Яга Абыда
Шрифт:
– Ярина! – услышала она над самым ухом. – Не смей! Не смей!
Чьи-то руки, цепкие, жёсткие, оторвали от земли, стряхнули с головы пепел. В тот же миг вернулась в грудь тяжесть, Ярина поняла, что едва дышала всё это время. Вдохнула глубоко, и чуть не вытошнило от сладковатого, прелого сенного запаха. Распахнула глаза, охнула, пятки стукнулись о деревянное дно, и вот уже словно кувырнулось что-то в животе, в груди, и знакомым сухим теплом потянуло сзади. Ноги наконец перестали держать, и она кулём упала на дно ступы, откуда не было видно ни чёрного неба Хтони, ни рыжих глаз Керемета,
Резкими толчками неслась ступа, летела так быстро, что не успевала отразиться в водах Калмыши, не поспевали за ней брошенные вдогонку перья-кинжалы, не дотягивался тугой ядовитый вьюн. Только у Золотого Сада Ярина пришла в себя, подняла голову. Тяжело, незнакомо билось сердце, и голова была тяжёлой, в глазах всё никак не рассеивалась муть.
– Дотронулся до тебя, окаянный, – судорожно бормотала Яга где-то над головой, истово работая помелом. – Сердце в своих лапах подержал, сколько силы выпил, сколько дней… Ничего, ничего. Ты ему ещё дашь отпор, Яринка. Всё, глазастая, всё, домой летим, домой…
А дальше то ли сон был, то ли явь, то ли тёплая память, только вдруг Хтонь исчезла, и Ярина зашагала по ветру, глядя под ноги. Полетел со всех сторон снег, но ученица Яги ступала твёрдо: закусив губу, выхватывала глазами широкий лист, прыгала на него, едва нажимая, быстро перескакивала на следующий.
Снизу бежала лиса, сзади роем летели осенние бабочки. Синий мотылёк сел на локоть, Ярина тряхнула рукой и потеряла равновесие. Абыда в избе охнула, рванулась – поймать, подхватить, – но ученица и сама справилась: успела, взглядом сорвала с дуба горсть разлапистых листьев, по самому краешку прошла воздушной тропой.
Засмеялся ветер. Поднялся ласковый душистый дым, медведи высунулись из своих берлог, в последний раз перед зимой приветствую будущую хозяйку. Ярина смеялась, наклоняясь, гладила пушистые уши, свалявшуюся шерсть. Лисы тащили гроздья рябин, юркие ящерки несли на спинах пшено и ягоды бузины.
Домой Ярина вернулась другой походкой: лёгкой, танцующей, с целой корзиной лесных даров. Обняла вышедшую на порог Ягу, привстала на цыпочки, шепча в ухо про лесные чудеса. Похвасталась:
– По самому краешку прошла – не упала!
И скинула на крыльце мокрые, в грязи, в приставших листьях чёботы 35 . «Ступня-то выворачиваться начала, – приметила Яга. – Не по человечьи. По-яговски…» Вздохнула, а сама кивнула, гладя ученицу по спутанными волосам:
– Молодец. Так и беду свою по самому краешку обойдёшь, когда час придёт. Обойдёшь и не рухнешь.
…Яринка подняла голову – а сверху, далеко, мелькали звёзды, ели норовили залезть лапами в ступу, и пахло гнилью и хвоей. Абыда работала помелом, и ступа, будто бешеная, неслась домой.
35
Чёботы – сапоги или глубокие башмаки, иногда с загнутыми носками.
Глава 7. По те стороны Леса
– Я заклинаю белым розовую луну.
Я бы давно сумела шить по большому льну.
– Рано, Ярина, рано. Руки ещё слабы.
Дальней огни Поляны нужно тебе забыть.
Прошлое хорошо бы в пепел, до дна изжить.
Рано, Ярина, рано льну по большому шить.
Двор показался до того родным, что Ярина едва не разревелась. Память, нахлынувшая было в Хтони, отошла, как волна прибоя, оставив смутные лужицы, бледные пятна.
Ярина вспомнила, как ранней весной, первой своей весной в Лесу, увидела цветок – прошлогоднюю душицу с нежными розовыми цветами, с овальными листьями, крепко вмёрзшими в лёд. Цветок не тянулся к свету, не жался к почве, а словно и не понимал, что с ним случилось, отчего он застыл в невесомости льда между землёй и небом. Где-то капали, тая, ледяные кромки, тонко-тонко свистела первая весенняя капель, и Ярине показалось, что это стонет душица.
Она попробовала освободить цветок руками, но лепестки, впитавшие влагу, расходились в пальцах, как старый хлопок.
– Абыда! – бросилась она к избе. – Абыда, помоги! Там цветочек!
Яга, только вернувшаяся с Дальних Полян, колдовала над тестом. Ярина вбежала и с силой вцепилась в её подол:
– Помоги!
Абыда, шевеля губами, то ли отсчитывала секунды, то ли читала заговор на дрожжи. Дёрнула головой: мол, подожди. Но Ярина упорно трясла её за локоть, тянула на улицу:
– Ну куда ты меня тащишь? Сколько раз говорила, не лезь, когда тесто готовлю! Весь Лес им кормится, особенно весной!
– Там цветочек плачет!
– Какой такой цветочек? Ярина, в Лесу цветов – тьма без малого! И все скоро проснутся, а солнце нынче холодное, нужно землю подкормить, нужно лёд растопить помочь.
– Так помоги! Этот цветок во льду!
– Это прошлогодний цветок. Прошлое своё отжило, закончилось. Новые цветы придут, новые травы уже готовы проснуться. Они встанут на смену.
– Но как же прошлое? Как взять и забыть? У тебя на дворе ведь цветок, Абыда, волшебный ведь…
Яга сердито вышла во двор, носком валенка разбросала рыхлую землю пополам со снегом. Опустилась на колени, провела рукой над вмёрзшей в снег душицей. Та трепыхнулась, отозвавшись на тепло, и комок льда, в который вмёрз стебель, закапал, оплывая.
– Почему так медленно?
– Потому что если сразу повернуть из зимы в лето, цветок растеряется, не поймёт ничего и память свою погубит, – проворчала Абыда, не отвлекаясь от душицы, ловко освобождая стебель. – Теперь лепестки… сердцевинка… самое сложное. Помогай.
Позже, спустя много и зим, и лет, Ярина спросила Ягу:
– Почему ты согласилась? Весь Лес оставила без хлеба, пока помогала одному цветку.
– Потому что ты попросила. Яга, даже юная, если и просит – просит неспроста, пусть и сама это не понимает.