Я живу в этом теле !
Шрифт:
Я увидел ее, жаркую и мягкую, в постели. Крупные молочно-белые чаши влажно качались прямо перед моим лицом, красные ободки с торчащими сосками дразнили, мои губы шевельнулись, я прикусил эти горячие твердые кончики, мое тело горело, я сильный и здоровый зверь…
– А, черт, – сказал я вслух.
Видение исчезло, но осталась тяжесть в гениталиях. Я вышел на балкон, свежий воздух чуть охладил разгоряченное лицо. Далеко внизу на улице, как муравьи, снует народ, проползают машины, сейчас их так много, что уже едва протискиваются, а для
Опять потяжелело, пальцы сжались, это я мысленно ухватил ее за тяжелую горячую грудь… нет, сразу наклонил и задрал короткую юбчонку, там такие кокетливо вздернутые ягодицы, сочные и с красной щелью…
– О, мать твою, – вырвалось злое. – Да что же это…
Поспешно вернулся с балкона, солнце слишком яркое, радиация повышена, зимой такие видения не так распирают череп, а сейчас как с цепи все сорвалось, куда ни посмотри, то либо гребу покорное женское тело под себя и совокупляюсь, как пес, либо творю что-то еще, но обязательно это горячечное, бредовое, чтоб жаркая женская плоть, я в ней, волна по телу, мои пальцы мнут теплое и влажное мясо, готовое принять меня в свои недра, впустить, я там начну жить, развиваться, оттуда выйду молодым и сильным…
В глазах видения становились все напористее. Череп трещал, мозг услужливо выполнял все приказы всемогущего инстинкта: рисовал красочные картины коитуса, подсовывал удобные маршруты как к Маринке, так и к Ларисе, Рите и даже к давно не посещаемой Любаше… И вообще можно выйти прямо на троллейбусную остановку, там вон стоят две, спросить, как проехать туда-то, а каким транспортом, а где сойти, пару комплиментов, а потом сказать, что следующий троллейбус придет только через полчаса, у них там обеденный перерыв, а у меня стоит… закипающий чайник на плите, есть пирожные, а в комп уже поставил DVD с новеньким хитом, графика потрясная…
– Да что это, черт, – сказал я уже громко. В ванной на меня взглянуло злое, рассерженное и растерянное лицо. Молодого самца распирают гормоны, думать ни о чем ином не может, потому что разумность человека – всего лишь более ювелирная работа грубых инстинктов.
– Отвратительно, – прошептали мои губы, – отвратительно… Это я? Я – всего лишь похотливая обезьяна?
Отражение гордо выпрямилось, глаза блеснули негодованием, но из самой глубины смотрела все-таки обезьяна, что при необходимости сделает вид, что она вовсе не она, а кровь скапливается внизу все горячее, требует выполнить то главное, ради чего она, эта обезьяна, и есть…
Я смотрел в лицо этого существа, потом все-таки его затмила красочная картина незнакомой самки, с огромными ягодицами, толстым животом и огромной, как воздушные шары, наполненные горячим молоком, грудью. Все это истекало жаром, потом, стонало и сминалось под моими руками, моим весом, я хватал, давил, мял, пользовал, из горла вырвался довольный
– И никуда не надо ехать, – сказал громко.
Голос звучал победно, но могучий инстинкт стыдил, позорил, корил за гадкий поступок, обзывал разными словами и обещал суровые кары, а также аддикцию к мерзким деяниям, после которых уже не смогу нормально совокупляться с женщинами… вообще совокупляться, а потому… о ужас!… мне уже не продлить себя в вечности.
– Черта с два, – сказал я еще громче. – Я знаю, кто ты. Знаю, кто говорит со мной. Но мой мозг уже не служит тебе. Уже не служит только тебе!..
Ага, не служит, мелькнула смятенная мысль. А разве это не приказ того же инстинкта подавить глубинный рефлекс размножения не менее древним: понять мир лучше, чтобы пользоваться самками не только в пределах видимости, но и за горизонтом?
И еще одна мысль вертелась, что-то важное о муравьях, но никак не удавалось ухватить ее за кончик хвоста. Это не голые бабы, что тут же встают в воображении во всех красках, плоти, запахе, ощущениях…
ГЛАВА 26
В прихожей резко прозвонил звонок. Трижды, так всегда звонил Вавилов.
Я быстро посмотрел в зеркало, взъерошен, но Вавилов замечает только себя, крикнул: «Иду!», набросил на плечи рубашку и пошел открывать дверь.
Вавилов ввалился жаркий, потный, но без вечного спутника – раздутого портфеля. Протянул толстую потную ладонь, я без энтузиазма хлопнул по ней своей, свершив один из подвидов ритуала ощупывания ладони.
– Ты как? – спросил Вавилов с ходу.
– Нормально, – ответил я. – Здравствуй, кстати.
– Здравствуй, – ответил он. – Я тебе дискетку принес.
– Мог бы по Интернету сбросить, – буркнул я. – Мой емэйл знаешь. Ладно, проходи, черт с тобой.
Разуваться он не стал, знает мои привычки, прошел в комнату, огляделся по сторонам. Даже посмотрел на потолок, словно ожидал увидеть свисающую оттуда веревку с петлей.
– Я и хотел сбросить по сети.
– А что помешало?
– Шеф. Да и вообще…
Я посмотрел ему прямо в лицо:
– Что вообще?
Он придвинул ногой стул, сел. Красное мясистое лицо от зноя едва не текло, как горячий воск. На лбу выступили мелкие капельки пота.
– Беспокоятся за тебя, – ответил он небрежно. – Говорят, больно надрываешься на работе. За последний месяц сделал столько, сколько раньше за полгода. То ли солнечная радиация так действует… этим летом особенно мощная вспышка на Солнце… то ли съел что-нибудь. Сегодня тебя ждали с утра, ты не явился, телефон все время дает короткие гудки.
Я кивнул на комп:
– Забыл выйти из Интернета.
Он осуждающе покачал головой:
– Если ты такой уж нетенавт, то поставь второй номер. Или заведи выделенку. А то не дозвониться… Это и есть твои знаменитые муравьи?