Я - Янни
Шрифт:
Мы поменялись местами: теперь уже он сжимал мои плечи. Я попытался вырваться, но липкая слабость сделала движения вялыми, как во сне. Янни повис неподъемной ношей, и оставалось лишь беспомощно смотреть: внутри камня красное сходится в одной точке, потом снова расползается сложным узором - не для меня. Новая вспышка назревает медленно, лениво, еще можно сбежать, чертов ублюдок, отпусти, я не хочу знать, я и так знаю, пожалуйста, не надо...
Я зажмуриваюсь.
Свет наплывает, разбивается о веки, вытравляясь клеткой кровеносных сосудов.
Тоже светится, - ощущалось затылком и сердцем. Камень спрашивал. А он отвечал.
Нечестно. А как же я?
Отодрать бы пальцы, горячие даже через ткань, толкнуть в острые кусты, чтобы упал и поранился, чтобы поджал губы по-детски сердито - и вернулся на свое место, снова стал моим младшим братом. Не существом, от которого воздух плавится и мерцает.
Не Янни.
Но я успел лишь поднять руку, когда сомкнулась темнота.
Шепот в шею:
– Ну а теперь? ...
– я молчу. Пауза тянется бесконечно долго. Болотная вонь щиплет глаза. Вытираю мокрые ресницы. Понимающе вздыхает. Стряхиваю его руки и поворачиваюсь спиной к затаившемуся камню.
– Так что должно было случиться?
– голос звучит ровно. Я не смотрю ему в лицо. Не отвечай, к черту все... но ведь не сдержишься.
Выкручивает низ футболки - точь-в-точь мама мучает фартук:
– Я вроде понял...
– бормочет, глядя вниз.
– Нет, вспомнил... Ты совсем-совсем ничего не почувствовал?
– Нет, - различаю скольжение в кустах.
– Что ты вспомнил?
Поежившись, Янни оглянулся:
– Когда все началось. Тени. Зоопарк, - я вздрагиваю.
– Почему ты мне не рассказал?
– Рассказал что?
– отступаю прочь по бурой от колдовства земле.
– Ты сразу понял, о чем я. Давай же. Зоопарк.
– И? Несколько зверей сдохло. В новостях писали, подавились едой. Их кормили, когда мы...
– подошли к клетке с пумами. Три кирпично-рыжих хищника растаскивали по углам вольера куски мяса. Одна вдруг подняла окровавленную морду и посмотрела ровно на моего трехлетнего брата.
А потом всем телом бросилась на решетку:
– Ты испугался и заплакал. Мы ушли. Ничего тако...
– Я испугался, и пума умерла, - перебил он и откинул волосы со лба.
– Все животные рядом умерли. Я убил их. Теперь даже знаю, как! Странно, что людей не тронул, - в надломленном смехе звенит мамин давний страх: что, если кто-нибудь пострадает?
– Но не тронул же, - у него вместо глаз зияют черные провалы, а кожа матово серебрится, будто маску надел. Ночь вытерла загар и россыпь веснушек на щеках, обострила углы - и не только внешние:
– Разве? После тех животных и появились тени! И остались! А теперь из-за меня вы вечно напуганы! Даже Алла, хоть она маленькая и глупая...
– Перестань!
– он снова розовеет, лишается объема, а ветви и листья вокруг оплывают алым. Выдыхает:
– Ты тоже боишься меня.
Вспышка.
Чащу заливает багровое пламя. Раскручивается, подхватывает истончившийся силуэт.
– Боишься! И правильно!
– брат вскидывает руки - тугой жар бьет в грудь:
– Ты должен держаться от меня подальше!
Мир схлопывается в черноту. А я вдруг понимаю, что на самом деле хотела сказать своим вопросом Алиша: оставь его, иначе...
– Иначе пожалеешь, - горько заканчивает Янни. Несколько бесконечных секунд слепоты кажутся годами. Я должен сказать что-то. Особенное. Важное.
Но когда зрение возвращается, с губ срывается:
– Уже пожалел, - показываю исцарапанные руки и скрипуче смеюсь.
– Пойдем отсюда. Наши давно должны были прийти с лимана. Мама наверняка волнуется. Вернемся сюда утром. Вдруг ты еще что-нибудь вспомнишь или поймешь... Эта хрень никуда не денется за ночь, а тащить домой... Пойдем вместе сразу после завтрака, хорошо?
– брат невыразительно кивает.
– Я серьезно, не ходи один. Позволь мне помочь.
Морщится, словно от боли:
– Ладно, - кривит рот.
– Ладно.
Бросив прощальный взгляд на свое сокровище, скользнул между крючковатых веток, не зацепив ни одной. Вязкая тьма схлынула следом.
Я выбирался гораздо дольше и догнал, когда искривленный силуэт оливы уже истерся позади. Янни отмалчивался, хоть напряжение оставило худые плечи и нервные пальцы. Лунная маска прочно приклеилась к его лицу.
Я мог поклясться, что нас не было всего час-два, но мобильники на веранде показывают полпервого ночи, полный заряд и пропущенные вызовы. Мамина тень мечется взад-вперед за желтыми окнами кухни.
Мы медлим прежде, чем войти.
– Если ты понял, с чего начались... тени... может быть, мы сумеем понять, как их прогнать, - сказал я. Брат качнул головой: нет. Двумя широкими шагами оказавшись у входной двери, распахивает ее, отсекая:
– Почему?
– Где вы были?!
– мама.
– Гуляли, а потом спустились в овраг, не заметили, как время пролетело, извини, - отвечает Янни, и мамины претензии разбиваются о ровный тон. Папа приподнял брови, заметив кровящие росчерки на моих предплечьях:
– Ну он-то ладно, а тебя чего туда понесло?
Я пожал плечами: без понятия.
Позже, когда брат ушел наверх, съел холодный ужин и посидел с папой у плюющегося помехами телевизора. Сходил в остывший душ в дальнем углу сада, где долго курил, устроившись на влажных ступеньках, пока в яме перекликались лягушки. Пока не погасло окно нашей комнаты на втором этаже.
И еще полчаса после.
Свет от открытой двери выхватил вихрастую макушку и обтянутое зеленой простыней плечо. Я поспешил войти, но брат даже не шелохнулся. Не ворочался, когда я раздевался и раскладывал диван. Лежал совершенно недвижимо, а я смотрел в потолок, скользя взглядом по давно изученной сетке трещин. В камне тоже были узоры. Знаки. Прямо в глубине, слой под слоем маленькая вселенная.