Яблоко Невтона
Шрифт:
Вечером, уже потемну, вернувшись с улицы и застав унтер-шихтмейстера, как и всегда в это время, в своем закутке за столом, он с ходу и весело объявил:
— Готово, Иван Иваныч!
— Что готово? — оторвался от писанины Ползунов.
— Задачка готова, — пояснил Яшутка, не преминув похвастаться. — Одним махом решил.
— Ну, и каков же ответ?
— Пять тысяч девятьсот девяносто девять пудов, — отбарабанил Яшутка и, переведя дух, уточнил, — с дробями.
— Весомо, — кивнул Ползунов. — А дроби можно и округлить.
— Тогда получится ровно шесть тысяч.
— Вот
— Не знаю, Иван Иванович… должно, большие.
— Весьма большие! А что можно сделать, чтобы избечь этих потерь?
— Не знаю, — и вовсе смутился Яшутка. — Дак ведь вопроса такого и нет в задачке.
— Да, да, — подтвердил Ползунов, — такого вопроса в задачке нет. Но я тебе скажу: дабы избечь столь огромных потерь и поддерживать грузоподъемность флотилии неизменной, надобно ежегодно пополнять ее двумя новыми коломенками — взамен устаревших. Понятно?
— Еще как! — живо отозвался угадчивый, все на лету подхватывающий Яшутка. — Они ж, эти две новые коломенки, и будут возмещать потери и уравнивать грузоподъемность всей флотилии. Так?
— Так, Яков, именно так. Молодец! — похвалил его Ползунов и дружески по плечу похлопал. — Вот об этом и доношу я в своем рапорте Канцелярии горного начальства. И если они там разберутся во всем хорошо и поймут задачку так же, как ты ее понимаешь, будет она решена успешно и сойдется с ответом… Ну, а пока, Яков, иди, — слегка подтолкнул его, улыбнувшись, — займись своими делами. А мне тут еще одну задачку надо решить.
9
Однажды поутру явились из деревни повинные мужики с лопатами в руках — Ефим Зеленцов, Семен Вяткин да Прокопий Бобков. Шли они не спеша, с оглядкой, шагая гуськом, друг за дружкой — иначе-то и нельзя идти по узкой дорожке. И вид у них был действительно «повинный». Ползунов, еще издали заметив мужиков, двинулся им навстречу — и сошлись они как раз в том месте, откуда по насту до штабелей самый короткий путь. Мужики вразнобой, с упреждающей поспешностью поздоровались, отводя глаза в сторону. И Ползунов, каждого поочередно оглядев, с усмешкой сказал:
— Ну, ну… здоровья и я вам желаю. А вот почему вы вчера не явились, то мне занятно? — говорил он вроде спокойно, с прохладцею даже, но в голосе чувствовалось напряжение. — Или команда моя не дошла?
— Команда, ваше благородие, дошла, — ответил за всех Вяткин. — Но упредили поздно.
— Как это поздно? Что значит — поздно? — все более накалялся голос и грозовые нотки уже звучали в нем. — Вам русским языком было сказано: явиться с лопатами! Почему не пришли?
— Ямские дела, вашбродь, отвлекли, — встрял в разговор Прокопий Бобков, в отличие от рослых и подбористых сотоварищей своих, одетых в довольно гожие армяки, вертлявый и неказистый, в кургузом засаленном кожушке, во многих местах продырявленном, клочья белой, скорее грязно-серой шерсти торчали из этих дыр — и столь же серые кудлы волос лезли на лоб из-под облезлого собачьего треуха. — День выдался суматошный, ваш-бродь, — пытался Бобков оправдаться и подвинулся чуть вперед,
— Ну вот что, повинные люди, — резко пресек он дальнейшие оправдания, — упреждаю вас наперед: случится еще подобное — пеняйте на себя. А ты, мил человек, — повернулся к Бобкову, — видать, и вправду провел суматошный день, коли до сей поры протрезветь не можешь… Почему хмельным на службу явился? — смотрел прямо, в упор. — Какой из тебя работник?!..
— Виноват, вашбродь, — заюлил струхнувший слегка повинщик, — звиняюсь, но хмельного ныне и в рот не брал.
— Не брал, а винным смрадом несет, как из бочки…
— Звиняюсь, вашбродь, должно, остатняя вонь от вчерашнего…
— Остатняя? Вот, вот, — поймал его Ползунов на слове, — а говоришь, ямские дела задержали… Батагов тебе всыпать за это вранье! Дабы впредь неповадно было… — и, вроде походя и шутя, ухватил Бобкова за сивые патлы, торчавшие из-под треуха собачьего, но дернул, однако, не шутя, от всей души, так, что Прокопий качнулся вперед, будто кланяясь, и вскрикнул от неожиданности:
— Ой! Больно же, вашбродь… Чего ж вы дерете за волосы?
— А это, мил человек, чтоб ты знал, как надобно повинность исполнять. Или не согласен?
— Согласен, вашбродь, согласен…
— Вот и гоже, — кивнул Ползунов, как бы враз теряя интерес к Бобкову, и посмотрел на Вяткина, тот не отвел глаз, спокойно держался. И Ползунов, глядя на него, тоже успокоился. Сказал: — Надо вот штабеля из-под снега вызволить. Видите, как завалило?
— Спроворим, — коротко отвечал Вяткин.
— Да мы это дело махом изладим! — подхватил Зеленцов и ехидно глянул на битого сотоварища. — Вон Прокопий дак весь уж горит от нетерпежа.
— А што? — вскинулся Бобков, оживляясь, но и держась теперь на почтительном отдалении от унтер-шихтмейстера. — Плевое дело снег откидать.
Мужики сдержанно посмеялись. И Ползунов тоже повеселел, окончательно успокоившись:
— Ну ладно, — сказал примирительно. — Приступайте. Словами дел не сдвинешь.
Повинщики, облегченно вздохнув — ожидали худшего! — и, сторожко ступая по твердому насту, двинулись к бугрившимся под снегом штабелям. И тотчас, без лишних слов и раскачек, принялись за работу. И сотворили ее в одночасье, высвободив лес из-под тяжелых саженных сугробов.
Когда Ползунов пришел посмотреть, мужики, побросав лопаты, отдыхали уже, подпирая взопревшими спинами бревна, лица их были разгоряченными, сизый пар струился над ними… А Бобков, похоже, так старался, желая загладить вину, что и кожушок свой бывалый кинул на снег, стоял в одной рубахе, сдвинув собачий треух на затылок и подставив лицо теплому солнышку…
— Во, поглядите, вашбродь, — сказал живо и провел рукою сверху вниз по бревнам. — Как яички ко христову дню, — похвастался. — Изладили все как надо! А вы сумлевались.