Я всемогущий
Шрифт:
Блондин, дослушивая ответ, печатал что-то на компьютере, кивая произносимым словам. Когда Эрнандес закончил, то журналист, невольно копируя своего президента, благодарно улыбнулся. Ведущий тем временем подскочил к следующему желающему задать вопрос.
— Иван Воронцовский, «Российская Газета», — скороговоркой выпалил высокий человек с длинными волосами. — Скажите, пожалуйста, то, что вы сказали… — тут он запнулся, словно забыл свой собственный вопрос, но быстро нашёлся: — Значит ли это, что Россия и Америка теперь становятся одним государством?
Я взглянул на Эрнандеса —
— Мы допускаем в обозримом будущем объединение в единое государство или же надгосударственное образование. На данном же этапе мы говорим о стратегическом союзе с поэтапной интеграцией. Это означает координацию действий вооружённых сил с передачей их под объединённое командование в случае боевых или миротворческих акций, единое принятие решений по внешнеполитическим вопросам, синхронизация законодательных систем, общее экономическое пространство с отменой всех торговых барьеров и пошлин между нашими странами, единая валюта…
— Рубль? — прервал меня всё тот же журналист.
— Да, конечно. Думаю, нашим американским друзьям уже надоел их вечно слабеющий доллар.
Эрнандес энергично закивал, не переставая улыбаться.
Ведущий передал микрофон крупной женщине средних лет, сидевшей, в отличие от остальных, с блокнотом.
— Господин Колпин, — журналистка говорила по-немецки, поэтому мне пришлось слушать её вопрос через синхронного переводчика, — скажите, пожалуйста, с чем связано то, что в последнее время произошло сразу несколько, мягко говоря, неожиданных революций про-российского толка в соседних государствах — Украине, Грузии, Польше, странах Балтии? И второй вопрос — не является ли нынешний союз России и Соединённых Штатов ещё одним событием из того же ряда? И если да, то чего нам ожидать дальше?
— Представьтесь, пожалуйста, — напомнил ей ведущий.
— Лара Эйнхард, «Ди Вэльт», — буркнула журналистка.
Я чуть задержался с ответом. Не мог же я просто сказать: «Мне повезло».
— Любая революция, — медленно произнёс я, — это результат действия определённых процессов, происходящих в обществе. В каждой из этих стран в своё время на волне антироссийских устремлений пришли к власти силы, отражающие эти настроения. К чему это привело — вы тоже помните. Разгон демонстраций и закрытие телевидения в Грузии. «Оранжевый террор» на Украине…
Эрнандес, продолжая демонстрировать приклеенную улыбку, беспокойно заёрзал, и я решил не углубляться в прошлое.
— Минуло время, — перескочил я через щекотливую тему, — и всё изменилось. Россию перестали бояться. Напротив, пришло понимание, что вместе с Россией можно добиться гораздо большего, чем врозь. С точки же зрения культуры и человеческих отношений наши народы всегда были близки. Поэтому то, что в итоге мы пошли навстречу друг другу, — это объективная закономерность.
— Но в Америке не было террора, — упрямая немка не выпускала из рук микрофон, — да и русские с американцами чаще были антагонистами, чем союзниками.
— Что касается США, — я придал голосу мягкую настойчивость, — то мы видим, что принципиальных различий между нами нет. Да, у наших американских друзей несколько своеобразное понимание демократии, отличное от остального цивилизованного мира. Но это, пожалуй, единственное, в чём у нас были разногласия. И Россия, и Америка, и Китай, и даже Европа — все мы понимаем, что будущее — в объединении человечества. Наш нынешний союз — большой шаг в этом направлении.
Ведущий выцарапал микрофон из рук немецкой журналистки и передал его темноволосому мужчине с жиденькими усиками.
— Феликс Голдберг, «Уолл Стрит Джоурнал», — представился он. — Мистер Колпин, сложно отрицать, что потрясающие успехи России последних двух лет связаны с небывалым подъёмом экономики. Только в прошлом году валовой продукт страны увеличился в пять раз, в этом ожидается рост ещё в четыре с половиной раза. Вы обогнали не только США и Европейский Союз, но и оставили позади Китай. Если бы мне кто-нибудь сказал пару лет назад, что такое вообще возможно, я бы решил, что это шутка. Сейчас во многих университетах в мире организовываются целые кафедры, занимающиеся исследованиями российского экономического чуда. В связи с этим хотелось бы спросить, в чём, на ваш взгляд, причины столь стремительного взлёта российской экономики?
Я усмехнулся. Ну и что мне отвечать?
— Честно говоря, не знаю, что ваши кафедры наисследуют, мне самому было бы интересно посмотреть, — аудитория встретила моё признание улыбками. — А что касается причин, — я помедлил, — мне кажется, что нам просто повезло.
Мужчина с усиками остался в некотором недоумении, а микрофон перекочевал к миниатюрной шатенке, в волосы которой были вплетены голубые бусины.
— Мария Радых, «Комсомольская Правда», — представилась она. — Вопрос к господину Колпину. Платон Сергеевич, на прошлой неделе объявлены некоторые номинанты на Нобелевскую премию — и во всех номинациях есть российские учёные. А в некоторых — только российские. С чем вы связываете нынешний бум отечественной науки?
«Комсомольская Правда» мне всегда представлялась развлекательной газетой, поэтому вопрос о науке показался немного странным. Впрочем, размышлять на эту тему было не время.
— Я думаю, что этот вопрос стоит задать не мне, а самим учёным. Это их успех, а не мой. Наверное, не перевелись ещё таланты в земле русской, — я смотрел на девушку с бусинами, а она с серьёзным лицом кивала. — А наша задача простая — мы лишь постарались создать условия для них.
Следующий вопрос последовал от британца с всклокоченной причёской, представляющего газету «Independent».
— Господин Колпин, — сказал он, — разъясните нам, почему при всех успехах России в вашей стране так плохо обстоят дела со свободой слова?
— Почему вы так решили? — недоумённо спросил я. — Насколько мне известно, у нас полная свобода слова, газеты не закрываются, телевидение всех направлений работает, доступ в Интернет не ограничиваем.
— Но вас же совсем не критикуют! — воскликнул всё тот же журналист.
— А меня есть за что критиковать?
— Наверняка есть! — не сдавался всклокоченный.