Якорь в сердце
Шрифт:
Судно тем временем пришвартовывалось. Лигита Эльвестад нервничала не меньше Петериса Бартана. Поднявшись на шлюпочную палубу, она разглядывала людской муравейник на берегу, искала глазами Пича и не верила, что узнает его.
Бартан тоже выбрал удобный пост для наблюдения. Живописно прислонившись к машине, он с некоторым превосходством наблюдал шумную толчею у судового трапа, являя всем своим видом образец преуспевающего технократа.
Лигита ступила на берег и зашаталась. Каким бы ни был ее отъезд, с какой бы целью ни вернулась она теперь, родная земля взывала к ней сквозь гранит и железобетон. Колени стали мягкие, словно ватные, Лигите еле удалось сохранить равновесие.
Может быть, тому виною было волнение, годами сдерживаемый напор воспоминаний, которые теперь рвались наружу. Но это могло быть и знакомое всем морякам обманчивое ощущение — после долгого рейса всегда кажется, что земля качается под ногами, будто палуба корабля.
Совладав с собой, она внимательно посмотрела вокруг, постояла немного и, потеряв надежду, что ее кто-нибудь встретит, повернулась спиной к праздничной суете и медленно побрела к реке.
— Простите… Вы госпожа Эльвестад? — вернул ее к действительности мужской голос.
Лигита вздрогнула. Перед ней стоял элегантный мужчина лет тридцати пяти.
— Пич?.. Боже мой, неужели это мой маленький Пич?! — Лигита обняла Петериса и тут же отстранила. Держа обеими руками за плечи, она вглядывалась в его лицо.
— Да, конечно, это я, твой маленький Пич! — Петерис успокаивал ее, как ребенка. — Только не говори, — улыбнулся он, — «как ты вырос!». Прошу тебя, Гита!
Эту фразу он заготовил заранее, чтобы одолеть замешательство первых минут.
— Гита… — повторила она с легкой грустью, будто слушая, как тает слово на языке. — Давно забытое имя… В Германии меня называли «фройлайн Лигита», а в Швеции ради экономии — просто Ли. — На ее лице появилась горькая улыбка.
Петерис спохватился и протянул Лигите роскошные красные розы, которые держал за спиной. Она хотела поблагодарить, но от избытка чувств не могла выговорить ни слова и, смутившись, спрятала лицо в цветах.
Когда Петерис снова увидел лицо Лигиты, оно было влажным, то ли от росы на лепестках, то ли от слез.
— Где твой багаж? — спросил Петерис, желая нарушить затянувшееся молчание.
— Эти несколько дней я спокойно проживу на корабле, — ответила Лигита. — В порту ведь не качает.
— А мы думали, что ты останешься подольше, приготовили тебе комнату.
Лигита посмотрела на Даугаву.
— Спасибо… Я ведь не знала, получил ли ты мою телеграмму, захочешь ли вообще меня видеть. Всю эту ночь я не сомкнула глаз. Стояла на палубе, пыталась вообразить, как теперь выглядит Рига…
— Ну и как?
— Действительность всегда оказывается иной… Ты даже представить не можешь — до чего это странно — когда все говорят по-латышски. — Лигита огляделась. — Это было где-то здесь, да?
Петерис кивнул:
— Тут… Знаешь, что сильнее всего врезалось мне в память? Название корабля — «Хелголанд». Я был тогда в том возрасте, когда читают по буквам все надписи… Нет, пожалуй, старше. Только в школе еще не учился.
— А теперь ты знаменитый физик и, наверное, отец семейства?
— А ты совсем не изменилась, такая же красивая, стройная и…
— Манеры настоящего сердцееда, — улыбнулась Лигита и невольно повторила слова Петериса: — Как ты вырос!
Петерис взял гостью под руку и повел к машине.
— Поехали. Жена ждет нас к завтраку.
…«Москвич» скользил по Комсомольской набережной. Навстречу ему неслись легковые машины. В это солнечное утро бабьего лета многие стремились вырваться из города.
Лигита сидела рядом с Петерисом и напряженно смотрела в окно, стараясь перекинуть мост из настоящего в прошлое.
— В Стокгольме движение, наверное, куда оживленнее? — спросил Петерис. К нему уже вернулось его обычное настроение.
— Да, — ответила она безучастно. — Поэтому я стараюсь в городе как можно реже садиться за руль. Нервы не выдерживают. — Она снова обернулась к набережной: — Этих перил ведь раньше не было?
— У тебя хорошая память.
— Есть места, которые я не забуду до конца своих дней.
Машина промчалась мимо памятника латышским стрелкам, вынырнула из туннеля.
— Хочешь, я тебе покажу город? — предложил Петерис. — Вот, например, тогда у собора Петра не было башни…
— Ради бога, Пич, не надо! — перебила его Лиги-та. — Я же не экскурсантка…
— А кто?..
Возглас Петериса вопросительным знаком повис в воздухе и долго висел в неожиданно наступившем молчании. Казалось, Лигита не ответит. Но она проговорила наконец:
— Не знаю… — В этих трех слогах прозвучало неподдельное смятение. — Увидела твое имя в газете и поняла, что должна ехать. Немедленно…
— Да, в самом деле, расскажи, как ты меня нашла.
— Хочешь потешиться своей международной славой? — Лигита улыбнулась и вынула из сумочки газету. — Пожалуйста! Обычно я газет не читаю, эту мне дочь принесла — дескать, напечатан большой репортаж о рижских ученых. Я дочитала до половины и уже собиралась было отложить ее в сторону. Что мне до квантовой теории и ядерной физики? И тут увидела твое имя. Хочешь, переведу? «Над спектрометром особой конструкции работают талантливые физики Зигурд Калнынь, Владимир Гришин, Петерис Бартан и другие. Особенный интерес представляет метод Бартана. Биография молодого ученого характерна для советского времени: рос без родителей, которые погибли во время немецкой оккупации, ребенком был депортирован в Германию и только после войны вернулся на родину. На протяжении всех лет, с первого класса школы до окончания университета, полностью находился на государственном обеспечении. Недавно молодому физику присуждена ученая степень доктора, лиценциата…» По-вашему, кандидата наук, кажется. Держи на память.
— Вырежу и в рамочке повешу на стену в лаборатории. Пригодится, когда буду защищать докторскую, — рассмеялся Петерис. — А я еще не хотел встретиться с этим надменным шведским журналистом, показалось, что он имена Эйнштейна и Ландау и то краем уха слышал.
— Не смейся, пожалуйста! Без этих строк я никогда не узнала бы, что мой маленький Пич жив. Сколько тебе сейчас лет? Тридцать три?
— Ровно тридцать пять. Когда-то ты изо всех сил старалась сделать меня старше. Теперь наоборот. Вот и пойми вас, женщин.