Якутский героический эпос Олонхо. Нюргун Боотур Стремительный.

Автор неизвестен

СТИХ 13

БЛАГОСЛОВЕНИЕ АЙЫЫСЫТ

По велению светлых айыы Поселенные на земле, Посланные в срединный мир Породить тридцать пять племен — Саха Саарын Тойон И Сабыйа Баай Хотун, Новорожденных своих детей Крепко под мышки держа, Вынесли на берег реки. Все нечистое смыли с них Водою темных пучин, Начисто вымыли их Водою синих пучин. Прекрасная лучистым лицом Сабыйа Баай Хотун Две обильно щедрые Груди свои, Набрякшие От переполнявшего их Сладкого сока Иэйэхсит, Вынув из прорехи одежд, Вывалив бережно их, Правую грудь с золотистым соском Сыну разгневанному своему Вложила в кричащий рот, А левую, Туго ее обхватив, Впихнула Плачущей дочери в рот. Голодные Бедные малыши Сразу начали Жадно сосать, Пока не насытились, наконец, Вдосталь не напились. Мальчик — дюжий, сердитый — Так жадно сосал, Что у матери бедной его Отхлынула кровь с ланит, Похолодела спина, Почернела кожица у ногтей Сына опрометью Оттолкнув, В сторону отца Отпихнув, Сабыйа Баай Хотун Крутонравную дочку свою, Вспыльчивую дочку свою, Чтобы к небу в ведреный день Голову не вскидывала она, Чтобы солнцу дня Не было видна, Чтобы ей от солнца не почернеть, Чтобы ей от зноя не захиреть, — Укутала дочку В куньи меха, Укрыла в рысьи меха; Чтобы ни пыль, ни грязь Не пристали к ней, Завернула в собольи меха… А Саха Саарын Тойон, Ставший корнем племен уранхай-саха, Сердитого первенца своего Силой удерживая в руках, Раскидывая умом, Мол, скоро он подрастет, Озорничать, забавляться начнет, Наскакивать, пожалуй, пойдет С копьем на Верхний мир, — В волчью шкуру его завернул, В матерую волчуру, С черными полосками на седине Широких передних лап. Думал Саха Саарын Тойон: Мол, скоро сын подрастет, Топор боевой возьмет, Взбудоражит подземный мир, — В шкуру медведицы он Сына запеленал, Крепко перевязал И глубоко усыпил… После этого — Трое суток спустя, Когда на краю небес, Поблескивая, как широкий меч, Белое солнце взошло, Прародительница племен Сабыйа Баай Хотун, Убирая ложе свое, Травяную подстилку сгребла, На которой лежала она, Когда рожала детей. «Если выбросить На землю ее, На росу-туман, На скотный двор, — Выродятся потомки мои, Вырастут злыми дети мои. И когда неприметно старость придет, И когда, ослабев, упаду ничком, Не придет мой сын, Не поднимет меня, Не поддержит голову мне. Старость глубокая подойдет, Устану, навзничь паду — Не придет ко мне дочь моя, Не приподымет голову мне, Поддерживая затылок рукой, Не поможет мне, Не вспомнит меня…» И величавой походкой своей, Выгнув спину, выпятив грудь, От жилья далеко отойдя, Взобравшись на северный горный склон, Травяную подстилку свою Положила она на развильи кривом Березы раскидисто вековой, А послед, в котором Сын и дочь Угнездившись, в утробе ее росли, Извергнутый после них, Она, от всякого глаза таясь, В глиняный скрыла горшок, Перетянутый тальником, И от жилья далеко Закопала в землю его. Как вольная кобылица-двухлеток, Вскормленная на тучных лугах, Легко ступая, Пустилась она К озеру светлых вод, Незамерзающему никогда. Сбросив одежды свои, Бросилась в воду она. Хлюпаясь, нырять принялась, Словно дикая утка-нырок; Водою синих пучин Все нечистое смыла с себя, Разгоряченное тело в поту Начисто отмыла она. Выбежав из воды На узкий высокий мыс, На северном берегу Стройное, крепкое тело свое Подставила теплому ветерку, Солнечным благодатным лучам. И, обсохнув, накинула на себя, На золотистые плечи свои, Легкую доху Из черно-полосатых лап Отборных лисьих мехов; Надев, слегка набекрень, Высокую, с пером, Шапку из трех соболей, Довольная — вернулась она На привольный, широкий двор, В просторный,

богато украшенный дом, К священному очагу. «Если на третий день Благодарностью не воздам, Радостью не помяну, Праздником не провожу Явившуюся на помощь ко мне Великую Иэйэхсит, Давшую благословенье мне Почитаемую Айыысыт — Обидится, Огорчится она, Разгневается она… И в далекие будущие времена В доме моем потомкам моим Скудно придется жить». Так подумав, Сабыйа Баай Хотун Кликнула клич, Созвала гостей Из дальних и ближних селений айыы, Где солнечные живут племена, Где прежде жила она… Двенадцать прославленных красотой Стройных белолицых девиц, Горделиво ступающих по земле, Как стерхи — белые журавли, Откидываясь немного назад, Отозвались, явились на пир. Хозяйка, введя гостей В почетную урасу, Разожгла священный огонь. И все, степенно усевшись в круг, На толстых белых кошмах За кумысной чашею круговой, Поставив перед собой Всякую изобильную снедь И желтого масла большую бадью, Чтоб умилилась Иэйэхсит, Славословие произнеся, Шумно, радостно веселясь, Справили праздник они, Проводили Айыысыт.

СТИХ 14

БЛАГОСЛОВЕНИЕ АЙЫЫСЫТ

Вот так — Пристанище обретя В срединном мире земном, Размножился этот род. Тридцать пять проворно-резвых племен Широко расселились по той земле; Люди — зоркие, С лицом впереди, Чей нос продолговат. Так возник народ Уранхай-саха.

СТИХ 15

БЛАГОСЛОВЕНИЕ АЙЫЫСЫТ

Миновал положенный срок — Первенцы первых людей, Сотворенно-рожденные дети их Выравнялись, подросли. В силу вошел их сын — Владеющий Серо-стальным, Неутомимо буйным конем, Кюн Дьирибинэ-богатырь; Стрелы и лук — дело его, Стрельба — забава его. А дочь — любимица их, Владеющая Гнедым конем, Блистающая прекрасным лицом Красавица Туйаарыма Куо С девятисаженной косой — И с ножницами в руках, И в скачке на резвых конях, И в плясках, и в играх любых Проворной, ловкой была.

И время еще прошло… Заматерел их сын удалой, Вырос так, что его голова Доставала нижних ветвей Лиственницы вековой. Стройный стан его В перехвате стал В пять маховых саженей, Развернулись широкие плечи его В шесть маховых саженей. Сделались голени у него, Как могучие лиственничные стволы, Вздулись от мышц Предплечья его, Как лиственничные комли. Солнце он заслоняет спиной, Ладонью — луну. На радость матери и отцу Вырос первенец молодцом, Стал могучим богатырем. Как серебряные кольца узды, Сверкают его зрачки, Смотрит он в упор, Как шипом язвит, Наливаются кровью глаза у него, Грозно он, нахмурясь, глядит. Он и часа на месте не посидит, Распирает сила его, Потягаться — не с кем ему… Сухожилия в теле его звенят, Крепкие суставы хрустят, То и дело он сам про себя говорит: — Хоть бы кто нагрянул на нас. Хоть бы дракой потешился я!.. А неужто до сей поры Адьарайские племена Не пронюхали обо мне? Неужель не слыхали они Высокого имени моего, Не завидуют славе моей? Неутолимая страсть у меня С нечистью в бой вступить. Ах, как бы я мечом рассекал Толстые кожи их! Я заставил бы корчиться их, Я бы крепко их обуздал. Пусть попробуют, нападут — Я бы их ничком повалил, Я бы их отхлестал, Я бы спины им ободрал, Я, как струны, вытянул бы, шутя, Становые жилы из тела их! Верхнего мира абаасы — Издревле наши враги, Нижнего мира абаасы — Шестизубые остроги, Когда же они Сюда налетят, Толстую кожу мою разорвут, Прольют мою черную кровь, Ярость мою укротят?! — Так он вызов на бой посылал Безмолвствующим небесам, Буйно шумел, кричал Бездонным трем пропастям, Вражду будил, Беду наклик ал… Трое суток прошло, Только солнце всходить начал о Только нижняя грань Слоистых небес Заиграла Росыпью золотой, Вдруг свирепый вихрь налетел, Все вокруг Неистово закружив, Леденящий ветер подул, Могущий силой своей Медвежью шкуру в клочки разорвать. Забушевал ураган, Заклубил летящую пыль… Стабунились Белые облака, Взгромоздились Черные облака, Сбились в огромную тучу одну, Заслонили блестящий небесный свод, Затмили солнце дня… Словно дух раздора Илбис Кыыса Неистово крича, визжа, Словно ворон брани Осол Уола, Свирепо вопя, кружа, Сильный западный ветер завыл, Закрутил, Сгустил гудящую тьму… То ли треснуло днище Подземных бездн, То ли с треском сломался опорный столб Девяти небес, То ли трещиной раздалась Твердыня средней земли — Оглушительно раскатился гром, Молния полоснула во тьме, День омрачился Тенью грозы… В беспечально светлой стране — На изначальной земле, Не видавшей инея, снега и льда, Не знавшей зимы никогда, Где теплое лето было всегда — Стужею дохнула метель, Снеговой буран налетел, Ледяною крупою Кипя и свистя, Ледяными иглами шелестя… Пополам со снегом буря несла Гальку речную, красный песок, Подымая вихри мелких камней, Подымая вихри крупных камней, Пастбища завалила она Грядами брякающих камней… Осьмикрайняя, о восьми ободах, Гладко широкая, Ясно высокая Изначальная мать-земля Закачалась на опорах своих, Заплескалась, словно вода В берестяном ковше. Шум, и свист, и гром такие пошли, Словно треснули, скрежеща, Железные опоры земли, Раскололся небесный свод. Казалось — рушится, грохоча, Гранитный купол подземных бездн. Такой был грохот и шум, Что страх людей охватил. Кто труслив — Забился в коровий хлев, Кто посмелее — Укрылся в чулан… Владеющий Серо-стальным конем Кюн Дьирибинэ-богатырь — Он-то страха не знал, Усмехнулся, сказал: — Нагрянули, вижу я, Долгожданные гости мои, Норовящие нам в зятья! Узнали они, видать, Высокое имя мое, Услыхали они, видать, О доброй славе моей… С неба ль налетели они Или вылезли из-под земли? Позабавимся, Поиграем теперь, Повертим, покружим друг друга теперь… Попыхтят теперь они у меня! Любого к земле пригну! Прямо в поле Прянул из дому он, Во все стороны поглядел, Пасмурный озирая простор. И увидел — У края средней земли Под гранью слоистых небес, У подножья западных гор, На арангасе большом, На лабазе, поставленном высоко На восемьдесят восемь подпор, Богатырь-исполин лежит на боку. В восемь сажен, примерно, ростом он, Шестислойная кольчуга на нем — Из сплошного железа броня. Долгополая шуба его Из облезлых шкур двадцати волов, Павших от шатуна. Длинная шея богатыря Львиной шкурой затянута по кадыку, На каменной крепкой макушке его Расплющенная железная шапка, Как гнездо хотоя-орла, А поверх ее нахлобучен шлык Из шкур околевших телят… Надменно разлегся он на боку. Безобразная харя его Стала морщиться, дергаться, Плюща нос, Будто силился улыбнуться он. Из глазницы, узкой, как щель горы, Красными веками окружен, Его единственный глаз Землисто-мутно глядел… Как подземного мира Бездонный провал, Разинув широкий рот, Высунул он раздвоенный свой Зелено-синий язык, Как змею в семь сажен длиной, Облизнул могучую шею свою, Выгнутую шею свою… Огромную голову опустив, Как пригорюнившийся человек, Начал без умолку он болтать, Невнятно, хлюпая, бормотать, Гмыкая и ворча, Хихикая, хохоча; Вдруг загудела земля, От гула дрогнула даль, Стоголосым эхом откликнулся лес, Горы отозвались, Так забасил он, заговорил Абаасы-исполин.

СТИХ 16, ПЕСНЯ СЫНА АБААСЫ

Аар-дьаалы! Ай, испугал! А я-то с миром пришел В Айыы Хаана улус, Где спокойно люди живут С поводьями за спиной! А я-то сватать пришел Дочь Саха Саарын Тойона, Дочь Сабыйа Баай Хотун, Ставших матерью и отцом Под солнцем живущих людей, Ходящих на двух своих шатких ногах, У кого лицо впереди. Сестричку богатыря, Владеющего Серо-стальным Неудержимо буйным конем, Кюн Дьирибинэ-удальца, Скачущую на иноходце Гнедом, Блистающую белым лицом Бедненькую Туйаарыму Куо Я наметил в жены себе, Когда ей было три года всего. Долго ждал я, пока она подрастет, Изнывал, надеялся я, Думая — прилечу, Поцелую в белые щечки ее, Ми… ми… милую Невесту мою, Обнюхаю ее, наконец — Ню… ню… нюхалочку мою! Предвкушал я, что лягу с ней, В неге прижмусь К драгоценному теплому телу ее, Лучащемуся сквозь меха одежд! Думал, надеялся я, Что ждет она — не дождется меня… Думал я, что от ожиданья у ней Одеревенела спина, Что от долгого ожиданья у ней Затылок окоченел… Наконец-то я Притащился к вам… Я спешил сюда, я летел, Я боялся, что Верхнего мира боец, Трехгранной стрелою Бьющий стрелец — Быстроногий Бараанчай Опередит, Украдет ее… И придется мне гоняться за ним, Драться с ним, Выбиваться из сил. Потому-то я к вам спешил, А быть может — уже опоздал? Ох, досада… Ох, горе мое! Поспешал, беспокоился я, Как бы не похитил ее Буура Дохсун-исполин! Раскатистый гром — под седлом его, Восемь молний, как плеть, в руке у него… Грозный детина, Лихой удалец, Богатырь — другим не чета — Неужто опередил меня? Ухватил невесту мою? Ох, кручина… Ох, горе мне… На вихрящемся с запада на восток Южном небе — средь верхних абаасы, Не ужившийся в народе своем Из-за буйства и воровства, Улуу Тойона грозного сын И яростной Куохтуйа Хотун Уот Усуму Тонг Дуурай, Летающий не на коне, А на огненном змее своем, Знаю — зарился На сестричку твою! Я боялся, как бы не выхватил он, Опасался, как бы не выкрал он Ее из-под рук моих, Как бы не вынудил он меня По росе и снегу бродить Да впустую следов искать. Потому спешил, торопился я, Потому летел я, шею сломя… Может, он уже одурачил меня? Уродившийся в грозном веке былом, Угнездившийся на днище самом Погибельной пропасти Чёркёчёх, В обители Крови и Трех Теней, Тимир Дьигистэй, мой братец лихой, Смотри, чтобы надо мной Птичка ма-алая пролететь не могла! Поставленный в начале времен Властелином над роковым Провалом Ап-Салбаныкы, Старший мой брат-исполин Алып Хара Аат Могойдоон, Смотри, чтобы подо мной — Под нижней моей стороной — Подрыться и прошмыгнуть не могла Землеройка — серая мышь! Владеющий Серо-стальным конем Кюн Дьирибинэ-богатырь, Хоть похвальбой раздувался он, Хоть на бой вызывался он, Как слыхал я о нем, Он — еще сосунок, Тщедушный, хилый с пелен… Да неужто я не смогу Подмять его под себя? А красавицу — сестрицу его — Беленькую лицом, Бедненькую Туйаарыму Куо — Добром отдадут — возьму, И не отдадут — возьму, Хыы-хыык! Гыы-гыык! Так — издеваясь, Смехом давясь, Зияя распяленным ртом, Как разорванная берестяная лохань, Огромный абаасы Возвышался на арангасе своем. Молча внимал обидным словам Владеющий Серо-стальным, Неукротимо буйным конем Кюн Дьирибинэ-богатырь, Грозный боец, Горячий юнец, Тешащийся отвагой своей… В теле его закипала кровь, В темя ему ударяла кровь, Потемнело от гнева в его глазах. Как порой осенней Пороз-олень, Грузные наклонив рога, Бросается на врага — Так у юноши-богатыря, Словно кривого дерева ствол, Дюжая изогнулась спина, Напружилась шея его; Кудрявые волоса, На спину падающие волной, Встали дыбом, Как дым поднялись, Задвигались на макушке его; Вспыхивая серным огнем, С треском разлетаясь, шипя, Как из-под кресала с кремня, Сыпались искры из глаз его, Будто красного пламени языки Слетали со скул его… Страшно он изменился лицом, Решился на смертный бой. Так он туго сжал кулаки, Что затрещали суставы рук, Как бубен из шкуры коня; Напряженные сухожилья его Зазвенели, как десять струн… Рогатину боевую свою С широким сверкающим лезвием Он поставил вверх острием; Свой длинный тяжелый меч-пальму? С блестящим, как зеркало, лезвием, Поставил он вниз острием, Опираясь на рукоять; Как высокая земляная гора, Выгнулся, вздулся он. Тяжело ногами ступая, Землю поступью сотрясая, Прянул он к сыну абаасы, Прямо под черный носище его, Под горбатый гнусавый носище его Сунул кукиш, Плюнул в лицо; И соленым, едким словом своим Стал окатывать, обжигать врага…

СТИХ 17

КЮН ДЬИРИБИНЭ

Буо-буо! Вот тебе — вот тебе! Эй, кривая рожа, Кровавая пасть, Голень — ярмо, Черный плут, Гораздый на воровство! Эй, ты, адьарайский сын, Клочок убегающих туч! Невидимкин сын, Колдун кочующих туч! Я взнуздаю тебя, Оседлаю тебя, Брошу навзничь, Брюхо тебе распорю, Срок даю — Последнее слово скажи, Предсмертное слово твое! Как могу я тебя поминать, Коль не буду знать, Кого я убил, От какой пуповины ты был рожден? Как прославлю имя твое, Коль не буду знать, Чью толстую кожу я разрубил, Чью пролил черную кровь, Чьи кости длинные сокрушил? Иль гнушаешься биться со мной, Иль не знаешь — кто я такой? Я — отпрыск от корня первых людей На обетованной средней земле, Сын Саха Саарын Тойона я И Сабыйа Баай Хотун, Брат родной Блистающей светлым лицом, Прекрасной Туйаарымы Куо, Владеющий Серо-стальным Неукротимо-буйным конем Кюн Дьирибинэ-богатырь Вот я сам стою пред тобой, Готовый шкуру содрать С широченной твоей спины… Вот я здесь, снаряженный в бой, Как с тремя желобками стрела, Окрыленная с трех сторон Перьями маховыми орла, Чтобы бить тебя прямо в лоб! — Так пропел удалец И сунул кулак Прямо под нос абаасы. Исполин подземных глубин, Испытанный в черных делах, Отпрянул судорожно от него, Перекосился весь, И, подпрыгивая, По бедрам захлопал себя, Сотрясая высь, Завопил, заорал, Оскалился, ухмыльнулся потом; Семисаженным своим языком, Как синим огнем, Полыхнул, блеснул… Воя, крича, Вопя и мыча, Распалился, Заговорил, запел…

СТИХ 18

СЫН АБААСЫ

Аар-дьаалы! Аарт-татай! Ой, смех! Ой, горе мне! Ой, страсть! Ой, диво мне! Я речей таких не слыхал От людей айыы… С поводьями за спиной — Спокойно жили они. Ах, голубчик — деточка мой! От земли не видно его, А смотри-ка, храбрый какой! С адьараем-богатырем Спорит он, стоит перед ним?! Да стоит щелчок ему дать, Да стоит один пинок ему дать — И рассыплется он, как роса, Рассеется без следа… Кто на помощь к нему придет? Кто широкой спиною его заслонит? Что упрямится, Чем хвастает он? Да ведь, если на то пошло — Я и сам Достойным отцом сотворен, Не простою матерью порожден! — С хвостом, как железная острога, С клыками, торчащими изо рта, Прародитель всех адьарайских племен, Родившийся в облезлой дохе, Прославленный Арсан Дуолай, Матерый старец — мой грозный отец! Породившая племя абаасы, Появившаяся на свет С деревянной колодкою на ногах, Древняя Ала Буурай, Кривая голень, Железный клюв — Вот какая мать у меня! Уродившийся в кровавые дни, Угнездившийся в пропасти Чёркёчёх, Любимый братец есть у меня По имени Тимир Дьигистэй; Сотворенный в бедово-мятежный век, Поселенный в неведомой глубине Бездонного зева Ап-Салбаныкы, Чудовищный исполин Алып Хара Аат Могойдоон — Это мой старший брат. Хвост, как черный дым, Постель — как метель, Когтистая лапа, Нос — пешня, Девушка-диво Куо Чамчай, Богатырша Кыыс Кыскыйдаан, Колдунья подземных бездн — Это старшая сестрица моя! Ох, досада моя, Ох, беда… А не хочешь ли ты узнать Собственное имя мое? Под склоном западных бурных небес Рожденный в древние времена, Дух великого моря Муус-Кудулу, Огнереющего, бездонного моря, Чье дыхание студен о Чья суровая дума грозна, Исполин Уот Усутаакы — Вот кто я такой! Я нагрянул наверняка!.. Красавицу Туйаарыму Куо Неужель не уступите в жены мне? Неужель откажете мне — Родовитому, знатному жениху? Как стрелу с желобком, Оперив — Снарядив, Как цветочек, Украсив И нарядив, Как олененочка, Поживей Приведите невесту ко мне. Не мучьте такого, как я, молодца — Не затевайте ссоры со мной… Не задерживайте удальца, Или будет бой… На тебя, как на шурина, я гляжу, На тебя обиды я не держу, Как родственника, почитаю тебя, Не досадую, не сержусь… А сестру твою Отдадите — возьму, И не отдадите — возьму! — Так он, скаля зубы, пропел, Безобразно кривясь лицом… Кюн Дьирибинэ-богатырь Кинул слово ему: — Не отдам! Темный кровавый вор, Посмотрим, как ты возьмешь! — Абаасы повторил: — Если отдадите — возьму И не отдадите — возьму! Медлить больше не стали они, Друг против друга встали они. Рогатины боевые подняв, Будто рогами друг друга разя, Сшибаются два быка, — Ринулись друг на друга они, На рогатинах сразились они. Кованые наконечники их Рогатин боевых Изогнулись, Свернулись в кольцо… Рогатины боевые свои Отбросили они, Да как взялись за мечи, Да как принялись мечами махать, Вскрикивая и вопя, Как поленья, друг друга щепать… Несокрушима была их броня, Искрошились у них мечи По самую рукоять. Кюн Дьирибинэ-богатырь Белым своим кулаком С голову трехлетка быка, Словно молотом грузным, хватил Сына подземной тьмы, Отскочил, увернулся абаасы От страшного взмаха того, В полсилы пришелся удар… Загребистую лапу свою, Пятипалую лапу туго сжав, Черным чудовищным кулаком Величиной со стегно быка, Он ударил сына айыы, Шлепнул, как по мокрой земле. Три дня — три ночи подряд Кружились, бились они… Древняя проснулась вражда, Довременная брань ожила… Истоптали Талую землю они, Искрошили Мерзлую землю они, По колено вязли они, Проваливались по самый вертлюг. Заколебалась твердыня земли, Заплескалась, словно вода в ковше, Накренилась, Трещинами пошла… Небывалый поднялся шум, Необъятный переполох, Нежданная налетела беда. Владеющий Серо-стальным Неукротимым конем, Кюн Дьирибинэ-богатырь — Он семь долгих дней и ночей Увертывался от врага. Верхняя сила его Стала ослабевать; Нижняя сила его Слабеть начала, сдавать… Дух свирепого довременного моря, Бездонного Муус-Кудулу, Исполин Уот Усутаакы Крикнул, дохнул огнем: — Ах ты, ничтожная тварь! Недоносок, Щенок-сосунок! Долго ты дурачил меня, Тень твою ловить заставлял!.. Срок проходит Женитьбы моей, Срок рожденья Первенца моего! — В землю уткнув Черный свой нос, Через голову кувыркнулся он, Н атрое Разорвался, гремя, И обернулся вдруг Огненным змеем о трех головах, О шести когтистых Лапах кривых; На серебряный дом людей, Сверкающий путникам издалека, На расстояньи дневного пути, Трехголовый змей налетел, Левую сторону дома подмял, Ударом чудовищного хвоста Восточную сторону развалил; Прекрасную Туйаарыму Куо, Которую до сих пор Укрывали в собольи меха, Одевали в рысьи меха, Чтобы пыль не пристала к ней, Чтоб от солнца не почернела она, У которой — сквозь мех дорогих одежд — Тело просвечивает, лучась, Сквозь тело тонкие кости видны, Сквозь кости переливается мозжечок, — Несчастную дочь айыы За восьмисаженные Косы схватив, Взмыл в высоту трехголовый змей С кричащей пленницею своей, С визжащей добычей своей И падучей звездой Промелькнул, пропал За темной гранью земли… Посланные породить Тридцать пять племен На средней земле, Саха Саарын Тойон И Сабыйа Баай Хотун, Обливаясь ручьями слез, Рыдая, остались одни. До верхних небес Долетел их вопль, Нижний мир всполошился От крика их. Из провала подземных бездн Отродья старухи Ала Буурай, Выходцы из поддонной страны Вырвались в Средний мир, Разграбили, разорили дотла Селенья детей айыы-аймага, С поводьями за спиной, Двуногих, С лицом впереди… Погашены их очаги, Разрушены их дома. Адьарайские племена Попрали веленья владык судьбы, Решения огненного суда… Как опустили сверху потом, Как поселили на средней земле, Словно звонкую стрелу, Оперив, Словно копье, На бой снарядив, Чтоб улусы солнечные Защитить, Чтоб людей от гибели Оградить; Как послали В Средний бедственный мир Исполина-богатыря, Которого три мира зовут Именем таким: Владеющий Вороным конем, Стоя рожденным на грани небес, Стремительный Нюргун Боотур… Если спросят, Каков он собой, Этот избранный богатырь, Как он — бедный — С младенчества вырастал, Как в детстве, Копье себе мастеря, Верхнему миру грозил, Зычно крича, вопя, Что растопчет его, Что в обломки его сокрушит; Как малышом-ползунком, Еле-еле на четвереньки встав, Колотушку сделав себе, Нижнему миру он угрожал, Что придет, разрушит его, Обрушит каменный свод; Как он гулко стучал О покрышку бездн, Громом голоса Оглашая простор Над перевалами трех дорог, Мычаньем, как дикий бык, Наполняя темный подземный мир, — Обо всем об этом олонхосут Отдельно песнь поведет.

ПЕСНЬ ВТОРАЯ

СТИХ 19

Рот разомкну — Всколыхну тишину, Раскрою уста — Рассказ начну… Стану песни вам Старым ладом слагать, Вспомню о славном богатыре, Посланном в Средний мир От нечисти охранять Доверчивых Добросердечных людей Племен айыы-аймага. Только он на ноги стал, Только вкривь и вкось зашагал — Сел на коня, Полетел, как вихрь; С севера, с юга Объехал он Огромную Землю-мать, С восхода, с заката Объехал он Прославленный свой алас, Осмотрелся кругом, Осмотрел себя, Крикнул голосом громовым: — Вот я вырос! Я в силу вошел! — И Верхний мир его услыхал, И Нижний мир его услыхал… Снова сяду я среди вас, Долгий начну рассказ; Тройной замок отопру, Трехголосым горлом своим запою… Если из Верхнего мира в ответ Через трубы гудящие очагов, Если из Нижнего мира в ответ Долетит из-под ваших ног Одобрительный возглас: «Но-о!» — Не пугайтесь, Внимайте мне. Это было за гранью древних лет, За хребтом стародавних лет, Во мгле незапамятных лет… Под восьмым уступом Края небес, Под седьмым уступом Белых небес, Откуда голос не долетит, Чья не измерена высота, Где парят железные три кольца, На которых держится мир, Где летают девять смерчей, Где играют десять Крылатых коней, Оттуда — с заоблачной крутизны — Всей земли просторы видны, Широкая открывается даль; На необъятном просторе том, На неколебимой основе его, Что Средним миром зовут, На могучей твердыне его, Что ногою не покачнешь, Рукою не шелохнешь, Где броды мелеют В летний зной, Где увалы курятся голубизной, Где степь зеленеет весной, Там красуется и цветет, Держащееся на восьми ободах Сокровенное золотое гнездо — Окруженное громадами гор Широчайшее благодатное лоно Изначальной земли матерой. Там, на теплом, лучшем месте ее, Возле печени золотой, В средоточьи светлом ее, Где белое солнце Летом встает, Сверкая, как медный меч, Где над горбатым хребтом, Над покатым теменем гор Белое зимнее солнце встает, Сверкая, как медный меч, Вырванный из нож он, Там — без края и без конца — Необъятная долина лежит. Девяносто девять Могучих рек Бурливо текут По долине той; На обширных аласах ее Восемьдесят восемь Кипучих рек Сливаются в величавый поток; Там семьдесят семь Говорливых рек В зеленеющих берегах, Словно дети — веселой гурьбой, За руки схватившись, бегут. Там бураны Бывают порой, Катящие с грохотом Глыбы камней С трехлетнюю телку величиной; Там ураганы бушуют порой, Катящие камни — величиной С четырехлетка-быка. Там обвалы гремят в горах, Вихри вздымают до облаков Глинистую белую пыль; Там россыпи Красных и желтых песков Вскипают, клокоча… Деревья такие огромные там, Что древняя с них Спадает кора, Темные, дремучие там леса, Заросли непроходимых чащоб… А далёко — на солнечной стороне — Высокие сопки стоят, Каменные горы за облака Заносят острые скалы свои… Так необъятен этот простор, Что птица-журавль И за девять дней До края долины не долетит, Даже быстрая птица-стерх На блестящих, белых крыльях своих Эту ширь не в силах перелететь, Заунывно кричит: — Кы-кыы! — Сокровенно таится в долине той Красно-тлеющий камень-сата; Завывая зловеще, там Летает, кружится Дух илбис. Необозрим кругозор, Неизмерим простор Великой долины той — Широкой равнины той; Прославленное имя её — Праматерь Кыладыкы. Там степная трава зелена, По траве будто волны бегут; Там деревья густо цветут; Крупной дичи там счета нет, Мелкой дичи там сметы нет. В изобильной этой стране Приволье горлицам и сарычам, Там кукушки звонко поют всегда… Но до той поры, Пока с высоты Белых неколебимых небес Великий Айынга Сиэр Тойон Трех своих любимых детей На облаке не опустил, Повелев им жить на средней земле, — До той поры никто из людей На просторах праматери Кыладыкы, На изобильной ее груди Не построил себе жилья — Ни берестяной урасы, Ни дома прочного не воздвиг, Не зажег в очаге священный огонь; Никто загона не огородил Для стада своих коров. Огромная эта страна, Грозная изобильем своим, Свирепая безлюдьем своим, Еще хозяина не нашла; Сюда богиня Айыысыт Еще жизни не принесла. Полчища верхних абаасы Приходили сюда без помех, Адьараи, подземные абаасы Вольно выходили сюда, Затевали игры свои.

СТИХ 20

Я радостно вам спою, расскажу О чудесной, великой этой стране, О таинственной, дикой этой стране. Далеко на южной ее стороне Возвышаются девять горбатых гор, Обрываются девять увалов крутых, — Будто это девять огромных коней, Чьи хозяева — Тобурах Баай И Тогуоруйа Хотун, Над пустыней гибели и смертей, Защищая свои табуны, Друг против друга взвились на дыбы И застыли, окаменели навек. Эти девять хребтистых гор, Будто девять оленей, Склонивших рога, Готовых наброситься на врага; А если к подножию их подойти — Эти горы, как девять могучих быков, Увязших в мерзлой земле, Провалившихся по самый живот, Наклонив широкие лбы, Угрожая друг-другу, стоят, Застывшие навсегда… Эти девять угрюмых гор, Словно исполины, лежат — Простершиеся на боку… По ущелью обширный лег перевал, А за перевалом — провал… Там крутыми уступами горный путь Опускается в Нижний мир. Утесы острые там, Словно зубья гребня, торчат. По тому обрывистому пути, По широкому перевалу тому В древние времена выходил Прославленный богатырь-адьарай Алып Хара Аат Могойдоон, Ездящий на низкорослом быке, У которого из-под верхней губы Торчат кривые клыки. За ним подымались в Средний мир Полчища абаасы Грабить добро, Разорять дома, Убивать людей Из рода айыы. Между этих обрывистых гор Ветры сильные дуют всегда, Вихри бушуют всегда, Каменные обвалы гремят… Там, бесконечное, пролегло Ущелье горя и мук — Урочище Ледяной Хотун, Как перерезанная гортань, Там зияет теснина Хаан Дьарылык, Там вьется дорога снизу вверх, Там клубится, дышит Черный туман. Если полетим на восток Великой равнины Кыладыкы, Где по светлому небосклону бегут Перистые облака, Что похожи на пеструю грудь Тетерева, глухаря, На востоке откроются нам Темные глухие леса… До другого края этих лесов Никакая птица не долетит. В том лесу исполины-деревья растут, Шелестят густою листвой; С их древних стволов И толстых ветвей Сама спадает кора. Похожи деревья в этом лесу На шаманок давних времен, Когда встречали с пляской они, Буйно прыгая и кружась, Неистово в бубны гремя, Идущую к ним наяву Жизнедарящую Иэйэхсит, Когда благодатной своей рукой Поглаживает она Золотистые щеки свои, Румяные, как закат и рассвет На ясном небе весной. Если на крылатом коне Дальше полетим на восток, На открытом просторе увидим мы Величавое в блеске своем Озеро с островом среди волн. В нем вода, как белое молоко, Желтым маслом сверкает рябь, Творожные отмели на берегу. Гоголи с плеском ныряют там, Турпаны слетаются там… Еще дальше синее озеро есть; По белым балкам, С зеленых гор, Прыгая по камням, журча, Сбегают к нему ключи; Аисты зимуют на нем, Каменушки-утки зимуют на нем… И еще чудесное озеро есть, — Его зеркальная гладь Не туманится никогда… Здесь птицы-стерхи поют, У которых граненый клюв, Красная кайма на глазах; Сюда слетаются журавли, Здесь гагары играют, нырки. Если дальше еще глядеть Сквозь утреннюю лучистую мглу — За тремя озерами, вдалеке Увидим: с неба до самой земли Опускается изволоком перевал, Радугой переливаясь, горя… Когда ходящий на двух ногах, У кого лицо впереди, К Юрюнг Аар Тойону В Верхний мир Обращаясь, песню поет — По уступам небесного склона того Иэйэхсит нисходит к нему, Айыысыт одаряет его. Если быстрый брошу отсюда взгляд В пасмурный низ, В бездонную щель Метели кружащего, колдовского Северного склона небес, — Выступят из мглы вихревой Восемь свирепых горных вершин… Там великий Куктуйский пролег перевал, Там вечно лютует буран, Будто древний колдун-шаман Днем и ночью кружится, Снега подымая, Громко в бубен свой ударяя, Камлает неистово — Правит кырар, Косматыми волосами трясет… А за горами вдали Светлый открывается дол; Березы белые там растут, Похожие на стада лебедей, На стройных, как стерхи, Женщин-хотун, Когда степенно выходят они На широкий, ровный алас, Где праздничные игры идут, И сами — радуясь и смеясь, Колыхаясь красиво, Ровно ступая, Пляску свою ведут… Серебряные украшения их Сверкают, бряцают в лад, Алым шелком горят у них Собольих шапок верхи, Белеют бляхи на лбу. А за долиной белых берез Железные горы ввысь поднялись, Будто красные жеребцы Яростно взвились на дыбы, Грызутся между собой; Словно могучие лоси-самцы, Ощетинив шерсть на загривках крутых, Сшиблись и застыли навек — Так вот, острые горбя хребты, Эти горы тесно сошлись. Между гор теснина лежит, А по той теснине из-под колдовских Северных, метельных небес Хоромн юХаана орда Выходила на белый свет Грабить и убивать людей Солнечного улуса айыы. Эта теснина и есть — Великанша Куктуй-Хотун; Здесь она разевает бездонную пасть, Здесь — опасные колдовские места. По этой теснине глухой, Из бездонно погибельного жерла Выходили нижние абаасы, Истребляя все, как огонь, Разрушая все, что успел собрать, Что успел создать, взрастить, накопить Добросердечный народ айыы. От Сюнг Хаана в былые века, От племени Сюнг Дьаасына Приявший бессмертный дух и судьбу, Выше этих железных гор На округло-широких крыльях своих Носитель смерти парил — Небесный орел Хотой Хомпорун, С металлически-звонким клювом своим, С клекочуще-каменным нёбом своим, Медные лапы, хвост острогой. По ночам прокрадывался сюда На волосатых лапах своих Невидимка Тимир Дьигистэй — Старейший средь нижних абаасы. Трижды мог умереть он И трижды ожить — Так предначертано было ему…

СТИХ 21

Далеко, где желтеет склон Западных холодных небес, Под грядою клубящихся облаков Раскинулось широко, Вздуваясь темной водой, Разбиваясь о берег пенной волной, Играет, бушует, гремит Великое море Араат Через просторы моря того Птица не перелетит. Восемь заливов его Вторгаются в грудь земли, За восемь дней пути Слышно, как грохочет прибой… Н аморе волненье всегда, Леденящим холодом дышит оно, Не стихают бури на нем никогда, Не умолкает прибой никогда. А что лежит за морем Араат? Там — под нижним краем Закатных небес — Подымаются, словно белый дым, Громоздятся, как облака, Белые горы в снегу. На хребте синеющем этих гор Обрывистые утесы торчат, Вершины острые их, Словно копья широкие, поднялись… Как ступенчатые горловые хрящи, Громоздятся скаты каменных гор. Здесь берет начало Широкий, большой Перевал Кээхтийэ-Хаан, Чья хозяйка — свирепый дух; Здесь лютует она, Здесь колдует она, Обвалами грохоча… По страшному перевалу тому, По обрывам непроходимым его Спускаются в Средний мир Свирепые верхние абаасы, Самые первые богатыри Ненасытно буйных небес, Чей родич — алчный Аан Дархан. Здесь изрыгает дым и огонь Таинственное жерл о; Оттуда выходит в ноч ина грабеж, Туда уходит потом, С награбленным им добром, Ненавидящий всех людей Уот Усуму Тонг Дуурай. На восьминогом огненном змее Сидя верхом, выезжает он, Все живое сжигает он Смертоносным своим огнем. Это он истребил племена Кюксэ Хаадыат И Кюкэ Хахат; Это он пожрал их стада, Ближних соседей их перебил, К дальним их соседям пришел, Обездолил их и угнал их скот… На груди праматери Кыладыкы, В долине ее золотой, На широком ее хребте, На лоне, блистающем белизной, Вырос некогда сам собой, Вспучился из-под земли Глинистый высокий курган; На округлой вершине его Поднялись еще три холма. За девять суток пути Вершина его отовсюду видна; За восемь дней пути Седловина его видна. На вершине кургана того, Между тремя холмами его, Посреди седловины крутой По велению неба В начале времен — Раскинув пышные восемь ветвей, Выросло древо Аар-Лууп. Так высок ооно поднялось, Так широк оразрослись Могучие ветви его, Что осенили землю они, Заслонили солнце они. У прекрасного древа того Тонкие ветки из серебра Звонко поют на ветру; На могучем его стволе Темная золотая кора… Круглый год оно Зеленеет, цветет. Как огромные кубки для кумыса, Как большие чороны С резной каймой, Золотые орехи зреют на нем, Срываются с высоких ветвей, Разбиваются у корней, От удара паденья своего Раскалываются они, Проливая созревшую в них Желтую благодать. Широкие листья его, Словно конские чепраки Из шкур молодых кобылиц, Широко под ветром шумят; Если ветра нет — Все равно они, Как живые, Колышутся, шелестят… В древе том обитает Хозяйка Земли, Дух великий деревьев и трав, Аан Алахчын, Манган Манхалыын, Дочь Юрюнг Аар Тойона, Владыки небес, Посланная жить на земле, Одарить щедротами Средний мир, Украсить, обогатить Долину жизни грядущих людей, Деревом-матерью быть Племенам уранхай-саха… Шелестело древо густою листвой, Будто говорило само с собой: — Если б вольно я В высоту росло, Я д онеба Дорасти бы могло, Поднялись бы верхние ветви мои Выше стремительных Белых небес, Восемь моих могучих ветвей Раскинулись бы в высоте, Как восемь густых лесных островов, Над становьем, Где грозный живет Улуу Суорун Тойон… Там несметное племя его, Свирепые верхние абаасы, Чьи завистливы огневые глаза, Чьи железные клювы остры, Отведали бы моих плодов, Взялись бы хвалить, клевать Золотые орехи мои, Стали бы пожирать Желтую благодать мою, Стали бы жадно пить Белую благодать мою; Привязался б ко мне Их лютый дух, Прилипла б ко мне Их лютая страсть, Выпила бы соки мои… И высокие ветви мои Сохнуть начали бы тогда, Рухнул бы могучий мой ствол, Пошатнулось бы счастье средней земли… Если бы восемьдесят восемь моих Могучих толстых корней Прямо вниз росли В глубину земли, То проникли бы корни мои В страшный подземный мир; Через его дождливую пасть Высунулись бы корни мои В середине аласа Алып-Ньахсаат, Где владыка Нижнего мира живет — Родившийся в облезлой дохе Исполин Арсан Дуолай… Несметное племя его, Чьи медные клювы остры, Припали бы к белым моим корням, Стали б корни мои сосать, Высосали бы сок из меня, Высохли бы корни мои; И без опоры в земле Рухнуло бы я с высоты Грузным своим стволом… Беззащитным остался бы Средний мир, Перестала бы к людям сходить Благодатная Айыысыт; Некому было бы разводить Тучный молочный скот, Запустели бы стойбища мирных людей, Опустели бы их дома И пришел бы жизни конец!.. —

Вот поэтому, говорят, Великое древо Аар-Лууп, Широко раскинув ветви свои, Не проникает верхушками их За край ненасытных небес, А простирает зеленую сень Над простором средней земли. Восемьдесят восемь его Толстых столбов-корней Не прорастают в Нижний мир, А распластываются в толще земли; До далекого острова Сихта они Тянутся под землей… Густые ветви его Куполом высятся над землей На семьдесят дней пути, Изгибаются плавно вниз, Достигая моря с одной стороны, А с другой до Татты-реки… Пышно красуется и цветет Исполинское древо-мать; Счастье белое падает на него С трехъярусных белых небес, Тяжелые золотые плоды, Как чороны огромные для кумыса, Срываются с отягченных ветвей, Раскалываются пополам, Ударяясь о корни свои, А могучие корни, Взрастившие их, Впитывают все соки земли. Верхняя древа часть Орошает долину Млечной росой, Нижняя древа часть Источает щедро вокруг себя Божественно желтую влагу свою. Вот какой прекрасной была Долина Кыладыкы; Широкие луговины ее — По триста верст длиной, Зеленые поймы ее — По двести верст шириной… Но не мог там себе построить жилья Немощным рождающийся человек, Ходящий на двух ногах; Только реял там воющий дух илбис, Только тлел там Красным огнем Волшебный камень-сата. Обступали долину горы вокруг, Огромные скалы, словно бойцы, Воплями оглашая даль, Колотушками боевыми, чомпо По макушкам друг друга тузя, Обвалы обрушивали с крутизны… Была благодатная эта страна Предназначена в древние времена Для такого могучего богатыря, На которого никто на земле Не смог бы надеть ярма; А пока налетали сюда С северных, метельных небес Сонмища свирепых племен, У которых рты на груди, Чей отец был Улуу Тойон, А мать — грохочущая в высоте, Неистовая Куохтуйа Хотун. Огненными глазами они Оглядывали равнинную ширь; Им по нраву пришлось По долине той Прыгать, скакать, играть; А от их тяжелых прыжков, От свирепой игры и возни Трещинами раскололась земля, Буераками расползлась, Раскололась оврагами вдоль и вширь. Из-под купола вихревых небес Заваленной тучами стороны Набегали сюда племена Подземных абаасы, Чей отец — Арсан Дуолай, А мать — старуха Ала Буурай, Властители страшных Подземных бездн. Медными глазами они Разглядывали равнинную ширь, Им по нраву долина пришлась. И вот исполины-абаасы, Как огромные ели, зимой Покрытые грузным снегом и льдом, Играли, прыгали тяжело, Лишь метались темные тени их. И от их тяжелых прыжков, От чудовищной их игры Балками раскололась земля, Оврагами разорвалась… Народившиеся от первых людей Три племени уранхай-саха, Четыре рода айыы-аймага Сильных вырастили сыновей, Отважных богатырей, Не жалеющих головы своей. Вставали отважные удальцы, Выходили давать отпор Налетавшим сверху врагам, Нападавшим снизу врагам. Кистенями размахивая, крича, Шумно устремлялись они В погибельный Нижний мир; С копьями наперевес, Толпами подымались они По склону бурных небес В грохочущий Верхний мир. От полчищ верхних богатырей Поражение терпели они; От полчищ подземных богатырей Терпели они урон; А в Среднем мире своем Укрытья не было им…