Яд древней богини

Солнцева Наталья

–  Не сразу… - повторила она еле слышно.
– Потом… когда мы праздновали юбилей, десять лет совместной жизни.

–  Еще тогда?

Она не ответила. Тяжелое молчание повисло между ними. Дождь с шумом лил за окном черной блестящей стеной. В спальне пахло водой, ландышевой отдушкой и микстурой от кашля. Серебров чувствовал себя разоблаченным преступником, боялся поднять глаза на жену. Его грех страшен… ох, и страшен!

–  Между вами… что-то было?

–  Зоя! Зоя… умоляю тебя, - простонал Игнат Николаевич.

–

 Мне лучше… уйти, - прошептала она.

–  Тебя вылечат, - сказал он, накрывая своей ладонью горячую, сухую руку Зои.
– Я привезу другого специалиста, самого лучшего.

Жена улыбнулась. В синем свете ночника ее лицо тоже казалось синим, а губы - черными.

–  Знаешь, как говорили древние римляне? Прежде, чем обращаться к врачу, вспомни, сколько врачей умерли. По-латыни это звучит великолепно. Может быть, фразу я немного переврала, но смысл сохранился. Если бы врачи были сильнее болезней, они стали бы кастой бессмертных.
– Она замолчала, подавляя приступ кашля.
– Я ведь изучала философию, хотела писать научные труды, а судьба сделала меня домохозяйкой. Но я ни о чем не жалею, Игнат. А ты?

Он не мог похвастаться тем же. Виновато опустил голову.

Дождь начинал стихать, его грохот сменился вкрадчивым шепотком.

–  Спи… спи… спи… - повторял он.

***

Ева вышла во двор, к машине. Там уже сидел Смирнов, курил, выдыхая дым через приоткрытую дверцу. Серая пелена неба опустилась на крыши домов, моросило. Утренняя холодная сырость пробиралась под одежду.

–  Взяла ветровку?
– спросил сыщик, когда Ева уселась рядом.

–  Да. И зонтик.

Потоки машин еще не успели запрудить улицы, до объездной удалось добраться довольно быстро. Из-под колес летели веера брызг. В низменностях стоял туман.

Ева задремала, а когда открыла глаза, по бокам дороги уже тянулся подмосковный лес.

–  Мы не зря едем?
– спросил Всеслав, искоса глядя на ее сонное лицо.

–  Надеюсь, что нет. Хотя… искать разгадку надо в Москве.

–  Зачем же мы тащимся в Березин?
– возмутился сыщик.

–  Кое-что выяснить.

Он промолчал. Ева смотрела в окно, на верхушки елей, уткнувшиеся в тучи. Тусклые, унылые краски русского ненастья навевали лирическую грусть.

–  Как раньше люди на извозчиках путешествовали?
– мечтательно произнесла она.
– Представляешь?

–  Ага, - буркнул Смирнов.
– Дождь и грязь из-под копыт летят в лицо, трясет неимоверно, на ухабах подбрасывает, рессоры отчаянно скрипят, кучер, охрипший от ругани, орет на лошадей. Поэзия! На постоялых дворах несет навозом, в избах - вонючие перины, клопы и чай с привкусом сала.

–  Ну, ты и расписал!

–  Я реалист, дорогая Ева. А российские дороги славились на весь крещеный мир именно этим.

Дождь усилился.

Видимость ухудшилась, с трассы пришлось свернуть на узкую ленту выщербленного асфальта. Ева решила еще немного вздремнуть. Ей даже приснился сон: женщина в монашеском одеянии ведет их куда-то в глухую лесную чащу, в руке у нее свеча… а впереди - почерневший от сырости рубленый дом, на крыльце сидит кудлатая собака, воет…

Смирнов разбудил ее у придорожного кафе.

–  Ева! Нам еще час ехать, - сказал он.
– Пойдем, съедим чего-нибудь горяченького.

В душном низком зале оказалось неожиданно уютно и чисто. Они заказали щи со сметаной, котлеты и квас. Дождь припустил с новой силой, по стеклам текло, и березовая роща за окнами казалась написанной крупными размытыми мазками.

–  Ты звонил господину Рудневу по поводу его жены?
– спросила Ева.
– Спросил, от чего умерла ее мать?

–  Он знает это только со слов Ирины. Та утверждает, что ей едва три года исполнилось, когда мать попала в аварию и разбилась. Она работала экспедитором, развозила по деревенским магазинам товары.

–  Одна?

–  Нет, с водителем. Их фургон на скользкой дороге врезался в трактор, подробностей Ирина не знает. Шофер выжил, а женщина, которая сидела рядом с ним, погибла.

–  Руднев поверил?

–  У него нет оснований сомневаться. После разговора с тобой ему пришла в голову та же мысль - о женщине, которая увела у Кати Зотовой жениха. Он пристал с расспросами к Ирине. Та клянется, что ее мать родом из Грачевки и что сама она до школы росла в Грачевке у бабушки.

–  Не мешало бы проверить, - предложила Ева.
– Ирина могла все выдумать. Правда, Ставрополье далековато, но ради клиента…

–  Нет уж, в Грачевку я не поеду!
– запротестовал Смирнов.
– Хватит с меня Березина. Второй раз приходится пилить по этим кошмарным дорогам.

–  Вкусные щи, - невинно заметила Ева.
– Почти как домашние.

После еды ехать стало веселее, спать расхотелось. Дорожный указатель на Березин Ева встретила радостным возгласом. Городок на окраинах поражал тишиной и запустением, разъезженные грунтовки хлюпали грязью.

–  В солнечный день здесь приятнее, - сказал сыщик.
– Зелень, деревянные домики с резными ставнями, петухи поют… идиллия. Куда направимся в первую очередь? К «преподобной Евлании»?

–  Пожалуй.

Березы в церковном дворе выглядели мрачно - мокрые, с печально обвисшими ветвями. Белые стены храма приобрели свинцовый оттенок, золотые луковицы отсвечивали тусклой медью.

–  Нам бы с Евланией повидаться, - обратилась Ева к насупленной старухе, торопливо шагающей под косым дождем к хозяйственным постройкам. Та ниже наклонила голову, зыркнув исподлобья маленькими глазками, недовольно прошипела:

–  Она тесто замешивает… святое дело без помех должно ладиться, с молитвой.