Якорь в сердце
Шрифт:
1965
Перевела В. Волковская.
С МОРЕМ НА „ТЫ“
МОРЕ СЛЕДОВ НЕ ХРАНИТ
Повесть
Все зависит от точки зрения. Слон, вероятно, даже; и не замечает густой сочной травы, которая ящерице кажется непроходимым девственным лесом. Волны, неспособные качнуть океанский пароход, вполне могут стать роковыми для маленькой лодки. Поэтому можно смело утверждать, что в ту ночь в проливе бушевал шторм. К тому же многие в команде пограничного катера не имели серьезного морского опыта. Кроме командира, боцмана и старшего матроса, моряки были еще зелеными юнцами.
В первый год службы они испытали не один шторм. Но при этом всегда были рядом старшие товарищи, помогавшие своими советами и распоряжениями. В худшем случае… Нет, до этого дело не доходило, ибо в последний момент на помощь всегда приходил опытный моряк, выхватывая из неумелых рук штурвал или рычаг реверса, и корабль снова подчинялся воле человека. Строгое внушение — вот самое страшное, что могла повлечь за собой ошибка. Сейчас же положиться на опыт старших товарищей было нельзя; нужно самим решать, самим действовать и самим отвечать.
Хотя порывы ветра достигали порой пяти-шести баллов, настоящий «морской волк» не стал бы называть такой ветер штормовым. Куда там! Такой ветерок только выдувает из мозга сонливость, пробуждает энергию и заставляет всем существом ощутить радость жизни.
Но, как мы говорили, мерки бывают разные: одни для больших кораблей, другие для сторожевого катера. Не зря в инструкции сказано, что при сильном ветре и волнении ему следует искать убежища в бухте.
Но почему никто не дает приказа сняться с якоря? Давно пора. Рация молчала. Молчал и вахтенный офицер в штурманской рубке.
Не молчало только море. С ревом обрушивало оно свои волны на обшивку, бросало звенящие брызги в стальную надстройку, со все возрастающей яростью рвало печально лязгающую якорную цепь.
Машины не работали, и это еще больше тяготило команду. Хорошо сознавать, что ты не просто сопротивляешься напору стихии, а отвечаешь ударом на удар, и в этой борьбе тебе служат подмогой тысячи не ведающих усталости лошадиных сил.
Но приказ есть приказ. Катер должен стоять как вкопанный именно здесь. И команда должна следить за тем, чтобы никто не пересек государственную границу. Таково задание, которое наперекор всему заставляло людей впиваться глазами в ночь, в летящие брызги и ловить в завывании бури любой подозрительный звук.
Ветер, дующий с суши, развернул катер носом к берегу. Но у радиолокатора и на затылке есть глаза. Стрелка совершала круг за кругом, и ничто не мешало ее ясному сиянию — море было пустынно. Лишь у краев экрана смутными тенями вспыхивали и снова тускнели два светлых пятна. Там находились в дозоре два пограничных корабля и тоже ощупывали радиолокаторами морской пролив. В крайнем случае они и сами могут держать границу на замке.
Однако приказа сняться с якоря не было.
Григол Дзигутаров не мог этого понять. Казалось, в такую ночь моторкам в море делать нечего. Тем более маленькому резиновому плотику. Первый же мощный вал разорвет его в клочья. А с больших кораблей, как известно, нарушителей границ у берега не высаживают. Какой смысл торчать здесь, мучить людей?
Вахтенный матрос Дзигутаров действительно мучился. Тошнота давила и выворачивала внутренности. Но еще худшие мучения приносило сознание, что ему никогда не одолеть морскую болезнь. Григола она схватила с первого же раза, как только он вышел на учебном корабле в море. Тогда у него были товарищи по несчастью — почти все пограничники-новобранцы продемонстрировали таким образом свое почтение Нептуну. Старшие не издевались, молодые не стеснялись — таков морской закон, и дело с концом. Но Григол Дзигутаров и в следующих рейсах не мог с собой совладать. Как только начинала морщиться морская гладь и первые барашки подкатывались под киль корабля, на него нападал приступ слабости. Ноги делались ватными, во рту появлялась сухость, голова наливалась свинцом. Единственное спасение — выйти на палубу и жадно глотать освежающий воздух.
В конце концов главстаршина сжалился над парнем.
— Одни кости да кожа остались. Может, сказать командиру, чтобы тебя списали на берег? Там тоже пограничники нужны.
Старшина говорил с ним по-дружески. Но Григол обиделся. Он, парень из Сухуми, вырос у моря, в школе был лучшим пловцом, организовал кружок аквалангистов, прочел все книги Гончарова, Станюковича и Джека Лондона, сам основательно выучил английский, чтобы читать морские романы Конрада и объясняться с моряками всех стран. Он, Григол, даже обвинил своего брата в трусости и в искажении жизненной правды, когда тот напечатал в газете стихотворение о моряках, хотя сам знал морскую работу только понаслышке. Он еще до призыва просился в военкомате, чтобы непременно послали на флот. И теперь ему предлагают списаться на берег — представляете? Соседским ребятам на смех?! Ни за что!
Но он сдержался. За несколько месяцев службы даже самые горячие головы приучаются владеть собой. Только бледность, внезапно залившая лицо Григола, говорила о том, как он взволнован.
— Разве на меня поступили жалобы? — спросил он.
— Нет, у тебя по всем статьям отличные оценки. Но… — главстаршина смутился.
— Я докажу! — Григол даже не дал ему произнести эти ненавистные слова — «морская болезнь». — Верьте мне, докажу…
Привыкнуть Григолу не удалось, но силу воли он продемонстрировал. Даже зубоскалы, советовавшие ему вмонтировать в подошвы кардан, чтобы всегда удерживать тело вертикально, и те были вынуждены признать его победу. Узнав, что во всем виноваты центры равновесия, он наловчился предугадывать каждое движение корабля: и медленную качку, и бешеные прыжки, и внезапные падения в бездну. И никто больше не видел, как он страдает.
…Неужели командир не понимает, что взбесившееся море способно поглотить катер? Как он может спокойно сидеть в своей каюте, когда все суденышко от киля до клотика содрогается под ударами штормовых волн? И чего там копается помощник, старший лейтенант Перов? Нашел тоже время заполнять вахтенный журнал. Будто нет у него других забот…
Катер глубоко зарылся в воду, у борта прошла большая волна. Соленые брызги больно ударили в лицо.
У Григола все в голове перепуталось. Темнота не давала возможности заранее определить, как будет вести себя катер. Григол не успевал подготовиться, чтобы отразить следующий удар. Рушился с таким трудом выработанный метод… Попробуй-ка, к примеру, приспособить шаги танца к музыке, если оркестр беспрерывно меняет ритм.
Григол был уверен, что ему стало бы легче, если бы он мог хоть что-нибудь делать, забыть об окружающем.
Но все это были пустые мечты, работы не было. Если не считать работой главную обязанность вахтенного матроса — наблюдать за морем и сообщать старшему лейтенанту обо всем подозрительном. Как будто в таком котле можно увидеть что-нибудь не замеченное радиолокатором.
Тут мрачные мысли Дзигутарова оборвались. Как он мог забыть, что локатор не автоматически объявляет тревогу. У экрана тоже дежурит человек, его товарищ, которому, наверное, гораздо тяжелее сидеть в душном помещении…