Я знаю точно: не было войны
Шрифт:
— Ты, Абґахам, этого не помнишь, ты был в Могилеве, хотя у вас там тоже было не сахаґ, — опять вступил в разговор Лойко, — а мы тогда бежали, пґятались какое-то вґемя в лесу, а потом пеґебґались в Ямполь, к ґодне моей Доґы. И как это мы могли быть пґотив большевиков? Мы были только за них. Только пґи них погґомы пґекґатились.
Вскоре прекратились и политические дебаты. Поговорили еще о жизни, о семейных делах, о планах на будущее. Самовар грели еще два раза, а спать легли, когда на черном-черном небе без единого облачка высыпали россыпи ярких летних звезд.
[1] Э, это ничего, пускай хлопцы немного погуляют. (укр.)
Глава двадцатая. Выступление
Глава двадцатая
Выступление
Тридцать первого августа тридцать девятого года, как раз накануне Дня знаний, первого учебного дня в новом учебном году, в погранотряде, что располагался в селе Серебрия, под Могилевом-Подольским, проходил торжественный праздник. Он был официально посвящен трудовому подвигу шахтера Стаханова, который четыре года назад установил свой замечательный рекорд. Праздник был спланирован и организован по традиционной схеме: торжественная часть и концерт. За вторую часть праздника отвечал лично Аркадий Григорянц. С утра он был уже весь в мыле. И все, вроде бы, было отлажено, но это извечное «а вдруг?» не давало молодому политруку покоя.
К полудню, на который было намечено начало торжественного собрания, Аркадий еще раз убедил себя, что все будет в порядке. Концерт начинался в два, после проведения торжественных выступлений. Казалось бы, ну какое отношение трудовой подвиг Стаханова имел к пограничникам? В чем они могли дать такие нормы выработки? Увеличить количество задержанных шпионов? Так сколько шпионов к ним забредет, столько они и поймают! Но глубокий смысл этого собрания был в том, что пограничники — часть рабочего класса и крестьянства, плоть от плоти пролетариата, и трудовые подвиги шахтеров, строителей, металлургов, колхозников должны крепить обороноспособность нашей страны, границы которой и защищают доблестные пограничники. Это если пересказывать одним предложением смысл большинства выступлений на торжественном собрании. Были выступления, посвященные укреплению обороноспособности страны, были про положение дел на границах СССР и в пограничных войсках, в частности.
Кроме всего свободного личного состава части в зале присутствовали не только представители из округа, но и областного партийного руководства, да еще и несколько корреспондентов — от газеты «На страже границы» и какого-то областного издания. Вот и проводи концерт, когда такой высокий уровень гостей! Впрочем, не боги горшки лепят! Куда ему было податься? Как ни крути, а поручено — делай!
Концерт должен был проходить в клубе, под который переделали местную церковь.
Он начался с небольшим опозданием. Ждали руководство, для которого после утомительной торжественной части, был накрыт скромный стол для поддержания начальственных сил: надо было еще и концерт выдержать, а уже после концерта полагалось застолье более широкое, общее, в столовой. Там уже вовсю трудилась усиленная команда поваров. Впрочем, задержка не была слишком большой. Все-таки, люди военные, цену времени знают.
Сначала оркестр воинской части исполнил «Интернационал». Весь зал стоял и пел, и это было мощно и величественно. Потом чтец, сержант Авдеенко исполнил поэму личного сочинения, посвященную Стаханову и его подвигу. Поэму он сочинил за три дня. Можно сказать, по-стахановски, на коленке. Конечно, с поэтической точки зрения в поэме было много огрехов, но политически она была правильной — это раз. И не слишком длинной — это два!
Затем хор с революционными песнями.
Потом особый номер, чтобы сделать особенно приятно командиру части, командовавшему кавалерийским полком в Приморье. Шесть лучших бойцов продемонстрировали виртуозное владение саблями — они фехтовали между собой, рубили выставленные на сцене шесты и свечи на подсвечниках, сносили головы с человеческих чучел, и все под музыку. С этим номером Аркадий мучился особенно долго: он пригласил старого учителя музыки, который помог выстроить работу кавалеристов в один ритм, на который уже подобрал бравый военный марш. И ребята его не подвели: они все делали так слажено, как будто всю жизнь только и занимались фехтованием на саблях.
Кстати, именно в части Аркадий впервые сел на лошадь. Он, городской житель, не имел никакого опыта в верховой езде. А тут пришлось — и никуда не денешься. Пограничнику надо уметь держаться в седле. А вот дрессура кавалеристов была поставлена в части на высоте — Могилевчик это дело знал и постарался на совесть. Были и падения, синяки, шишки. Но упорный парень осваивал новое искусство с тем же терпением и настойчивостью, с какой осваивал азы строительной науки в Ташкентском строительном техникуме. И какое же он испытал удовольствие, когда в первый раз сумел развалить на ходу шашкой тыкву, торчащую на шесте! А потом еще и умение стрелять с седла!
За этим номером шли народные песни, которые сменились народными танцами. Этот коллектив Аркадий нашел в Броннице. Тамошний директор сельского клуба был докой по народным танцам и песням, и регулярно устраивал концерты для пребывающих в Бронницком доме отдыха. Украинский танец сменился грузинской лезгинкой, а после танцев вышел еще один чтец и декламировал стихи про Сталина. Ему зал аплодировал стоя.
Пока все номера шли без заминки, как и предполагалось. Дело по времени перевалило за половину, и именно сейчас было запланировано выступление синеблузников. Аркадий стал волноваться еще больше. Его даже стали посещать сомнения: правильно ли он поступил, поставив в программу это выступление? Вроде бы согласовал, а все-таки? А вдруг? Что вдруг? Да нет, вдруг они опростоволосятся? Или что-то во время выступления не получится? А? Но молодой политрук тут же взял себя в руки: все уже решено и отменять решений он не в праве. Да и не будет! Это вопрос принципа!
Ну вот и они!
Синеблузники Аркадия не подвели. Их выступление было феерически ярким и по-молодому взрывным и задорным! Сценки, яркие, насыщенные юмором и сатирой, такое же яркое чтение и декламация, зажигательные гимнастические номера — все это сливалось в единый калейдоскоп, не распадалось, а оставляло ощущение единого целого творения. Да, творения острого, бескомпромиссного, такого, каким и должно было быть выступление молодого творческого коллектива. И вот самый сложный момент: финальная пирамида! Аркадий напряженно следил за Валентином Куняевым, стоящим в самом основании. Нет, не подвел! Пирамида выстроилась на счет «три!» как по мановению волшебной палочки, а Машенька Лисицкая, которую вывели на самую вершину пирамиды, мгновенно развернула огромный портрет Стаханова. Под гимн синеблузников и бешенные аплодисменты зрительного зала выступавшие ушли за сцену. А потом был Интернационал.
Аркадий выглянул из-за кулис. Могилевчик, разговаривавший с высокими гостями, стоящими группой около сцены, заметил политрука и подал ему знак головой. Он спустился и подошел к группе военных и политических руководителей, вытянулся в струнку и только попытался отдать рапорт, как его прервал начальник политуправления округа Мышанский.
— Отставить, политрук. Молодец. Концерт на уровне. Нам особенно твои синеблузники понравились. Задорные ребята. Местные?
— Так точно!
— Это хорошо! Ты вот что, политрук, не забудь за стол пригласить артистов. Всех. Обязательно!
И высокое начальство развернулось к Аркадию спиной, дав понять, что честь отдавать не надо, и что разговор уже закончен.
Это было тридцать первого августа тысяча девятьсот тридцать девятого года.
Глава двадцать первая. Сватовство
Глава двадцать первая
Сватовство
Утро первого сентября выдалось теплым, но туманным. Туман поднимался густыми клубами от Днестра, устремляясь к могилевским холмам, заволакивая город, который постепенно утонул в этом овсяном киселе, как тонет в нем обычно кусочек сахара. Город уже просыпался. Первыми вставали извозчики, которым надо было задать корма лошадям, привести их в порядок и выехать на свой промысел, спешившие на базар торговцы уже собирали товары, им-то и понадобится в первую очередь гужевая сила. Просыпались рабочие и служащие — на работу опаздывать было почти что государственным преступлением, а кому это надо — самому записаться в преступники? Не спали пограничники, напряженно не сколько вглядывавшиеся, сколько чутко вслушивающиеся в густой туман.