Яд древней богини
Шрифт:
После вчерашнего дождя парило. Косые солнечные лучи падали на выложенный каменными плитками пол зала через открытые настежь окна. Смирнов спросил счет, расплатился и вышел. Кроме наблюдения за Локшиновым, заняться было решительно нечем.
Слежка за Демьяном Васильевичем наводила сон. Сыщик предусмотрительно накупил газет, запасся сигаретами и семечками. И все равно беспрерывно зевал. Сидеть в машине было жарко… тень липы, под которой Всеслав устроил пункт наблюдения, переместилась; солнце нагревало крышу салона. Хотелось пообедать
Сторож Локшинов сидел в наполовину стеклянной будке охраны, слушал радио - шлягеры, новости, снова шлягеры гремели на всю площадку. При плохом слухе такая громкость была нормальной, но при хорошем - утомляла.
Смирнов, морщась, старался пропускать мимо ушей в который уж раз запущенный «по заявке автомобилистов» хит Верки Сердючки. «Все будет хорошо, я это зна-а-аю!» - доносилось до него со стоянки.
– Волшебные слова. Люди сами себя уговаривают, - пробурчал он, закуривая.
– Им хочется загипнотизировать «птицу счастья»!
Локшинов несколько раз выходил - по-видимому, в туалет. Один раз он оставил вместо себя какого-то паренька в униформе, а сам бегал в магазин за пирожками, кефиром и минералкой. Ни черной магией, ни заказными убийствами здесь и не пахло.
Сыщик изнывал от голода, духоты и одолевающей его сонливости. Газеты он перечитал от корки до корки, от скуки взялся за кроссворды. На автостоянке происходили какие-то перемещения - кто-то ставил машину, кто-то выезжал. Водители общались с Локшиновым, но никто посторонний к нему не подходил.
«Что значит посторонний для платной стоянки?
– спрашивал себя Всеслав.
– Подобное место - отличная ширма для поддерживания связи, если ее желательно скрыть. Поставил машину, перебросился парой слов с охраной: все выглядит естественно. Хотя… о какой еще связи можно думать, глядя на Локшинова? Он глуховат, ему кричать надо. И вообще, злоумышленник из Демьяна Васильевича никудышный. А слежу я за ним потому, что в голову больше ни одной путной мысли не приходит».
С трудом дождавшись вечера, когда у Локшинова закончилось дежурство, сыщик двинулся за ним следом. Тот явно не спешил домой - зашел в чебуречную, перекусил за стойкой у окна. Было видно, что человек чем-то озабочен, погружен в себя, и окружающие его не интересуют.
Пройдя пару остановок пешком, Демьян Васильевич все же втиснулся в переполненный автобус. Стемнело. Зажглись голубоватые фонари, витрины и рекламные щиты. Остывал нагретый за день асфальт. На своей улице «объект» наблюдения вышел, направился дворами к дому.
Смирнову пришлось оставить машину. Господин Локшинов шел, не оглядываясь, - следить за ним было легко. У подъезда он приостановился… женский голос громко окликнул его из темноты.
– Демья-а-ан!
Силуэт дамы в длинном одеянии смутно вырисовывался на фоне стены. Демьян Васильевич замер, вглядываясь в призрачное видение. Со зрением у него дела обстояли не блестяще, но лучше, чем со слухом.
–
– простонал голос.
– Иди ко мне! Я жду-у-у…
– Кто… ты?
– хрипло спросил Локшинов.
– Ле… лесная фея?
– Я-а-а…
– Подожди!
– выкрикнул он.
– Я понял! Я… хочу быть с тобой! Если ты умерла, то и мне пора.
– Тебе нельзя-а-а…
Локшинов весь горел от возбуждения, у него даже слух прорезался - впервые за долгие годы.
– Почему?
– хрипел он.
– Почему нельзя? Возьми меня с собой!
– Не-е-ет…
– Что мне сделать?!
– Расскажи все… все…
– Кому?
Демьян Васильевич с неожиданной прытью метнулся к силуэту, споткнулся и едва не упал. Когда он поднял голову, женская фигура исчезла. Локшинов протянул руки в темноту и пошатнулся. Он был раздавлен, уничтожен.
Сыщик с нарастающим изумлением следил за разворачивающейся перед ним сценой. Когда таинственный силуэт метнулся в кусты, он бросил Демьяна и ринулся за «призраком».
Глава двадцатая
– Куда ты?
– с плохо скрытой неприязнью спросил Руднев у Ирины.
Она одевалась перед зеркалом.
– Этот подходит?
– обернулась Ирина к мужу, прикладывая к блузке легкий шарфик василькового цвета.
– А с кем Антон останется?
Она вздохнула, положила шарфик на подставку зеркала.
– Не знаю… с тобой. Ты же не хочешь нанимать няньку?
– Я боюсь нанимать няньку, - делая акцент на слове «боюсь», поправил ее Гордей Иванович.
– Ты же видишь, что происходит. При наших обстоятельствах пускать чужого человека в дом просто опасно!
– После смерти Екатерины Максимовны все прекратилось. Ой, прости!
– спохватилась Ирина, увидев в зеркале отражение его лица.
– Ну… пора смириться с неизбежным.
– Смириться?
– Моя мама умерла, когда я еще под стол пешком ходила. Жалко, горько, но что же делать, Гордей? Нельзя хоронить себя вместе с покойником!
– Ты мою маму так и при жизни называла - Екатерина Максимовна, - удрученно заметил Руднев.
– Она не стала тебе родной.
– Я вообще забыла, как произносится слово «мама»… в этом нет злого умысла. Наши отношения со свекровью были достаточно теплыми. Не цепляйся к мелочам, ради бога!
В квартире работал кондиционер, и воздух был слишком холодным, тогда как за окнами сияло солнышко. В этом Рудневы расходились: Ирине нравилась прохлада, а Гордею Ивановичу - жара. Он чувствовал себя комфортно при температуре выше двадцати пяти градусов.
В спальню родителей, шлепая босыми ножками по паркету, вбежал Антон. Он залез на кровать, раскашлялся. У Гордея Ивановича екнуло сердце.
– Он что, простыл?
– Да нет вроде, - легкомысленно ответила Ирина.
– Не поднимай панику!