Ядро иудейства
Шрифт:
Когда человек меняет место жизни, все остраняется, по выражению Виктора Шкловского. На этом изменении, как на разломе, обнажается мир и действующие в нем лица, возникают новые связи, соединения, слог и стиль, то есть все то, что переводится с латыни одним словом – «текстум» – текст.
Открывается истина, что текст, называемый романом, есть открытая словесная система. И она втягивает в себя все потоки – жизни, памяти, всего прочитанного, усваиваемого через цитату, образ, иронию, трагедию и даже запах.
Вспомним Пруста.
Только в этом контексте начинаешь понимать феномен структурной поэтики таких
Тогда, во второй половине семидесятых, я говорил в своем докладе о структурной поэтике, что философский или художественный текст – нечто большее, чем составляющие его части, как, положим, кристалл – нечто больше чем его первооснова – углерод. И преподаватели израильского университета, будучи в курсе последних новшеств мировой культуры, воспринимали это, как нечто элементарное, тривиальное, само собой разумеющееся. И это, – перешептывались они, – выдается, как последнее достижение мысли за «железным занавесом»?
На самом же деле, объяснил я, под этим поверхностным уровнем квазикультуры в страшные дни сталинского террора, а затем – в тухлой брежневской империи формировались яркие гуманитарные идеи и выдающиеся интеллекты уровня Бахтина и Лотмана, которые, вырвавшись в свободный мир, потрясли его.
Сейчас мы раскачиваемся на краю потока Истории, прорвавшего плотину. Смешались воды, хлынули идеи с Запада и из собственного исторического прошлого здесь, на Востоке. Но, в общем и целом, ничего уже нельзя изменить: научный и идеологический кризис захлестывает сегодня весь мир.
И все же единое духовное поле с периодическими провалами в пропасть звериного разгула масс, выносит эти провалы на своем хребте, возвращая дух на потерянные им высоты.
И еще одна тема, которую следует вынести из прошедшего века и расследовать в назидание следующим поколениям.
Тема эта – «Биология и власть».
Предстоит еще изучить шизофрению, лобовые инсульты, старческое слабоумие вождей, уровень мышления ефрейтора-недоучки Гитлера и сына сапожника-пьяницы Сталина, взлетевших на волне массового психоза. А они ведь возомнили себя создателями «человека будущего».
Прибавить к этому наследственные признаки – психозы Ленина, приведшие его к прогрессивному параличу, психозы впадавшего в экстаз Гитлера, короткую сухую ручку и сросшиеся пальцы на ноге – Сталина. И все это – при оказавшейся в их руках неограниченной власти. Над темой паранойи вождей, передающейся массе и направляющей нацию, над феноменом безумия власти я размышлял еще в ранние семидесятые годы. Над этими размышлениями эпиграфом витал анекдот: чем отличается шизофреник от неврастеника? Шизофреник знает, что дважды два – пять и он спокоен, он верит в светлое будущее. А неврастеник знает, что дважды два четыре, что светлое будущее – блеф, но это его страшно нервирует.
Всякое творчество есть покушение на прерогативы Бога. И если ты еще жив, и в полном сознании, и можешь достаточно быстро извлекать из памяти, как занозу, имена людей и название мест. Узнаешь себя и все вокруг тотчас после пробуждения даже в самом пустынном бесполом месте, лишенном вообще предметов, лишь по силуэту холма, очертанию дальнего дерева или повороту дороги, значит, Бог к тебе по-особому милостив. И пусть над этим смеются образованные дураки, столько на твоем веку и в твоем веке наломавшие дров, приведшие к истреблению миллионов людей, умрут они с отчаянной пустотой в глазах, в конечный миг силящихся увидеть Бога. Но увидят они лишь печальный укоризненный взгляд вечно торчащего перед ними Вечного жида.
Сейчас стало модным ругать информативный взрыв, захлестывающий человечество. Но информация есть спасение жизни, ее способность и залог вывернуться из любой гибельной ситуации и устоять под любым обвалом. Ведь лишь отсутствие информации у европейских евреев о чудовищных намерениях нацистов, помноженное на неверие и наивность души человеческой, привело к Катастрофе.
Эти мысли, как ни странно, возникали у меня на берегу солнечно безмолвствующего Средиземного моря, взывая к исповеди.
И я часами просиживал у кромки вод, избывая тоску бездарно прожитых лет, боль – от безнадежной рассудительности, неколебимой трезвости, скучной посредственности прошлого существования.
Только прекрасная пустыня моря медленно излечивала, втягивая в себя до такой степени, что, казалось, вот, обернусь, а там никакого города, Но надо было обладать пророческой верой Герцля, чтобы эта абсолютная фантазия обрела корни в реальности.
Через десятилетия проживания на этой земле, не отстает вопрос, не дающий душе пребывать в дреме. Может ли она обрести новое дыхание, приникая к пространным и престранным фрагментам неизвестных текстов, фрагментарность которых вызывает бурный прилив творческой энергии и острую тоску по полному тексту?
Хотя известно, что завершенных текстов не бывает: все они внезапно начинаются и также внезапно кончаются, и все великие книги это разомкнутые системы, рождающиеся, как Венера из пены морской, и исчезающие в ночи.
И земля эта – такой же незавершенный текст. Из любой ее точки, даже из самых ее скрученных и скученных переулков, виден простор и провалы в синеву бескрайней обители Бога, и тайно ощутимая тяга с высот словно бы очищает человеческие лица от всего земного и углубляет взгляд, обращенный в себя. Надо лишь сорвать с глаз пленку озлобленности, постепенно и терпеливо обрести долгое дыхание, и не принимать все заново приобретенное как прекраснодушие или заблуждение души, памятуя, куда завели человечество заблудшие души.
Профессор Бар-Иланского университета, блестяще читавший курс о книге "Зоар" сказал в беседе со мной:
«Вы говорите о понятиях западной науки – времени, скорости, материи. Но они явно недостаточны для построения всеобъемлющей картины мира. Психические переживания этих понятий, конечно, не исчезают. Но управлять космосом способны и другие категории, как, например, сефирот в кабалистическом строении мира, связанные с переживаниями иного рода. И функционируют они, по-видимому, ничуть не хуже тех, принятых на Западе. Ученые говорят, что знаковые системы существуют независимо от того, видел и видит их человек, или не видит. Другими словами, знаки, буквы существовали до сотворения мира людей. Были растворены в пространстве. Это уже сказано в Кабале, где Святой, благословенно имя Его, выбирает из построившихся к Нему в очередь 22 букв ивритского алфавита одну, чтобы создать на ней наш мир».