Я – ярость
Шрифт:
– Доброе утро, миссис Лейн, – фальшиво улыбается молодой человек за стойкой регистрации. Патрисия едва приподнимает руку в знак приветствия и натягивает стандартную улыбку. Столько лет прошло! Она и сама забывает, что теперь она «миссис Лейн», а не «миссис Уортингтон» (и где-то в прошлом, еще до миссис Уортингтон, осталась молодая незамужняя мать с засаленным пластиковым бейджем «Пэтти» на груди).
Двери ресторана еще не открыли, и Патрисия чуть хмурится, прежде чем, спохватившись, возвращает на лицо улыбку и направляется в гостиную. Шум настигает ее раньше, чем открывается вид: в гостиной одновременно говорит множество женщин
– Я в самом деле думаю…
– Не стоит ли нам рассмотреть вариант того, что…
– Все в самом деле так, но, конечно, не мне решать…
По затылку пробегает дрожь. Что-то творится в ее королевстве, а она не в курсе. Патрисия сворачивает за угол и через распахнутые французские двери проходит в зал, куда набились ее знакомые, возглавляемые женщиной, которую Патрисия считала когда-то своей подругой.
– О, Пэтти, это ты? – Голос звучит как-то чересчур торжествующе. – Где же ты была?
Патрисия проходит в центр комнаты – и воцаряется тишина. Двадцать женщин изучают ее с ног до головы, их взгляды бегают по телу Патрисии, словно муравьи, выискивающие трещинку или изъян. Она высоко поднимает подбородок и одаривает их той самой отточенной улыбкой, призванной подчеркнуть, что люди, у которых есть власть, никогда не оправдываются.
– Пришла бы раньше, если б знала, что ты планируешь вечеринку в мою честь, Карен, – почти мурлычет Патрисия.
– У нас экстренное совещание, – поясняет Линн. Голос у нее какой-то сдавленный. – По поводу цветов.
Карен сердито смотрит на одну из своих приспешниц, но ничего не говорит. Патрисия приподнимает бровь, молчаливо требуя объяснений.
– Флорист отменил заказ, так что нам нужно нанять нового для аукциона.
Будь в зале свободный стул, Патрисия села бы туда – но уж об этом Карен позаботилась (точно как о том, чтоб Патрисию никто не предупредил об этой секретной встрече). Эта склонная к драмам старая летучая мышь, должно быть, планирует организовать гвоздики, которые пахнут как детское дыхание, или еще какую-нибудь мерзость.
– Проще простого. – Патрисия прищелкивает пальцами, отчего бриллианты на ее запястье звенят. – У Рэндалла есть приятель по гольфу, его жена – флорист. Сегодня Рэндалл играет с ним, так что я всё устрою. Видите? Никакой проблемы нет. Надеюсь, это… экстренное совещание, которое организовала Карен, не причинило вам слишком много неудобств. – Патрисия бросает взгляд на новые часики на запястье и лучезарно улыбается. – Ох, вы только гляньте, который час! Обедаю с судьей, не хочу опоздать. Давайте я после обеда пришлю по имейлу подтверждение насчет нового флориста. И, разумеется, я прослежу, чтоб она не отклонялась от нашего первоначального плана насчет экзотики. Райские птички, чистая классика… Та-дам!
Махнув рукой на прощание, Патрисия разворачивается и через те же двери направляется к ресторану. Пусть он еще не открыт, но в подобных сражениях ключ к победе все тот же, что и во времена ее молодости, когда сучка по имени Кэнди из закусочной пыталась присвоить ее чаевые. Налетай внезапно, бей в цель, уходи прочь, пока они не опомнились. Где-то, наверное, еще осталась вырванная с корнем прядь волос Кэнди, боевой трофей, который неизменно напоминает Патрисии: лучший способ избавиться от врага – заставить его пожалеть, что он вообще ввязался в драку.
Она
3
– Алло?
– Это ты, сладенькая? – Голос у Рэндалла низкий, с медовыми нотками. Патрисия хмурится, потому что знает, что означает этот тон.
– А кого ты рассчитывал услышать, звоня мне? – Патрисия знает, что звучит раздраженно, и хочет, чтобы муж тоже это почувствовал. – Где ты? Они вот-вот откроют ресторан.
– Я как раз поэтому и звоню, дорогая. Боюсь, сегодня не смогу к тебе присоединиться. Дача показаний затянулась…
То есть на самом деле его секретарша осталась на ланч. Патрисия в курсе, потому что, когда они только поженились, она рассчитывала удивить мужа, принеся ему на работу любимый сэндвич с курицей, – и наткнулась на маленькую шлюшку, выбегавшую из его кабинета (разумеется, при всех атрибутах: размазанная помада, расстегнутая блузка, подтекшая тушь).
– К ужину, наверное, тоже не успею. Ты же знаешь, как это бывает…
Ее улыбка – как лезвие бритвы.
– Да, я знаю.
– В общем, отдохни со своими подругами, закажи шампанское… повеселись, хорошо? Возьми, что захочешь.
Двери распахиваются, за ними – пустой ресторан, сверкающий и жаждущий встречать посетителей. Свежие цветы на каждом столе, солнечный свет струится через кристально чистые окна, за которыми виднеется безупречно-изумрудная зелень. Патрисия знает, что если смотреть в окно некоторое время, то обязательно увидишь мужчин, которые бок о бок с женами рассекают на гольф-карах, смеются, пьют пиво и игриво посмеиваются друг над другом. А еще парочки, которые счастливо расхаживают по дорожкам, выгуливая английских сеттеров, или катаются на синих велосипедах, выстроившихся в ряд перед входом в клуб. Фрэнк и Эмили Ламберт, держась за руки, проходят мимо нее в ресторан и смеются, садясь за лучший столик, – тот самый, за которым Патрисия рассчитывала сегодня пообедать.
– Хорошего тебе дня, милая, – скороговоркой произносит Рэндалл в трубке.
– И тебе. – Ее голос звучит механически, будто запись на повторе в тех ужасных плюшевых медведях, которых так любит ее младшая внучка. К этому прилагается непристойный ритуал набивания прямо посреди торгового центра, то есть вам придется смотреть, как какой-то подросток надевает пушистую тряпку задом на трубу и до отказа наполняет ее пухом.
Звонок обрывается, и еще несколько мгновений Патрисия держит телефон в руке, как будто муж еще может вернуться и вспомнить, что даже не извинился.