Якорь в сердце
Шрифт:
Лигиту вовсе не тянуло на шутки:
— И уже кандидат наук. Как ты этого добился?
— Много работы и чуть-чуть везенья… — серьезно ответил Петерис.
Дома Петерис доверил гостью жене, а сам вышел на веранду.
Ильзе провела Лигиту в кабинет, куда по случаю необычного визита были водворены диван и низкий журнальный столик. На нем лежали фотографии, туристские издания и проспекты: сельские и морские пейзажи, города, памятники архитектуры, идиллические уголки природы. На стене все еще висел засохший венок, сохранившийся от Иванова дня.
— Эту комнату мы приготовили для вас.
— Весьма любезно с вашей стороны, — с непривычки в разговор Лигиты вкрадывались старомодные обороты речи.
Она подошла к окну, откуда открывался вид на Даугаву и новую Ригу, выросшую на противоположном берегу. По садовой дорожке бежал к реке мальчик с удочкой.
— Примерно столько же лет было Пичу, когда я увидела его впервые, — задумчиво сказала Лигита. — Кто мог бы подумать, что у него теперь жена и двое детишек… Мне так неудобно — не привезла для ребят никаких гостинцев… И для вас тоже…
— Что вы! — отмахнулась Ильзе. — Я вообще не признаю этой современной мании одаривания. Настоящие друзья стоят выше таких мелочей.
— Все-таки дети, — не соглашалась с ней Лигита. Она порылась у себя в сумочке, вынула небольшую пеструю коробочку. — Мои жуют с утра до вечера, может, вашим тоже придется по вкусу.
Чтобы переменить тему, Ильзе спросила:
— Лучше расскажите, как вы нас нашли. Ваша телеграмма грянула точно взрыв бомбы.
— Вначале я тоже не хотела верить своим глазам, — охотно повторила Лигита уже рассказанное. — Но, знаете… депортирован в Германию… да еще фамилия Бартан. Самое удивительное, что я знала фамилию Пича. Обычно в Саласпилсе мы, дети, не успев познакомиться друг с другом, отправлялись на кладбище… Когда я прочла газету, все перевернулось во мне, я вдруг почувствовала, как бегут годы, мигом собралась и выехала первым пароходом.
Лигита снова открыла сумку и вынула из нее сверточек. В нем было полдюжины мужских галстуков.
— Как вам кажется, ему понравится?
Ильзе положила галстуки на спинку стула.
— Он будет очень рад.
— Мне так приятно было выбирать их, — довольная, рассказывала Лигита. — Как будто у меня опять появились заботы о моем маленьком Пиче. А что, собственно, он теперь делает, если это не государственная тайна? Из этой статьи я ничего не поняла.
— Кто их, физиков, может понять? Второй год корпит над своей докторской диссертацией и сам не знает, когда закончит.
— Да, — Лигита обвела взглядом обстановку комнаты. — Но как вы обходитесь? — спросила она недоуменно. — Сначала учеба, потом диссертация… Это же стоит бешеных денег!
Теперь удивилась Ильзе. Она никогда не ломала голову над такими проблемами. Если не хватало денег для какой-нибудь крупной покупки, они брали в долг у друзей или в кассе взаимопомощи. Как в прошлом году, когда пришла открытка о «Москвиче» — нельзя же было пропустить такой случай.
— Не знаю, как вам и объяснить… — она запнулась. — Ведь Петерис работает не один, на свой страх и риск. Он руководит лабораторией института и…
— Главное, что он хороший муж, не так ли? — выручила ее Лигита.
— Грех жаловаться.
Обе рассмеялись. В комнату вошел Петерис с двумя бокалами вина.
— Вижу, что вы уже подружились, наверное, успели даже посплетничать обо мне… А теперь, мои дамы, к столу!
Веранда напоминала стенд в городском салоне мебели. Но зато стол для завтрака был накрыт и богато и с выдумкой. На нем красовались все закуски, которыми гордятся рижские кулинары.
— Банкет с раннего утра! — с искренним удивлением воскликнула Лигита.
— Голодные времена вроде кончились, — улыбнулся Петерис.
— Последний раз мы вместе ели на корабле, — сказала Лигита, по-прежнему глядя на стол.
Петерису передалось ее настроение:
— И ты учила меня держать ладонь под хлебом, чтобы ни крошки не упало.
— У тебя тоже хорошая память.
Лигита достала сигарету, зажигалку. Кивком поблагодарила Ильзе за пододвинутую пепельницу, закурила.
Петерис налил в рюмки бальзам и, приветствуя Лигиту, поднял рюмку:
— Ну, здравствуй, вечно молодая госпожа Эльвестад. Поздравляю с приездом в Ригу! — Он выпил и с удовольствием закусил сандвичем с лососиной.
Лигита осушила свою рюмку, но к еде не прикоснулась.
А Петерис уже сочинял следующий тост:
— За твое здоровье, Гита! Я даже перечислить не могу, сколько хорошего ты сделала для меня — в лагерной больнице, на корабле, потом в Германии, когда подкупила эту мерзкую крестьянку… Я всей душой желаю, чтобы тебе никогда не понадобилась чья-нибудь помощь, но все же хочу, чтобы ты не забывала: в Риге у тебя есть друзья, которые всегда… — Он не нашел подходящих слов. — Одним словом, выпьем!
Друзья… Да, это Лигита сразу почувствовала, хотя ей все еще не удавалось освоиться в обществе этих двух удивительно славных людей, которые так старались ей угодить. Чем деликатней вели себя хозяева, тем тяжелее давило ее чувство собственной вины. Почему Пич не спрашивает, где она была все это время? Тогда можно было бы оправдаться, доказывать, что она никогда не забывала родины, а просто жила своей личной жизнью — после всех лагерных ужасов это казалось важнее всего на свете.
Но хозяева, точно сговорившись, избегали касаться в разговоре первых послевоенных лет и не реагировали даже на едкое замечание Лигиты, что ее муж свою работу в Международном Красном Кресте фактически использовал в интересах отцовской фирмы.
Разливая кофе, Ильзе залюбовалась ожерельем на Лигите, огромной жемчужиной в золотой отделке.
— Великолепно, — сказала она, не скрывая восхищения. — Это, наверно, из семейных реликвий вашего мужа?
— Нет, — неожиданно резко ответила Лигита и спрятала жемчужину под жакет. — Это моя! Последняя из семи. Я отдала бы ее одному-единственному человеку на земле. Но… — она осеклась, тщательно погасила сигарету в пепельнице, отпила кофе, снова закурила и, набравшись духу, спросила: — Слушай, Пич, ну что мы так, будто горячими углями перебрасываемся?.. Почему ты мне не рассказываешь о нем?