Яга Абыда
Шрифт:
Клубок переливался медным и золотым, и головы Керемета щурились, отворачиваясь. Медовая капля пролилась сквозь пальцы, с лёгким звоном канула в озеро под веткой, а Ярине словно иглу в сердце вогнали.
– Ты, юная Яга, не шути со мной. Спросил – отвечай, – миролюбиво прошелестел Керемет.
Ярина, у которой онемело в груди, словно оттуда вынули что-то, у которой рука болталась, как каменная чурка, и душа ушла в пятки, едва понимала, что говорит страшная птица, и уж ни слова не помнила, о чём её спрашивали.
Керемет тем временем повернулся на
– Вон избушка Абыдина, – проговорил он ласково, так, что дрожь пробрала до самых костей. – Далеко, ох, далеко, дороги тут туманные. А вон там, за Передним Лесом, дом твой. Смотри-ка, и огонёк в окошке. Мамка-то, поди, до сих пор кличет? Хочешь, унесу тебя туда?
– Абыда говорила, тебе из Хтони не вылететь, – преодолевая оцепенение, проговорила Ярина.
– Ты посмотри на мои крылья.
Керемет мигнул, марево в его руках рассыпало искры, и тут же поднялся такой ветер, что заложило уши: развернулись широкие, тяжёлые крылья, взметнулись перья, целый дождь мелких пёрышек пролился на Ярину. Пух забился в нос, попал в глаза. Полнеба запеленали крылья.
– Неужто таки не вылететь? – насмешливо спросил Керемет.
– Ни одному мертвецу из Хтони не выйти, – прошептала Ярина.
– Это тебе Абыда сказала, а Абыда ведь – всего только голова среди Яг, да и то недолго уже, выходит её время. Древние Яги, те, что за грань перешли, они бы тебе иного порассказывали, но не допускает тебя до них Абыда, бережёт. Поди и лиц их не показывала?
Ярина качнула головой, чувствуя, как выскальзывает из слабых пальцев плесневелый венок.
– А ты загляни в её зеркало, когда она сама туда смотрит. И увидишь… Ты меня испугалась, юная Яга? А ведь меня нечего бояться, у меня всё на виду: что прежние лица, что медные перья, что твоё сердечко. Это Яги всё прячут, всё норовят выглядеть, точно люди, даже тут, в Хтони…
– Зачем ей прятать? – укусив себя за губу, чтобы прорезался голос, спросила Ярина. – Всё ты врёшь. Ничего она от меня не прячет!
– Прячет, да ещё как, – развеселился Керемет, поигрывая золотым сгустком, с которого стреляли в болото солнечные искры. С каждой новой искоркой, что слетала с ядра, всё сильней кружилась голова, всё слабей становились ноги. – Прячет своё прошлое, прячет твоё будущее. Да и прошлое твоё не больно-то в охотку тебе показывает. А я покажу… Покажу. И дом твой покажу, и маму, и бабку родную. А знаешь ты, юная Яга, что там, за Передним Лесом, у тебя и сестра уже народилась? А другая твоя сестрица, сводная, здешняя, тут же, в Хтони померла, в самое Пламя угодила. Не сумела Ягой новой стать. А Абыда ведь одной ногой на той стороне уже, и без ученицы остаться – что Лес мне в пасть бросить. Но коли я тебя сейчас съем, она ведь новую раздобудет да и горевать сильно не станет. А коли ты сама согласишься домой улететь отсюда, то…
Керемет сжал пальцы, плотоядно полыхнули глаза, и Ярина задохнулась, словно кто-то вокруг горла обвился и давит.
– Нежная какая, – прохрипел Керемет, ослабляя хватку. – Видать, сильно Абыда с тобой нежничает, раз ты хрупкая, как бутылёк со свечкой. Нежничает, боится. И от холода моего тогда тебя защитила. Помнишь, как мёрзла ты, когда только в избу попала? Крохотная была, маленькая. Да и теперь спичка, веточка на ветру. Ничего, время своё возьмёт… Возьмёт…
Шумели осины, накатывала, скрипя галькой, Калмыш, а Ярина стояла и сама не понимала, как ещё на ногах держится – словно воздух сгустился за спиной, не давая упасть ни назад, в реку, ни вперёд, в озеро, в ноги многоликому Керемету.
– Станешь новой Ягой – станешь главной среди Яг, как теперь Абыда, – сквозь звон доносилось до неё шёпотом и свистом. – Главной – да не одной. Узнаешь ещё, как тяжело, когда в тебе чужие судьбы маются, чужие напевы… А хочешь, сейчас тебе покажу? Хочешь узнать, что тебя ждёт, если с Абыдой останешься? Понравится – уходи на все четыре стороны, я тебе и дорогу короткую до избы покажу. А не понравится – унесу тебя в твой город, в твоё гнездо…
– Я… я не буду Ягой… я Царевной, – едва шевеля губами, выговорила Яра.
Керемет захохотал, как закаркал. Целая стая закаркала следом – сухо, будто камни и кости пересыпали.
– Царевны – отражения Яг. Не зря они свой Сад и в Лесу, и в Хтони раскинули. А ты мимо него прошла, в Калмыш окунулась – жди теперь памяти. Если раньше изредка мерещилось, с трудом прорывалось сквозь Абыдовы-то преграды, то теперь рекой хлынет, оглянуться не успеешь, как вспомнишь, кто ты такая, как назад захочешь. А я тебе сейчас предлагаю – унесу, никто и не узнает, и время ворочу, в колыбельке окажешься…
Шептал, шептал он, шелестел лес, горели огоньки мелких глаз, а у Ярины перед глазами опять – синие бусы, розовая куколка, венок из жёлтых цветов. Крепче сжала упругие стебли, тронула пальцем пышную шапку, стебель ткнулся срезом в ладонь, оставил молочное пятнышко…
– Одуванчик, – растерянно, нежно вырвалось из груди.
– Ярина! – раздалось откуда-то разъярённо, отчаянно. – Яринка!
– Ишь ты, прилетела таки, – злобно зашипел Керемет, зажимая в руках золотой клубок. – Ну! Выбирай, юная Яга, если хочешь вернуться, чтобы ни Леса, ни Хтони, ни избы чёрной, ни всадников, чтоб мамка с папкой родным рядом, – надень венок!
Надень венок, Риночка. Гляди, какой: как солнышки маленькие. А дома расплетём, поставим в воду, будут цветочки…
Руки сами потянулись к голове, лёгкие, невесомые. Серые цветы коснулись кос, пеплом осыпались на густые волосы. Ярина закрыла глаза, против воли блуждала по губам улыбка.
– Ну! – склоняясь, накрывая её синей и плотной тенью, шептал Керемет и вдруг затих, растерянно, недоверчиво, по-птичьи прокричал: – Надела… Надела, девочка… Скажи теперь «Полетели!» – и полетим! А нет – так дай хоть дохнуть на тебя, отдай свой свет, ты ведь Ягой хочешь стать, Ягой али Царевной, всё одно, свет тебе ведь мешает только, только с толку сбивает…