Якорь в сердце

Цирулис Гунар

Стабинь пока не пускал свое оружие в дело. Хотел дать юноше возможность смягчить свою вину чистосердечным признанием.

— Расскажите, как провели вчерашний вечер!

Скуя бросил вызывающий взгляд на следователя, затем ухмыльнулся:

— Не понимаю, с чего это я должен перед вами отчитываться… Но мне не жалко… Сидел дома и читал, а потом заснул.

— У вас есть свидетели?

— Ваш лейтенант, — ответил Скуя. — Он видел, что я живу один в отдельной квартире, видел, что у меня на столе несколько книг, могу принести бумажку с печатью, что я грамотный.

— А до этого? —

спокойно спросил Стабинь.

— Был в киношке, — Скуя вытащил из кармана два билета. — С дамой, чью фамилию называть не стану, не хочу компрометировать замужнюю женщину.

Билеты, в самом деле, были вчерашние.

— Насколько мне известно, продленный сеанс в «Айне» кончается незадолго до одиннадцати, — довольный, сказал Стабинь. — И так называемую даму мы скоро вам покажем. Но сперва я попрошу объяснить, как отпечаток вашей ладони мог попасть в опечатанный цех обувной фабрики.

Стабинь один за другим выложил и свои козыри, не давая времени парню на новую ложь:

— Теперь познакомьтесь с экспертизой. Ниточка на ноже сторожа идентична ткани этой куртки. Вот свидетельство, подписанное двумя лицами, что эта самая куртка была на вашем соучастнике Круме… Вот написанная вашей рукой записка, которую нашли в кармане Крума, и той же рукой подделанная подпись в магазине, где вы заказали очки вместо тех, что разбили в саду Трубека. Вот заключение специалиста. Вот признание ваших старых знакомых кровельщиков в том, что они рассказали вам о предстоящем ремонте и заодно похвастались, что через окно легко попасть в запертый цех. Надо полагать, у Крума для подобного восхождения кишка была тонка, поэтому вы решили воспользоваться люком, о существовании которого знали, потому что когда-то работали на этой фабрике… Не отпирайтесь, Скуя, расскажите лучше откровенно, как вы сошли с прямой дороги честного рабочего человека.

Куда подевался недавний цинизм, его словно стерли влажной губкой. Открылось настоящее лицо парня. В нем было еще столько незапятнанного белого цвета, что Стабинь в своем заключении счел возможным просить прокурора и судью применять к заключенному смягчающие вину статьи и пункты.

Есть ли смысл цитировать здесь признание Скуи? Это обыкновенная горестная история о мальчике, избалованном слепой материнской любовью, росшем в достатке и удовлетворявшем все свои желания. Игорь ходил на работу как попало, оправдываясь тем, что у него занятия в вечерней школе, а там на показывался, объясняя свое поведение загруженностью на работе. Оставшись без присмотра, он не сумел разумно воспользоваться свободой и попал под влияние рецидивиста Крума.

Сам Скуя не упоминал ни об одной из этих причин, не пытался изобразить себя невинным агнцем и свалить всю ответственность на Крума. Нет, он виноват и готов понести заслуженную кару. Честное поведение Скуи вселило в Стабиня веру, что парень, попав в руки умелых воспитателей, исправится.

Разговор с Крумом был короче. Прочитав протокол допроса Скуи, он тут же признался.

Был пятый час утра: до начала нового рабочего дня еще можно немножко поспать.

— Вот видите, не все могут объяснить экспертизы, — уколол на прощание Лепсиса Стабинь.

— То есть? — вскинулся капитан.

— Скуя, как слышали, был в теннисных тапочках. Куда вы теперь денете отпечаток кед?

— Очень просто, — улыбнулся Лепсис. — Кеды были на сыне Трубека. Чтобы выяснить это, вовсе не нужно быть знатоком человеческих душ. Достаточно тщательно проверить факты. Все до единого.

1965

Перевела В. Волковская.

ПАСТЫРИ ЧЕРНЫХ ОВЕЦ

Очерк

Уже добрых два часа сидел я в кабинете капитана милиции Илмара Домбровского. Мы говорили о преступности среди несовершеннолетних. Капитан приводил много разных примеров, рассказывал о расследованиях и судебных процессах, излагал сюжеты отдельных происшествий. На вопросы, начинающиеся словами «кто», «когда», «где», мой собеседник давал быстрые исчерпывающие ответы, и лишь мое упорное «почему» ставило его в затруднительное положение. Илмара Домбровского спас телефонный звонок.

— Начальник вызывает, — сказал он с нескрываемым облегчением. — Может быть, вы пока покоротаете время в соседней комнате, там мой помощник допрашивает двух преступников. Послушайте, посмотрите, и потом попробуем вместе свести концы с концами…

«Преступник» оказался пацаном неполных тринадцати лет. Из-под воротника его курточки торчал красный пионерский галстук. Поминутно приглаживая светлую прядь, падавшую на лоб, он трудился над нелегкой исповедью — признанием собственной вины. Обдумывая фразы, грыз ручку, смотрел неподвижным взглядом на лежащее на видном месте вещественное доказательство — спичечный коробок рижского производства, призывавший страховать жизнь и недвижимое имущество.

Неужели пацана уличили в поджоге? В случайном или умышленном? Я хотел было спросить лейтенанта, но тут открылась дверь и в комнату вошел еще один «преступник» — зареванный краснощекий крепыш октябрятского возраста.

— Дяденька! — всхлипывал он и залитым чернилами кулаком размазывал по лицу синие следы отчаяния. — Я опоздаю в школу!

— Об этом надо было раньше думать, — грозно ответил лейтенант, глянув на мальчишку и с трудом сохраняя строгое выражение лица. — В котором часу у тебя начинаются занятия?

— В два. Но мне еще нужно сбегать домой за портфелем, — и парнишка снова пустился в рев.

— Написал, что я тебе велел?

— Да.

Счастливый, что хоть чем-то мог угодить грозному судье, мальчишка положил на стол перед лейтенантом исписанный корявыми буквами лист бумаги.

— «Начальнику милиции города Риги, — читал вслух лейтенант. — Заявление Петрова Саши Александровича. Я учусь в третьем классе и, если еще раз так сделаю, поеду в исправительную колонию. Вместе со мной автоматы обрабатывал Андрис. Он живет в нашем доме, но учится в латышской школе. Я обещаю, что никогда больше не буду заходить в телефонную будку один, без родителей».