Шрифт:
Сенполия
(невыдуманная история)
(Рассказ)
Без четверти шесть в моей квартире нервно и настойчиво зазвенел звонок. Не открывая глаз, я нащупала телефонный аппарат на тумбочке у кровати и сняла трубку.
– В этом доме дадут когда-нибудь поспать! – заворчал спросонок мой сердитый муж и, нахлобучив себе на голову подушку, тут же захрапел, повернувшись на другой бок.
– Алло! Алло! – раздался в трубке срывающийся голос моей кумы Лариски, – Наташка!… Прости!… Ты спишь?…
– Уже нет, – сонно проворчала я.
В трубке что-то забулькало. Сквозь бурный поток слез, перемешивая обрывки фраз, моя подруга просила меня немедленно приехать к
– Лариска,… ну что опять случилось? – сонным голосом протянула я, протирая глаза и убирая волосы с лица. – Давай спокойно и по порядку.
В течение нескольких минут в трубке были слышны лишь одни рыдания и обрывистые фразы:
– Быдло!… Быдло!… Я его ненавижу, ненавижу! Алкаш проклятый!… Он меня побил!… Все! Все! С меня хватит! Я его выгнала!… Навсегда!… Наташка! Мне плохо! …Наташка!… – И опять рыдания, – Приезжай, Наташка, я сейчас умру… Наташка!…
Ехать в шесть часов утра мне не хотелось, зная наперед весь уже знакомый мне сценарий Ларискиных истерик по поводу очередного выпроваживания ее альфонса, тем более, что, просидев допоздна над сложным редакционным материалом по Центру космической связи, я чувствовала себя разбитой и не выспавшейся, а до работы оставалось еще добрых три часа. Но убеждать мою куму Лариску в том, что нашу встречу надо отложить до вечера, было бесполезно. Она требовала немедленного моего приезда в качестве неизменной своей «жилетки», на которую так много уже было пролито ее горьких слез, что сухого места не осталось.
– Хорошо, Лариса, я буду у тебя через час, – пообещала я и положила трубку. Через час не получилось, так как мой Сережка, испорченный в детстве дурным примером мужского культа в семье, требовал к себе слишком много внимания:
– Где мои носки?
– Там, где ты их бросил вчера.
– Я имею ввиду чистые…
– В шкафу, разумеется.
– Подай мне часы.
– Возьми на тумбочке.
– А ты на что?
– А больше не на что?
– Разговорчики в строю!…
Лениво переругиваясь, скорее по привычке, мы наконец расстались, чмокнув друг друга на ходу. Сережка умчался в сторону своего КПП, а я уже тормозила за углом нашего дома проезжающую мимо маршрутку, чтобы успеть до работы хотя бы на пятнадцать минут забежать к своей непутевой подруге.
Давняя школьная дружба связывала нас с Ларисой и крепла с годами, несмотря на столь разные наши судьбы. И если на свою судьбу до сегодняшнего дня мне грех было обижаться, то судьба Ларисы не баловала ее особой лаской, испытывая ее на прочность суровыми жизненными испытаниями. Она рано осиротела, если не считать отца, который бросил их с матерью, когда Ларисе было чуть больше года. Девочку в основном воспитывала бабушка, так как маме приходилось много работать – отец скрывался от алиментов, и вместо ожидаемых скудных переводов чаще всего приходило короткое сообщение о том, что адресат выбыл. Мама работала инженером на одном из крупных предприятий города и часто уезжала в командировки. Ларисе было десять лет, когда с мамой случилась беда: в одну из последних своих командировок мама уехала и не вернулась, попав в автомобильную катастрофу по дороге в аэропорт в далеком чужом городе. Среди вещей, привезенных вместе с мамой, был пушистый розовый заяц, подарок, который везла мама своему ребенку. Все эти ужасные несколько дней девочка не расставалась с игрушкой. Глаза ее были сухи – она не плакала, а только крепко-крепко прижимала к себе нелепо яркого розового зайца, и когда у девочки осторожно попробовали забрать его, она страшно закричала, забилась в истерике, затем слегла. В те тяжелые дни я не отходила от нее ни на минуту и даже спала рядом в кресле, пока Лариса не поправилась. Моя мама готовила нам на двоих – наши мамы были подругами, и жили мы тогда в одном доме и на одной лестничной площадке. Через несколько лет умерла и бабушка, оставив внучке двухкомнатную квартиру в центре города и сберкнижку на небольшую сумму. Все сбережения, которые бабушка всю жизнь откладывала на «черный день», «сгорели», когда развалилось большое крепкое государство. Лариса только и успела купить на них две полки для книг и журнальный столик. К этому времени она уже закончила медучилище и работала процедурной сестрой в одной из городских клиник. И все же, несмотря на тяжелые испытания, Лариса не растратила оптимизма и душевного тепла. Наплакавшись над очередной какой-нибудь своей неудачей, она тут же о ней и забывала.
Природа щедро одарила ее добродушием, умением сочувствовать
Не успела я нажать на кнопку звонка, как дверь тут же отворилась, и Лариска, взъерошенная и заплаканная, схватила меня за руку и втащила в квартиру. В комнате у нее царил непривычный беспорядок: постель была разобрана, вещи валялись на полу, словно Мамай воевал здесь всю ночь. Мамай, по имени Валера – последний Ларискин любовник из серии «болтающихся в проруби»,– мыкался « от одного берега к другому». Он неделю жил у Лариски и клялся, что подал на развод со своей «мымрой», потом исчезал на неделю, потому что мирился с «мымрой», и так продолжалось уже больше года как в мыльных бразильских сериалах. Каждый раз в свое новое возвращение сей блудный «сукин сын» дарил Лариске какую-нибудь безделушку, клятвенно заверяя ее, что пришел навсегда и раскладывал в ванной свои бритвенные принадлежности. Очередной непродолжительный «медовый месяц» как всегда заканчивался в лучшем случае скандалом и разводом, в худшем – как в теперешнем – дракой и тем же разводом. И так продолжалось до бесконечности.
Наплакавшись вдоволь на моем плече, Лариска схватилась за чайник, но я ее остановила, взглянув на часы и охнув. Почти скатившись по лестнице, уже на первом этаже я крикнула подруге, что еще зайду, и помчалась через улицу, а затем дворами к высокому серому зданию – редакции газеты, где я работала. И, как назло, у двери своего кабинета столкнулась с шефом, который меня уже разыскивал, сердито поблескивая очками и поминутно поглядывая на часы. Пришлось на ходу сочинять оправдание, что ездила, якобы, за детьми в деревню, (хотя забирать их собиралась еще только через неделю).
– Наталья Леонидовна, вас ожидал посетитель да так и не дождался – оставил вам папку с бумагами на столе, – строго проинформировал меня шеф.
Я рыбкой скользнула в свой кабинет и притворила за собой дверь. На моем столе уже разрывался телефон.
– Алло! – сняла я трубку.
– Наташка, это я, – раздался в трубке виноватый голос моей подруги, – как ты? Тебе не попало?
Не успела я что-либо ответить, как она, перебивая меня, затараторила о своих планах, которые она каждый раз строила, выпроваживая своего Валеру. На сей раз она «уезжает на заработки в Германию – в Баден-Баден какой-нибудь, например, – будет жить в качестве гувернантки у какого-нибудь колбасника, нянчить его детей, а колбасник вдруг окажется вдовцом или разведенным – всякие ведь бывают случаи…»
– Лариса! – кричу ей в трубку, – меня выгонят с работы, потом из дома, и мы вместе поедем работать гувернантками-колбасниками! А пока… дай мне работать – у меня весь стол завален бумагами! Я забегу к тебе. Пока!
Я кладу трубку и перевожу дыхание. Светлана Алексеевна смотрит на меня из-под очков и прячет улыбку:
– Кофе хочешь? Я сейчас поставлю. Тебе не повредит одна – другая чашечка, да и пирог я вчера пекла – угостить тебя хочу.
Я развожу руками, оглядывая свой заваленный стол.