Якорь в сердце
Шрифт:
Особенно трагически прозвучало на суде выступление подавленного горем отца. Да, он понимает, что виноват в падении своей дочери, он уже давно пришел к такому выводу, поэтому добровольно лечился и теперь больше года не пьет, вот справка с места работы. Но у него не хватило сил заставить дочь исправиться, бороться с влиянием бабушки. Как только детская комната милиции направляла Ингриду куда-нибудь работать, на работе появлялись отец или бабушка, убеждались, что «нагрузка не соответствует возможностям девушки» или «специальность не нравится», и снова устраивали ее в школу, где, баловень семьи, теперь уже полностью уверившись в том, что может позволить себе все, вела себя как заблагорассудится. Не яркая индивидуальность, а именно это сознание безнаказанности
Суд вынес родителям общественное порицание и приговорил их к наказанию в административном порядке. Много горьких упреков пришлось выслушать и молодым людям, которые своим пассивным поведением способствовали драке в Доме культуры. Непонятно, почему мало говорили о руководстве Дома культуры, комсомольской организации — словно преступление совершалось в безвоздушном пространстве, а не у всех на виду.
О танцевальных вечерах, которые устраивают клубы, говорится и пишется бесконечно много. Вечера эти необходимы хотя бы потому, что молодым людям хочется танцевать и веселиться. И тем не менее создается впечатление, что руководителей некоторых клубов это естественное обстоятельство интересует меньше всего. Они озабочены выполнением плана по доходам и массовостью посещений. Возникает странная картина: в кружках Домов культуры — один коллектив молодежи, а на танцевальных вечерах тех же Домов — совсем другой, так называемая случайная публика, которая покупает у входа билет, а для поднятия духа приносит в кармане поллитровку. Деньги за вход, очевидно, необходимое зло — нужно платить оркестру, покрыть расходы на амортизацию зала. Но мне думается, было бы разумней продавать билеты только тем, у кого есть пригласительный билет, а приглашения распространять через актив клуба, скажем, поручить это участникам самодеятельности, которые таким образом возьмут на себя ответственность за поведение друзей и знакомых. Членство в клубе должно быть честью, которая налагает и свои обязанности.
На танцевальном вечере, где Марина и Ингрида так печально отличились, был ответственный руководитель, обязанный смотреть за порядком, заботиться о всеобщем веселье. Им оказался перегруженный сверх меры работник двух домов отдыха на взморье. По субботам он подрабатывал: объявлял через каждые полчаса «дамский вальс». Естественно, что у него не было ни времени, ни желания заниматься проблемами воспитания.
Я говорил с одним из «подданных» королевства Ингриды. Это развитый юноша, комсомолец, работает и учится в вечерней школе. Он страдает от того, что сам называет «недостатком романтики».
— Когда мы что-нибудь натворим, — откровенно признался он, — хотя бы поволнуешься о последствиях. А вообще — неинтересно. Всю историю человечества понятие борьбы было связано с врагом. Герои боролись против чего-то. Но от нас, комсомольцев, вдруг требуют, чтобы мы боролись за что-то — за рост производительности труда, за увеличение удоев или за освоение новых методов. В лучшем случае нам предлагают померяться силами с врагом в нас самих, с так называемыми пережитками капитализма. Я этим не могу увлечься. Лучше уж я буду бороться с самим капитализмом, нежели с какими-то пережитками. Два раза я добровольно просился поехать во Вьетнам воевать против американских империалистов, чтобы защитить свободу, а в конце концов и свое собственное будущее… А мне посоветовали поехать в деревню и бороться за осушение болот.
Нельзя, конечно, во всем с ним согласиться, но нельзя не прислушаться к полным горечи словам. С особенным вниманием следовало бы проанализировать их руководству комсомола, которое само ищет новые формы деятельности, заменяя закостенелые схемы почерпнутыми из жизни опытом, находками, а заезженные лозунги — призывами, идущими от сердца и способными воздействовать на миллионы молодых сердец.
Я стоял у витрины кинотеатра «Айна», разглядывал кадры из немецкого фильма и размышлял, стоит ли брать билет. Насколько можно было судить по снимкам, фильм рассказывал о борьбе с преступностью несовершеннолетних. В конце концов я решил, что не стоит: чересчур уж прилизанными и картинными показались мне лица юношей на фотографиях, слишком уютным фон, на котором развертывалось действие: ухоженный сад с гипсовыми гномами, идиллический речной залив, празднично одетые прохожие. Не хотелось тратить время, глядя на события, залитые розовым лаком сантиментов. Насколько я успел узнать, такие происшествия на деле всегда приводят в движение массу страстей и своей трезвой жестокой простотой повергают в беду семьи и целые коллективы.
Я собрался было уходить, когда почувствовал над ухом горячее прерывистое дыхание и услышал хриплый от волнения голос:
— Подари двугривенный!
Как бы подчеркивая скрытую в этих словах угрозу, бесстыдный попрошайка всем своим весом навалился на мою спину. Из темных зеркальных стекол витрины, заслоняя фотогеничные улыбки немецких киноартистов, на меня смотрела неприглядная действительность — грязное лицо, обросшее щетиной недельной давности, мешки под бегающими глазками и глубокие складки, пролегшие от вздернутого мальчишеского носа к уголкам стиснутых в полоску губ.
Я не успел ответить, как стройный невысокий мужчина, стоявший тут же вместе со своим сыном, опустил руку в карман пальто и, вынув оттуда мелочь, протянул парню.
— Сколько тебе понадобилось? Двадцать? — Голос звучал спокойно, даже любезно.
Реакция попрошайки — ни в чем другом его нельзя было пока обвинить — была совершенно неожиданной. Он вдруг сник, словно получил сильную пощечину, и стал запинаться, как нашаливший первоклассник.
— Я обознался… Меня тут больше нет… Никогда больше этого не сделаю… Поверьте мне, товарищ Путан!
И исчез, словно подхваченный невидимой метлой.
Так я познакомился с капитаном милиции Джемсом Путаном, о котором мне успели наговорить много хорошего и его подчиненные, и начальники, и бывшие несовершеннолетние правонарушители.
— Возможно, вам покажется, что работнику милиции не следовало так поступать, — как бы извиняясь, сказал Путан, но озорная улыбка, вспыхнувшая за стеклами очков, говорила, что сам он рад произведенному эффекту. — Я, однако, убежден, что парень получил жестокий урок, — долгое время не будет приставать к людям, может быть, и вовсе бросит эти фокусы… Эх, если мы всегда вовремя могли бы вмешаться! По крайней мере, половина зарегистрированных преступлений не состоялась бы! — вздохнул Джемс Путан. — Нехватка хороших педагогов и психологов — вот что усложняет проблему.
Нельзя отрицать, проблема воспитания молодежи существует у нас так же, как во всем мире. Исследовать причины — это задача социологов. Хочется только отметить, что у юношей нашего времени гораздо больше «почему», чем у того поколения, которое, самоотверженно сражаясь с бесконечными лишениями, строило наше общество, защищало советский строй от нашествия врагов. Тогда все было ясно, великая цель временно оттеснила все остальное. Теперь, наоборот, ни одно «почему» не должно остаться без ответа. Отвечать должны родители, учителя, администраторы, все, кто связан с молодежью. И тут часто оказывается, что многим специалистам не хватает элементарных знаний в области педагогики и психологии.
— Что считать главным, когда принимаешь на работу нового учителя? — снова возвращается к наболевшей теме Путан, когда мы вновь встречаемся с ним. — Знание предмета или педагогические способности? Отзывчивое сердце? Заинтересованность? Мне кажется, что знания можно приобрести хотя бы на курсах усовершенствования, а педагогический талант нигде не добудешь. Не мешало бы также заведующему кадрами, работникам месткома, а может быть, даже всем руководителям предприятий познакомиться с основами психологии. Тогда они гораздо легче и быстрей находили бы общий язык с молодыми рабочими, сумели бы сплотить коллектив, а он способен творить чудеса.