Якорь в сердце
Шрифт:
Боцман никогда не жаловался. Он привык к трудностям. Когда Советская Армия освободила Смоленск, семнадцатилетний Иван должен был заботиться и о своем слепом дедушке, и о брате, который был на пять лет моложе его: стоять в очереди за пайком, ремонтировать пострадавший от бомбежек дом, пахать, сеять, копать и поливать огород, пилить и рубить дрова. Все это он делал охотно. Но варить и стирать — на это при всем желании у него не хватало времени. Послушавшись совета соседей, Иван женился.
Скоро можно будет отпраздновать двадцатилетие свадьбы, и, положа руку на сердце, Иван не мог вспомнить ни одного дня, когда бы он пожалел об этом. Самые счастливые часы жизни он проводил в кругу семьи. И, находясь на охране советских границ, он никогда не забывал, что охраняет также свою жену и пятерых детей. Однако в данную минуту его голова была занята куда более прозаическими делами. Нельзя же смотреть сложа руки, как пропадает якорь и пятидесятиметровая стальная цепь, которая еще послужила бы не один год.
Травкин прислушался к морю. Ясно, что в такую погоду нечего здесь торчать. Снявшись с якоря, они через полчаса войдут в заливчик на острове, куда обычно заходят все катера, если их в море застигнет шторм. Боцман не сомневался, что он выберет время наведаться в свой фруктовый сад.
На этот сад Иван Рогов набрел случайно. Когда шторм впервые загнал катер в бухту и грозился запереть их тут на несколько дней, командир послал боцмана за питьевой водой. Будучи дальновидным хозяином, Рогов решил на всякий случай осмотреть весь островок. На западной стороне находилось подразделение пограничников, остальная территория была необжитой. На одной заросшей тропе Иван Рогов споткнулся, из корзинки посыпались собранные по дороге грибы. Он выругался и собрался было повернуть обратно, как заметил в траве ржавую колючую проволоку. Каким образом она попала на этот уединенный остров? В нем проснулась страсть следопыта, которая с мальчишеских лет дремлет в подсознании каждого мужчины. Рогов отправился дальше. Вскоре он добрался до какого-то обгоревшего фундамента. Ямы, похожие на воронки, говорили о том, что дом был уничтожен во время артиллерийского обстрела. Эти картины разорения были ему хорошо знакомы по родной Смоленщине. Но там люди уже давно восстановили свои жилища. Здесь же царило запустение. Боцман помрачнел. Что произошло с жителями острова?
Только позже, исходив весь островок, Рогов понял все. Правда оказалась намного проще. На островке стояло когда-то всего четыре хутора. Общая площадь полей вряд ли превышала тридцать гектаров. Какой смысл оставаться тут в одиночестве, отрезанными от всего мира, когда на Большой земле создаются колхозы и совхозы? Островитяне бросили свои полусгнившие, покосившиеся домишки и поселились там, где не надо было грести четыре часа против течения, чтобы попасть в школу или купить в лавке соли и сахара, гвоздей или бутылку пива. Каждый разумный человек поступил бы на их месте так же.
Фруктовые деревья, однако, они с собой не взяли. И те каждую осень продолжали давать сливы, яблоки и груши. Особенно богатым обещал быть урожай в этом году. Будет чем полакомиться и ему и другим членам команды, чьи семьи живут в городке при базе. Оставалась одна проблема: как попасть на остров? Послезавтра их сменит другой катер, его экипаж не меньше любит сливы и яблоки, чем их. Через неделю же будет слишком поздно. И сейчас сама судьба протягивала им руку…
Когда боцман поднялся на палубу, все мысли улетучились. Опыт мгновенно помог ему правильно оценить ситуацию, движения сделались стремительными и сообразными. От недавней раздражительности не осталось и следа. Короткие команды следовали одна за другой.
Якорная цепь перелетела через борт. Боцман поднял руку. Еще можно было разглядеть призрачно белеющий буй, затем взревели моторы, и пена поглотила его. Катер вздыбил нос и рванулся вперед, как бегун, услышавший выстрел стартового пистолета. Закубенко постепенно наращивал ход. Он не старался выжать самый полный. Несколько минут сейчас ничего не решат. Никуда эта лодка уже не денется. Главное — до нее добраться. Нужно было соразмерить скорость хода с движением волн.
Вот волна приняла катер на свою спину. Казалось, он оторвется от поверхности моря и продолжит свой путь по воздуху. Резкий удар потряс корпус — катер провалился в пучину, следующая волна обрушилась на него, накрыла палубу и в бешеной ярости перемахнула через командирский мостик. У ног плескалась вода, казалось, что палуба погружается все глубже и больше не вынырнет. Но люки были крепко задраены, моторы работали безупречно, и катер вылезал для новой контратаки.
Удары стали сильнее, и капитан-лейтенант Закубенко замедлил ход корабля.
Командир оглянулся.
Рядом стоял Берзлапа. С его штормовой одежды потоками лилась вода. Когда особенно резкий толчок лишил его равновесия, нельзя было понять: он держит штурвал или держится за него сам. Но руки его не отрывались от штурвала, и командир не сомневался: на этого парня можно положиться.
Сзади, ухватившись за мачту, стоял на посту Дзигутаров.
Командир взглянул на своего помощника. Перов тоже промок до нитки и с трудом держался на ногах, но не искал прикрытия. Нет, шторм был для него родной стихией.
В наушниках послышался голос Крутилина:
— Цель три градуса с правого борта, дистанция три кабельтовых.
Командир приказал Берзлапе держать на три градуса правее, выждал какое-то мгновение и скомандовал сигнальщику:
— Включить прожектор!
Вспыхнул яркий свет, протянув свои щупальца через бурлящее море. Очевидно, остров был неподалеку, так как волнение заметно уменьшилось. Сноп лучей, подплясывая, дырявил завесу ночи. И вдруг застыл. Ему удалось поймать моторную рыбацкую лодку, медленно пробивавшую себе путь в открытое море.
Командир застопорил ход. С моторами, работающими на холостом ходу, катер по инерции приближался к моторной лодке, в которой теперь ясно можно было различить пять фигур.
Рыбаки не выключили мотора — при такой волне их скорлупка наверняка бы опрокинулась.
Командир понял это без объяснений, но легче ему от этого не стало. Он решил запросить их световым сигналом. Хотя, если признаться честно, не надеялся получить ответа.
— Спросите номер лодки, откуда и куда следует. Есть ли «добро» на выход? — приказал он сигнальщику.
Над волнами полетели молнии букв, создавая из точек и тире связные вопросы.
На удивление, рыбаки понимали азбуку Морзе. Как только погас последний сигнал, они столпились на корме и начали энергично махать руками то в сторону берега, то открытого моря. А затем жестами попытались изобразить, как вытягивают сеть.
— Они показывают нам паспорта, — сообщил старший лейтенант Перов, наблюдавший за рыбаками в бинокль.
— Можем мы подойти поближе? — спросил командир Перова. Закубенко любил советоваться с помощником даже в тех случаях, когда заранее знал ответ.
— Свободно. Но рядом не продержимся. Даже на минимальных оборотах, — послышалось в наушниках. — Я предложил бы лечь на параллельный курс, отстать и снова нагнать.
По голосу командир узнал Лудзана и обрадовался: смотри-ка, из нового механика выйдет толк, определенно выйдет. Совет был разумный, однако проблемы он не решал.
Почему, собственно, нужно останавливать лодку, которая направляется в открытое море? Ведь обычно рыбаки в порту получают необходимые разрешения. Не будет ли это излишней формальностью? К сожалению, нельзя было заставить рыбаков остановить мотор и подойти к ним вплотную — волны мигом разбили бы лодку о борт катера. Что же оставалось? Поверить на честное слово и выпустить их в море или приказать вернуться к берегу? Оба эти решения не удовлетворяли капитан-лейтенанта. Самым правильным был бы третий путь — перебраться в лодку, проверить документы и личности рыбаков и тогда решать.