Яд власти
Шрифт:
Роман покачал головой:
– Понимаю. И что теперь? Трибунал?
– Ну этого Габранов не допустил. Он принял решение уволить тебя, тем более что минимальная выслуга у тебя есть, пенсию получишь, с учетом прежних заслуг.
– Вот так, значит? Ты воюешь, жизнью рискуешь, под пули лезешь, не задумываясь, а какая-то тыловая крыса одним рапортом вышвыривает тебя как изгаженный матрац на улицу?
– Что тебе ответить, Рома? Таковы жестокие реалии.
– Получается, мне надо было пройти мимо и дать Буленко надругаться над молодой женщиной?
Полковник повысил голос:
– Надо было сразу же доложить о произошедшем. И тогда Буленко ничего не смог бы сделать. Но твое благородие, видите ли, забыло о своих обязанностях. Причем в самый «подходящий» момент. Так что, Рома, в случившемся себя вини. Конечно, Буленко еще тот подонок, но первый ход сделал он. К тому же разница в званиях. Майору бить генерала – это все равно что сразу собираться в изолятор и дожидаться суда.
– Значит, я уволен?
– Да. Вернее, будешь уволен по возвращении. Тем же днем. У тебя в Москве квартира служебная?
– Личную я не заслужил. Три ордена мужества заслужил, а квартиру нет. В Переславе есть квартира, родителей.
Полковник спросил:
– К ним поедешь?
– Не к кому, отец три года назад умер, мама год. К себе поеду.
Смолинский задумался:
– Переслав, Переслав, нет, там сейчас у меня никого из хороших знакомых нет. Был, начальник Управления ФСБ по Переславской области, но пошел на повышение.
– Мне не нужен никто. Как-нибудь проживу.
– Ты вот что, Рома, ты не отчаивайся, я тоже, естественно, по возвращении поговорю и с начальником главка, и с Титовой, да и Буленко уже на пенсию пора. Сразу отыграть все назад не получится, а вот годика через два-три вполне.
Уланов невесело усмехнулся:
– И думаете, я вернусь?
– Это уже тебе решать. Думаю, вернешься. Ты человек войны, Рома, гражданская жизнь не для тебя. Ты будешь чувствовать себя чужим в гражданском обществе.
– Ничего, когда-то все одно пришлось бы увольняться, и еще неизвестно каким. Не исключено, что и в инвалидной коляске, а так приеду в родной город молодой относительно, здоровый. Работу подыщу. Да и одному мне много ли надо? Единственно о чем попрошу… хотя нет, сам разберусь.
– Ты это о чем?
– Так, о своем. Когда группа возвращается?
– «Шторм» пока остается здесь, поэтому передай командование капитану Чернову. В Россию полетишь один первым же рейсом.
– Ясно, разрешите идти?
– Обиделся?
– На обиженных кое-что кладут, обозлился. Буленко еще ответит за подлость.
– Ты дурью-то не занимайся?
– А вот распоряжаться, товарищ полковник, вы теперь другими будете.
Уланов встал и пошел к палатке. Там сбросил экипировку, сдал автомат, снял форму, помылся в душе, переоделся в спортивные брюки и легкую майку, в Сирии было жарко, зашел в свой отсек большой офицерской палатки. Сел на кровать.
Вот и все, – подумал, – дослужился. Служил верой и правдой, и что в итоге? Выгнали за инцидент по кляузе старого развратника. И что обидно, генерал-лейтенант Габранов не защитил. А ведь сколько лет вместе? Эх, Максим Ефимович, не ожидал я от тебя такого. Но, видно, власть слишком заманчивая штука, чтобы разменивать ее на какого-то майора. У Управления пять боевых групп и резерв с роту. Как говорится, незаменимых людей нет. Но и черт с ними, хотя обидно…
В отсек зашел Чернов в спортивном костюме:
– О чем думы, командир? Почему кондер не включил? Жарко же.
Капитан щелкнул кнопкой, тихо зашелестела климатическая система.
– Что случилось, Рома? У тебя такой вид, будто не мы взяли Аль-Аграна, а он нас. И вот-вот отправит на эшафот.
Майор посмотрел на напарника:
– Дима, у тебя выпить есть?
– Нет, но знаю, где взять. Хочешь отметить удачную операцию?
– Знаешь, принеси.
– Коньяк, водку?
– Спирт или водку, если водку, то литр, и пакет сухого пайка.
– Добро. Сейчас организуем. Вот только парни увидят и тоже…
Уланов ударил кулаком по дужке кровати:
– Ты долго базарить будешь?
– Э-э, что-то у нас не так. Сейчас приду.
Чернов вернулся быстро, принес две бутылки «Столичной», пакет сухого пайка, выставил на стол. Открыл тушенку, достал галеты.
Уланов, не дожидаясь приготовлений, взял бутылку со стола, сбил крышку и в три глотка ополовинил емкость.
Поставив бутылку на место, прикурил сигарету.
Смотревший за этим Чернов присвистнул:
– Это что же могло так вывести тебя из себя, Рома?
– Ты парням сказал, чтобы не заходили?
– Я их предупредил.
– Хорошо.
Сделав несколько глубоких затяжек, майор допил бутылку, бросил ее в урну.
– Ни хрена себе? – воскликнул Чернов. – не ожидал. Ты же вроде как малопьющий, Рома, а оказывается…
– Наливай себе, пей!
– Повод – операция, или…
Майор прервал капитана:
– Или, Дима. Пей!
Чернов выпил сто граммов, закусил тушенкой, спросил:
– Так что произошло?
Уланов рассказал о происшествии в штабе Главного управления, о котором до того умалчивал, и о том, к чему все это привело.
Чернов был ошарашен:
– Но как же так, Рома? Тебя и уволили? Лучшего командира лучшей группы?
– При чем тут это?
– Да при том, что западло.
– А начальству наплевать.
– Как же Лиза дала показания против тебя? Я ее хорошо знаю. Скромная, порядочная женщина. Всегда такая опрятная…
– Да при чем здесь это? Опрятная. Буленко тоже на службу приходит в мундире с иголочки. И надушен дорогим парфюмом, как элитная шлюха. Надавил на нее, Дима, неужели непонятно?