Яд персидской сирени
Шрифт:
– Она у себя, почти не выходит… – Она с трудом заставила себя отвести взгляд от сверкающих ногтей дяди Вити.
– Семь лет – немалый срок, – сказал дядя Витя, и в голосе его Вере послышалось осуждение. – Как она?
Вера пожала плечами.
– Узнать можно? Сильно изменилась? – настаивал дядя Витя, и Вера поняла, что перед важным разговором он, как опытный интриган, ищет слабое место, собираясь уколоть побольнее. Господи, ну что мама находила в этом подонке, уже в который раз подумала Вера. Друг сердечный…
– Что-нибудь случилось? – Вера не сумела сдержать
– Ничего не случилось, моя девочка. Пришел как старый друг. Жаль, Тамарочка не дожила, тебе было бы легче. Твоя мама была замечательная женщина, Верочка. Сильная, решительная. Но ты не одна, поверь, ты мне не чужая.
Вера молчала. Сидела, опустив глаза, тупо рассматривала стол.
– Я давно хотел спросить: это правда насчет Володи Супрунова? Ты хочешь поставить его генеральным? Официально?
– А что? – Вера взглянула на дядю Витю. – Он перспективный работник, Паша ценил его.
Дядя Витя укоризненно покачал головой:
– Он слабый работник, Верочка, кроме того, он много себе позволяет. Ты в курсе, что он увольняет людей, старых проверенных работников, и набирает своих дружбанов, а две сделки вообще провалил? Ты молодая, ты не разбираешься в людях. Не спорю, он способный парень, но за ним глаз да глаз нужен. Паша придерживал его, при Паше он пикнуть боялся. Я бы не советовал поднимать его, не тот он человек, неблагодарный и бездарь. Я мог бы помочь, я дело знаю. Он распускает слухи, что стариков отправят на пенсию, а только кто ж у нас старики? Я да Окунько Петя из бухгалтерии, а кто вкалывать будет?
Он смотрел на Веру в упор, и она промямлила, ругая себя за трусость:
– Это пока не решено. Но… неужели вам не хочется отдохнуть? Дача, рыбалка, не нужно рано вставать, стоять в пробках…
– Мое поколение привыкло трудиться, – веско сказал дядя Витя. – Я крепкий, Верочка, можешь на меня рассчитывать. Ваша семья могла всегда на меня рассчитывать. Я дружил с твоим отцом, хоть и осуждал его за то, что он бросил тебя с мамой, я дружил с твоей мамой… – Он понизил голос. – Ты была маленькая, ты многого не помнишь. Твоя мама доверяла мне. И после смерти отца я был с вами. Я помогал вам в тяжелых жизненных ситуациях, если помнишь. И Паша меня очень ценил. И с Татьянкой возился, встречался с нужными людьми, искал подходы, совал кому надо. Нашел заведение и отвез ее тоже я. Я!
«Чертов шантажист!» – озлобленно подумала Вера и сказала резко:
– Мы собираемся реорганизовать компанию – бизнес, как вам известно, идет не блестяще, многим придется уйти. Вы уже немолоды, дядя Витя, пора отдохнуть.
– Твоя мама никогда бы не позволила, – скорбно поджал губы дядя Витя. – Никогда! Она меня чрезвычайно ценила, у нее не было от меня секретов. Понимаешь, Верочка? Я был доверенным лицом твоей мамы… – Он значительно помолчал, потом добавил: – Даже больше!
– Секретов? – Сознание Веры уцепилось за неуместное словцо. «При чем тут секреты? На что он намекает? На то, что был маминым любовником? Ну и мразь!»
– Мамы нет, – сказала она твердо. – Паши тоже нет. Пока. И я боюсь, что нам придется расстаться, дядя Витя. Ничего
– Я так не думаю, моя девочка, – веско сказал дядя Витя. – Ты многого не знаешь.
– Чего я не знаю? – выкрикнула Вера, желавшая лишь одного – прекратить пустопорожний разговор. Она чувствовала себя выпотрошенной заживо, она схватила недопитую рюмку, опрокинула одним глотком.
– Ты ничего не знаешь! Возможно, настало время нам серьезно поговорить.
Он больше не улыбался, лицо его стало жестким, он смотрел на нее в упор. Вере стало страшно…
…Дядя Витя ушел через полчаса примерно. Сказал: «Не беспокойся, провожать не нужно, дверь я захлопну». Вера осталась сидеть за кухонным столом, невидяще уставившись на темное окно. В голове остались лишь две мысли: «теперь все» и «судьба». Связанные намертво, они крутились заезженной пластинкой. Вера видела, как, покачиваясь, плывет черный блестящий винил… до сих пор где-то в подвале доживают старинная громоздкая дедова радиола «Латвия» и коробка пластинок; девочкой она любила рассматривать их, а мама рассказывала, что это за музыка.
Ей казалось, что где-то глубоко внутри она знала. Догадывалась, что это была не простая дружба, ах, сантименты, ах, воспоминания детства, ах, ностальжи! Как это называется? Грязный бизнес? Рэкет? Аферы? Вот на чем строилась империя отца! И этому достаточно достать из сейфа кое-какие документы, чтобы… «Надеюсь, до этого не дойдет, моя девочка, – сказал он. – Кроме того, твоя мама… мы были близки, она мне доверяла. Я был ее… как бы это поточнее… – Он мерзко хихикнул. – Я был ее конфидентом, духовником, так сказать, у нее не было от меня секретов. И ты, Верочка, мне как собственная дочь…»
Скрытая угроза, замаскированная лицемерной отеческой улыбкой, ухмылкой вурдалака… о каких секретах идет речь? Они были любовниками? Кого это сейчас колышет? А вот документы – это серьезно. Ее вдруг бросило в жар: он сказал – как собственная дочь! На что он намекал? Что она его дочь?
Вера бросилась к зеркалу, уставилась на свое отражение. Идиотка! Ничего общего. Тем более, вдруг пришло ей в голову, они похожи! Она и Татка. Отец всегда говорил «Сразу видно, что вы сестрички». И Володя тоже сказал. Вот и выходит, что Татка – ее… алиби. Она усмехнулась угрюмо.
Мама знала, на что он способен, потому и держала при себе, а их заставила пообещать, что он останется. Господи, да она же боялась его! Он мог их уничтожить. Бедная мама, у нее не было выбора…
…Голос дяди Вити донесся откуда-то из прихожей, и Вера поняла, что он увидел Татку. Слов было не разобрать, но интонация были умильной, так говорят с детьми. Если Татка ему и отвечала, то очень тихо, и Вера ничего не услышала. Потом с треском захлопнулась дверь Таткиной комнаты, и что-то закричал дядя Витя. Тут же хлопнула входная дверь, и Вера увидела в окно, как дядя Витя побежал со двора. Она поняла, что диалог с Таткой не задался, и подумала мстительно: «Так тебе и надо, подонок!»