Ядерная ночь. Эвакуация.
Шрифт:
«Хорошо, что противники наши — люди городские и лесной темноты боятся! — размышлял я, лёжа на невысокой крыше пристройки у столовой, куда меня пять минут как подсадил наш морпех. — Часовой, вместо того чтобы ходить кругами, маячит на освещённой веранде, откуда разглядеть что бы то ни было сложно, если вообще возможно».
Но и у меня задачка ещё та — проползти несколько метров до слухового окошка по растрескавшемуся и обомшелому шиферу, который так и норовит расколоться под моим весом.
Медленно отрываю тело от крыши и ощупываю поверхность перед собой.
«О, справа кусок шифера откололся и чуть подаётся под рукой. Значит, мне левее. А то поедет ещё… Чёрт! — Рука проваливается сквозь мох, и что-то острое больно оцарапало мне обратную сторону кисти. — Ничего, можно потерпеть! Зато я ещё на полметра приблизился к
Нам с Андреем, как наиболее подготовленным в боевом плане, досталось нейтрализовать основную и наиболее вооружённую группу бунтовщиков, засевшую в помещении столовой.
«Я полегче и поподвижнее, потому и на крышу лезть пришлось. Под нашим габаритным товарищем она бы уже точно провалилась. Выяснилось это, правда, только когда я на неё забрался. Все-таки хорошо быть предусмотрительным! Вот долезу, на чердак проникну, всё разведаю и фонариком сигнал ребятам подам, чтоб начинали… Интересно, слышит ли меня часовой?»
Развлекая себя таким образом, я, наконец, добрался до круглого, забранного частым переплётом окошка и осторожно ощупал облупившиеся деревяшки: «Так, трёх стёкол из шести не хватает, остальные держатся на честном слове…»
Достав из кармана фонарик, я осторожно посветил внутрь.
«Ага, петель нет, рама просто плотно вставлена и закреплена гвоздями. Если их получится отогнуть, то окно целиком достать можно».
Этот ножик я купил много лет назад на выставке. Внешне невзрачный на фоне «расписных свиноколов», он лежал тогда на витрине одного мастера из Нижнего Новгорода. Однако глаз сразу зацепился за его функциональную форму и какую-то гармоничность, что ли… Десятисантиметровый, почти симметричный клинок с полуторной заточкой, плоская рукоять с простыми деревянными накладками. Вроде ничего необычного… Но когда я попросил его посмотреть, оказалось, что ножичек очень удобно сидит в руке, да и резать им оказалось весьма комфортно, а сталь клинка неплохо держала заточку. И вот теперь ему предстояло поработать в несвойственной роли гвоздодёра. Я, признаться, придерживаюсь популярной у ценителей ножей поговорки: «Нож — резать, а для рубки гвоздей есть зубило!», но сейчас другого выхода не было. С противным скрипом первый гвоздь выскочил из рассохшегося дерева, ещё два я просто отогнул. Вставив клинок в щель между рамой и наличником, осторожно надавил и стронул раму. «Теперь можно и ручками!» Спустя несколько секунд я был уже на чердаке.
Белый луч мощного фонарика выхватывал в темноте то полдесятка мятых алюминиевых чайников — точно таких же, какие я помнил по своему пионерскому детству, то сваленные у стены изломанные столы, то мешки с непонятно какой рухлядью… Наконец заметил в дальнем от меня углу чердака проём люка. Теперь главное — осторожненько туда добраться, что, учитывая многолетние отложения грязи и пыли, покрывавшие пол, задача не из лёгких. Прошлогодние листья, занесённые сюда через окно, шуршали, рассохшиеся и местами насквозь прогнившие доски пола грозили проломиться подо мной, но дойти до люка, не нашумев, все-таки удалось. Плюнув на брезгливость, я растянулся на полу и прислушался. Снизу не доносилось ни звука.
«Ну что ж, посмотрим, удастся ли здесь спуститься?» — я попробовал подцепить люк ножом. Сдвинувшись примерно на сантиметр, крышка замерла и послышался лязг, показавшийся в ночной тишине оглушительным. «Чёрт, замок с той стороны! Здесь не получится! Попробую через кухню, там обычно тоже люк делают. Да и вытяжка обязательно есть».
Сориентировавшись, я прошёл в чердачное помещение над кухней. Люк там действительно был, но тоже запертый, а вот с вытяжкой мне повезло больше. Судя по некоторым приметам, часть оборудования в своё время демонтировали, и кто-то весьма хозяйственный прихватил и короба вентиляции, так что теперь в стене получились нехилые отверстия с сечением примерно метр на метр.
«Вполне пролезу, вот только бы понять, что там, внизу!» — Я осторожно выглянул в отверстие. Тишина и темнота. Обоняние подсказывало, что еду тут не готовили уже давно — пахло затхлостью и влажной побелкой. Чуть погодя издалека долетел еле ощутимый аромат табачного дыма.
«Ну что, рискнём? — спросил я сам себя и тут же ответил: — Да!»
«Глаза сощурить,
Автомат, который я держал в руках, пока обследовал чердак, снова перекочевал за спину, к металлической ножке разломанного стола привязан пятиметровый отрезок хорошей альпистской «статики», которая была прихвачена из машины. Теперь законтрить ножку в отверстии — и можно спускаться… В голове всплыла строчка из старинной детской частушки: «Сидит Вася на заборе в алюминевых штанах, а кому какое дело, что ширинка на болтах?»
«Надо же, какая чушь иногда на ум приходит!» — и я соскользнул вниз.
Из опасения нашуметь и оставляя себе ещё один путь к отступлению, конец сдергивать я не стал. Включив на несколько мгновений фонарь, нашёл замеченный сверху отрезок трубы и, быстро подойдя к двустворчатой двери, ведущей из кухни наружу, вставил его под ручки. Теперь внезапно никто не войдёт.
Всё — я внутри! Теперь время для второй стадии нашего не шибко мудрёного плана. Два раза мигнуть фонарём в окно, и можно заняться закисшими шпингалетами…
Герман Геннадьевич Голованов был человеком обычным, в чём-то даже банальным. Но вдумчивым и основательным, привыкшим обдумывать свои действия на много шагов вперёд. А вот родители, назвавшие его в честь героя-космонавта, как-то не сообразили, во что выльется их преклонение перед успехами Страны Советов в дальнейшем. Ибо работать на ниве образования с такими инициалами и не получить обидное прозвище практически невозможно. Сам Герман понял это, когда что-либо менять было уже поздно — на втором курсе института. Ни «стройки века», ни «защита рубежей Родины» молодого человека не привлекали. Идти в торговлю не позволяла интеллигентская честность. Делать чиновничью карьеру — отсутствие задора и нужных связей.
Попав в далёком восемьдесят втором по распределению в НИИ приборостроения, Герман поработал некоторое время конструктором, а потом вернулся в родной институт в аспирантуру. Тему для защиты он выбрал крайне модную, посвящённую внедрению автоматизированных систем управления в народное хозяйство, считался, как по секрету шепнул ему завкафедрой, «перспективным молодым парнем», к тому же пришедшим с производства, а потому защитился без сучка и задоринки. Ну а дальше всё пошло по накатанной.
Голованов никогда не был в первых рядах, но был впереди. Турклуб, литературные диспуты и коллективные экскурсии, спортивные мероприятия и банкеты по случаю очередной защиты, сбор подписей в защиту Леонарда Пелтиера [45] или Нельсона Манделы… [46] Везде Герман Геннадьевич был активным участником. Вот только студенты не любили молодого преподавателя и награждали его прозвищами, самым мягким из которых было Тройное Гэ…
45
Леонард Пелтиер ( англ.Leonard Peltier, 12 сентября 1944 года, резервация Тертл-Маунтин, штат Северная Дакота) — активист движения американских индейцев, представитель народа оджибве из резервации Тертл-Маунтин и народа сиу из резервации Спирит-Лейк (прежде Девилс-Лейк) в штате Северная Дакота, осуждённый за убийство в 1975 году двух агентов ФБР.
Ныне находится в тюрьме в городе Льюисберг в штате Пенсильвания. Кандидат в президенты США (2004) от «Партии мира и свободы», действующей в штате Калифорния с 1967 года. Шесть раз выдвигался на Нобелевскую премию мира. Автор биографической книги «Тюремные записки: Моя жизнь — моя Пляска Солнца» (1999).
В Советском Союзе неоднократно проводились акции в поддержку Пелтиера как борца за права индейцев и действовал Комитет защиты Леонарда Пелтиера, который возглавлял Евгений Малахов. В поддержку Пелтиера выступал М. С. Горбачёв.
46
Нельсон Холилала Мандела (коса Nelson Rolihlahla Mandela, род. 18 июля 1918, Куну, близ Умтаты) — первый чернокожий президент ЮАР с 10 мая 1994-го по 14 июня 1999-го, один из самых известных активистов в борьбе за права человека в период существования апартеида, за что 27 лет сидел в тюрьме, лауреат Нобелевской премии мира 1993 года.