднего сбора! — строго сказал Энгельс лакею.
— Конечно, конечно, сударь, — весело ответил тот.
Вино, приготовленное из винограда урожая 1848 года, было отменным, и оно долго еще будет славиться среди знатоков как едва ли не самое лучшее за весь девятнадцатый век.
Лакей очень скоро принес бутылки и хотел было сам разлить вино по стаканам. Энгельс остановил его:
— Только откройте,
Он взял открытую бутылку и не спеша стал разливать.
Ему доставляло явное удовольствие и видеть и слышать, как льется светлая мягкая струя. Когда стаканы были полны, он поднял свой и, любуясь, сказал:
— Ах, какой цвет, какая чистота! Вы только взгляните!
Вокруг слышался веселый говор, смех, мелькали оживленные лица, в одном углу провозглашали тост за революцию, в другом — за свободу, в третьем — за непобедимый пфальцский народ…
Поставив опорожненный стакан, Маркс невесело проговорил:
— Вино прекрасное, но какое разочарование принесет этим весельчакам прусская армия!
— О да! — подтвердил Виллих. — Пруссаки их отрезвят.
За соседним столиком полноватый, лет сорока господин в расстегнутом жилете и спущенном галстуке — сюртук он уже давно снял и повесил на спинку стула — услышал этот разговор и вмешался:
— Простите, сударь, в каком смысле пруссаки нас отрезвят?
— Да в самом прямом, — ответил Виллих. — Весь хмель выскочит у вас из головы.
— Но и в переносном тоже, — сказал Энгельс. — Пруссаки отучат вас ораторствовать о своей непобедимости.
Разгоряченное вином лицо полноватого господина запылало еще ярче.
— Во-первых, — возбужденно возгласил он, — пруссаки никогда не решатся вступить на землю свободного Пфальца, если мы будем едины и решительны. А во-вторых, если и решатся, то их ждет гибель, если мы будем действовать, как Кошут в Венгрии!
— Слишком много «если», сударь, — насмешливо сказал Маркс.
— Да уж вы не вражеские ли лазутчики? — Господин пробежал помутившимися глазками по лицам всех троих и повернулся к тем, кто сидел с ним за одним столом: — Господа, вы только послушайте, что они говорят. Это прусские агенты!
— Именно они и есть. — Энгельс звучно стукнул пустым стаканом о стол. — И присланы мы сюда его величеством королем Пруссии с единственной целью опустошить ваши винные запасы. Вот за один сегодняшний день допиваем девяносто вторую бутылку. — Он разлил остатки вина по стаканам.
— Нет, вы шутки-то уж оставьте! — Полноватый господин стал подтягивать галстук да застегивать жилет, словно готовясь идти куда-то. — Тут не глупее вас.
Допили вино, и Маркс сказал:
— Ну его к черту, Фридрих. Оставь. Не хватало, чтобы нас задержали как шпионов. Не надо давать им повод для веселья.
— Да, — согласился Энгельс, — это было бы глупо. Пошли отсюда.
На улице уже смеркалось. Они побродили по городу, наблюдая всюду картины безмятежного веселья и патриотического легкомыслия, и отправились на ночлег в расположение отряда Виллиха.
Наутро путь лежал в Кайзерслаутерн. Виллих не согласился отпустить Маркса и Энгельса одних и не только сам поехал с ними, но и взял трех волонтеров для охраны.
В столицу прибыли уже к вечеру, но, по счастью, удалось довольно
Канцелярии Центрального управления временного правительства, на которые были возложены функции министерств и департаментов, располагались на главной площади города в так называемом Фрухтхалле — в большом крытом помещении для торговли фруктами и овощами, где с помощью перегородок создали множество комнат, приспособленных для кабинетов. Туда утром и направился Маркс.
На площади перед Фрухтхалле Маркс увидел марширующий отряд гражданского ополчения человек в триста, а то и больше. Все бойцы были при полном вооружении и даже в новеньких форменных мундирах. Надо думать, они тут для охраны, но, чтобы время не пропадало зря, занимались и военной подготовкой. Маркс порадовался было этому, приготовил удостоверение, чтобы предъявить при входе, но его никто не задержал, ни о чем не спросил.
Войдя в темноватое помещение и сделав несколько шагов по коридору, Маркс наугад открыл одну из дверей. Перед ним была довольно большая комната, в ней — шесть столов. На Маркса никто не обратил внимания: все обитатели комнаты — чиновники разных возрастов — сгрудились вокруг дальнего, у окна, стола.
— Да, господа, — звучал уверенный молодой голос, — наше герцогство… то есть, пардон, республика, имеет и гористую, и равнинную территорию. Но и там и здесь, — Маркс чувствовал, что эти слова сопровождались энергичными и размашистыми жестами, — мы должны действовать только; как Кошут, и не иначе!
Приблизившись к чиновникам и заглянув за их спины, Маркс увидел, что перед ними на столе лежит большая карта Пфальца, и один из них, как видно стратег кабинетного масштаба, объясняет остальным суть военной проблемы. Маркс постоял, послушал. Это была уже знакомая революционная болтовня и патриотическое бодрячество. Странно, но им так никто и не поинтересовался. Видимо, все были захвачены грандиозной перспективой совершенно очевидного разгрома пруссаков. Маркс повернулся и не спеша пошел к двери.
Пройдя еще несколько шагов по коридору, Маркс остановился около двери, за которой слышался смех. Интересно! Он нажал ручку. Дверь со скрипом, но легко отошла, и к нему сразу обернулось несколько лиц, явно недовольных тем, что кто-то мешает веселью.
— Вам кого? Вы по какому делу? — спросил, по всей видимости, старший чиновник, сидевший за самым большим столом.
— Мне нужно видеть министра внутренних дел, — сказал Маркс первое, что пришло в голову.
— Кабинет господина Шмитта на другой стороне Фрухтхалле, — с готовностью ответил чиновник и даже поспешно встал из-за стола, вероятно, для того, чтобы показать, как пройти к министру. В этой готовности и поспешности Маркс уловил желание поскорее избавиться от непредвиденной помехи уютному веселью.