Якорь в сердце

Цирулис Гунар

— Удовольствие, — недобро усмехнулся Варшавский. Он щелкнул зажигалкой, но так и не прикурил и грустно поглядел на собеседника. — Человек в отчаянии, готов прыгнуть через борт, а ты рассуждаешь об удовольствии… Понимаешь, она меня все лето упрекала: «Я-де тут задыхаюсь, не могу больше этого вынести. Я должна, мол, видеть людей». Наконец получаю командировку в город. Так что ты думаешь? Наташа отказывается ехать вместе. Чувствует себя нездоровой…

— Да, — глубокомысленно проговорил механик. — И теперь ты волнуешься, может быть, серьезно заболела? Когда моя Анфиса не пишет целую неделю, я тоже…

— Смеешься ты надо мной, что ли? — Варшавский с таким гневом стукнул кулаком по столу, что окурки вылетели

из переполненной до краев пепельницы. Но он тут же овладел собой. — Хотя ты ведь действительно в наших краях человек новый и ничего не знаешь. Так слушай, как все было на самом деле, и не верь никаким сплетням… Пицунду ты, вероятно, знаешь, да? Можешь мне поверить, это рай на земле. Самое теплое местечко на всем Кавказе. Море бархатное, в дюнах сосновый бор. И столовая птицефермы, где можно заказать запеченных в тесте цыплят и запивать их сухим винцом. Я был на седьмом небе, когда прошлой осенью мне предоставили туда путевку. «Пусть съездит туда этот дикарь, — улыбнулся начальник политотдела, — иначе совсем зарастет мхом на своем острове». Вот это был отпуск так отпуск, я тебе скажу!.. Там я и познакомился с Наташей! Ну что тебе о ней сказать? Я не знаю твоей жены, не обижайся, но ты наверняка тоже в нее влюбился бы! Когда впервые увидел ее — она выходила из моря — у меня дыхание перехватило. Проходя мимо, она глянула на меня — сердце замерло. Глаза голубые, теплые и улыбающиеся. Погоди, погоди, я сейчас тебе покажу ее фотографию!..

Старший лейтенант Варшавский вытащил бумажник, бережно вынул небольшой выгоревший снимок, завернутый в целлофан. Девушка действительно была хороша. Совсем молоденькая, она с детской улыбкой смотрела в объектив.

Спрятав фотографию, Варшавский продолжал:

— Она загорала совсем рядом. Эх, как мне хотелось заговорить с ней, познакомиться! Есть же пошляки, которые в таких случаях не теряются… Но я просто не знал, что сказать. Казалось, к такой девушке нельзя обратиться с обычными глупостями, спросить о прогнозе погоды или о меню в санатории, а затем, выяснив, откуда она приехала, тут же договориться о свидании и сходить вечером на танцы в турбазу. И в то же время я сознавал, что век себе не прощу, если упущу такую возможность. Чтобы выжать из высохших мозгов хоть какую-нибудь примитивную идейку, я открыл портсигар, засунул в рот папиросу. И тут же подвернулась под руку заветная ниточка.

«Вы не возражаете, что я курю?» — спросил я, готовый надавать себе пощечин за эту неумелую попытку корчить из себя франта. Как будто на пляже не хватало свежего воздуха!

Она весело рассмеялась, лениво повернулась в мою сторону и протянула руку.

«Вы могли бы угостить и меня, — голос был низкий, грудной… — Разумеется, если вы не считаете это признаком развращенности, — добавила она. — Между прочим, меня зовут Наташа, а курить я научилась, когда готовилась к выпускным экзаменам. Помогало бороться со сном — я кончала работу только в десять вечера, а потом готовилась». — «Знаю, знаю, — поспешил я согласиться. — Для меня курево тоже единственное спасение, когда ночью приходится одному стоять на командирском мостике».

Наташа оглядела меня с головы до ног. А у меня мурашки пробежали по спине: показалось, что она тут же поймает меня на этой мелкой лжи. Я плавал только в курсантские годы и тогда еще не курил.

«Моряк, а ни одной татуировки, — наконец промолвила она. — Поздравляю! В книгах морские волки всегда носят на груди якоря и голых русалок. — Наташа устроилась поудобней и, дружелюбно поглядев на меня, сказала: — Расскажите что-нибудь интересное. Мне очень нравится слушать о чужих городах и народах. Может быть, это нечестно, но в библиотеке, где я работаю, новые книги о путешествиях я прежде прочитываю сама».

Что мне было делать? Сказать правду, разочаровать ее? Я был уверен,

что тогда нить разговора оборвется и я никогда с ней больше не сумею заговорить. Я начал вспоминать рассказы друзей о визитах дружбы в Англию и в Швецию, о сложных маневрах на незнакомых фарватерах, о штормах и веселых приключениях в чужих портах. Понемногу я вошел в роль, изображая попеременно то штурмана с крейсера «Свердлов», то командира поста на атомной подводной лодке, то командира торпедного катера. Я бросал якоря у берегов Англии, проводил недели в полярных льдах Арктики, со скоростью пятидесяти миль гнался за нарушителями границы. Незаметно наступил вечер, я надел морскую форму, которая как бы подтверждала правдивость моих рассказов. Я чувствовал, что лечу, как корабль на подводных крыльях, и, осмелев от доброжелательного внимания Наташи, предложил поужинать в самом роскошном ресторане Гагры.

Так началась наша дружба. Работая в библиотеке, Наташа была начитанна, умела не только слушать, но и интересно рассказывать. Я был вдвойне счастлив. Теперь уже мне не надо было ничего придумывать, красоваться, как петуху в чужих перьях. Но признаться во лжи первого дня у меня не хватало храбрости. Казалось бы, это мелочь в сравнении с нашими разговорами об искусстве, музыке, о романтике, о жизни, о будущем, которое мы уже не представляли себе друг без друга. Мы не расставались целыми днями, вместе ходили на пляж и в кино, на концерты и на танцы, вместе ездили на озеро Рица, в Сухуми и другие традиционные места посещений. В автобусе мы всегда сидели рядом, и я был счастлив, когда наши руки неожиданно соприкасались или когда на крутом повороте я мог поддержать ее. Хочешь — верь, хочешь — не верь, но мы впервые поцеловались только на станции, когда поезд увозил Наташу в Саратов к родителям. Вернувшись в санаторий, я сразу написал ей длинное письмо, где наконец признался в своей безграничной любви. И она мне ответила!

Мы переписывались всю зиму. Весной Наташа сообщила, что приедет ко мне в гости, хочет побывать на Рижском взморье. Я был страшно рад и в то же время убит — ведь бесстрашный «морской волк» окажется жалким начальником поста. Надо было сказать правду прежде, чем она сама ее узнает. Я попросил внеочередной отпуск «по семейным обстоятельствам» и полетел в Саратов. Не щадя себя, я честно рассказал, что и как. Наташа не рассердилась. Оказывается, она и без меня знала, что я сухопутный моряк, иначе не стала бы со мной дружить. Ей, мол, не улыбается муж, который лишь раз в месяц заглядывает домой… Через неделю я привез на остров молодую и красивую жену.

Варшавский умолк. Молчал и механик. Он не знал, что следует говорить в таких случаях и почему старший лейтенант решил рассказать ему, совсем чужому человеку, историю своей женитьбы. Он ведь совсем не был похож на болтуна.

Лудзан неловко шевельнулся: с каким наслаждением он бы теперь прилег, чтобы перед сном хоть в мыслях погостить у жены в Ленинграде. Как хорошо, что Анфиса не возражала против его морской службы! Завтра же надо будет написать ей, что после Нового года освободится двухкомнатная квартира и она сможет тут же начать работать в портовой больнице… Но Варшавский прервал течение его мыслей.

— Прошел медовый месяц, — тусклым голосом проговорил старший лейтенант. — Нужно было начинать жить. Поверь мне, что я в Саратове не приукрашивал условия на моем острове, скорее, наоборот. Поэтому я не ожидал, что Наташа воспримет все так трагически. Конечно, нет общества, нет развлечений. Но разве все так уж плохо? По вечерам электричество, слушай радио или смотри телевизор. А днем?

«Игорь, мне скучно, — жаловалась она. — У тебя своя работа, ты целый день на людях. А мне что делать? Смотрю на телефон на стене — и некому позвонить. Носи свои бумаги домой и работай здесь. Мне хоть не будет так одиноко…»