Якутский героический эпос Олонхо. Нюргун Боотур Стремительный.

Автор неизвестен

СТИХ 32

ГОЛОС БАЙАНАЯ

А-аа! Хаа-хаа! А-аа! Хаа-хаа! А можешь ты в беге тягаться со мной? А можешь в прыжках состязаться со мной? Ох, помолчи! Ох, не смеши!.. Чей младенец сюда забрел? Чего он наговорил? Обещает отблагодарить, Обещает он отдарить — Кого? Меня самого? Это кто прокричал На весь перевал Громкое, славное имя мое? Ну что ж, Ну что ж! Может быть, я стрелой полечу, Скачками огромными поскачу В потаенные чащи мои, Может быть, Всполошу, взгоношу Отдаленные пущи мои, С верховий речных, Из урочищ лесных — Захочу — подыму, пригоню И мелкую дичь, И крупную дичь… Знай, это сам я — Баай Байанай — Беспримерную удачу дарю, Кого захочу, того одарю. А-аа! Хаа-хаа! А-аа! Хаа-хаа! Ну вот — Сколько дичи — смотри! Иди — добычу бери… Столько дам тебе, Сколько ты в силах поднять, Сколько д одому донесешь… А ты мне подарки сулил, Насмешил меня, Развеселил! — Так хвастливо ответил Смешливый старик Эндэлюкю Бекенэй, Веселый хозяин лесной, Прославленный Баай Байанай; И ушел, Перепрыгнув дремучий урман, Только выше хвойных вершин Промелькнула шапка его… Осмотрелся вокруг Нюргун Боотур И видит — огромный лось, Выйдя из чащи, Встал перед ним, Глазами землистыми поглядел, Переносицей горбатой повел, Фыркая и сердясь, Грузные наклоняя рога; Дыбом на холке его Волосы поднялись. Понял Нюргун Боотур — Зверь его вызывает на бой; Взревел богатырь, Как свирепый бык, Прямо на лося Прянул он, Ударил зверя по голове, Ударил со всею силой своей Каменным кулаком. Череп лося, Как гриб-дождевик, Рассыпался под ударом его; От размаха могучего своего Поскользнулся сам Нюргун Боотур, Без опоры оставшись, упал На огромную каменную скалу, Где вековые деревья росли. Деревья в паденьи своем сломал, Скалу, как дресву, раздавил… Сильно перепугался он, На ноги быстро поднялся он, Огляделся вокруг себя — Лось невиданной величины Недвижимо лежал на земле, Не было у него головы, Голову снес богатырь кулаком.

Видя первую победу свою — Силы своей торжество, Радостно юноша закричал, За ноги задние лося схватил, Волоком за собой потащил. Быстро с добычей вернулся он К жилью своему — На обширный двор, К дому серебряному своему, К дымному очагу… Темную тяжелую дверь, Которую семьдесят семь человек, Напирая плечами семь дней и ночей, Растопырив ноги, кряхтя, Не смогли бы приотворить, Чтобы палку в щель пропихнуть, Эту грузную тяжкую дверь Настежь Нюргун распахнул; Дверь открылась, весело хохоча, Доска, на которой он Добычу хотел рубить, Пробренчала: — Иду, иду! — И, плавно кружась, прилетела сама. Порожденный илбисом самим, Подпрыгивая на топорище своем, Широкий топор прибежал, Кованный из тридцати слоев Чародейных сплавов стальных; Маленький острый нож Сам, подпрыгивая, прискакал, Шкуру начал с лося сдирать. Стремительный Нюргун Боотур Посмотрел на свою сестру, Оглядел ее с головы до ног, — Одета красиво была она В драгоценные собольи меха; Столько было на ней куниц, Сколько выдержать

бедра могли, Столько сверкающих серебром Камчатских морских бобров, Сколько подымала спина. Поглядел на брата младшего он — Тот сидел, сверкая белой броней Из трех пластов серебра; Ровдужная одежда на нем Была соболями опушена, Красной кожи его сапоги Были шиты узором цветным. А потом на себя поглядел Нюргун — И стало стыдно ему: — Ох, и трудно же будет мне Нагишом по далеким странам ходить! — Одеться он захотел, Шкуру с лося проворно снял; Еще мокрую, шкуру добычи своей На колени себе расстелил; Шкуру передних ног На руки себе натянул; Шкуру, снятую с задних ног, На ноги напялил себе И порадовался — он решил, Что одежда его хороша. Огромную, о трех обручах, Корчагу он в руки взял. Так была корчага та велика, Что едва входили ее бока В устье широкого камелька. От изобильной влаги земной Чистой водой ключевой Наполнил корчагу он, Гору мяса в нее навалил, На огонь поставил варить. Только варева духом густым Наполнился трапезный покой, За шестиногий стол-сандалы Сел проворно Нюргун Боотур, Руки по столу распластал. Деревянная миска, с полки слетев, Подпрыгивая и кружась, Сама примчалась на стол. Широкое блюдо само собой Явилось за мискою вслед; Наполненный кумысом чорон, Не расплескиваясь, пришел; Деревянные ложки, сами собой По воздуху прилетев, Стукнулись о доску стола, На месте смирно легли. Острый ножичек, тонко звеня, И золотые вилки за ним Явились на стол. Вилка сама из корчаги большой Мясо вытащила На широкий поднос… Трое сели за шестиногий стол, Но, как будто триста было гостей, Перебрасываясь словами, они Стали весело пировать, Пить кумыс, смеяться, шутить. Старший брат Нюргун Боотур Мяса толстые ломти брал; Он руками горячее мясо брал, Проворно его пожирал. Клал он в рот огромные мяса куски, Величиною с кошму, Он глотал огромные мяса куски, Шириною в конский потник, В рот он горячее мясо кидал С правого края губ, Кости выплевывал изо рта С левого края губ. Насытился, взял высокий чорон, Весело поднял его И в свою разверстую пасть, В широкое горло свое Опрокинул пенный кумыс. Много съел, много выпил он, Встал из-за стола своего, Дверь широкую распахнул, — Раскрываясь, Громко смеялась дверь… Вышел из дому Нюргун Боотур, Стал посреди двора, Зорко, внимательно все вокруг Глазами круглыми оглядел, — Что же увидел он? Обещанный от рожденья ему, Вещий Вороной его, На грани белых небес Стоя рожденный конь, Привязанный за ременный чембур К медному коновязи столбу, На котором сидел орел, Нюргун Боотуру предстал. Так привязали коня, Что кверху голову он задирал, Сердито фыркал и ржал, Копытами каменными четырьмя В нетерпеньи о землю бил; Косматая грива коня Взлохматилась на ветру; Хвост, как лодка, Летящая в быстрине, Пластался во всю длину, Сыпал синими искрами Черный хвост; Конь то ногами перебирал, То на дыбы вставал. Волосы на загривке его, В три маховых сажени длиной, Копьями поднялись; Смоляная грива его, Длиной в семь размахов рук, Играла серным огнем; Черный волос на крупе коня, Растущий в три ряда, Взъерошился И шипел Вспышками голубого огня; Широкие белые уши его, Похожие на носки Походных тунгусских лыж, Настороженно торчали вверх, Как боевые ножи. Крупные, круглые мышцы коня Перекатывались Под кожей тугой. Зубчатая белая полоса Тянулась вдоль хребта, Будто вырвал когтями Небесный орел Эту полосу у него. Гулко трескучие ноздри коня Трепетали… Бронзовые удила Сверкали, как солнечный луч; В золоте оголовье коня, Шелковые поводья на нем Девятисаженной длины; Словно облако, под седлом, потн ик, А бока широкого чепрака, Как закатные облака; Плотно сидит на спине Ладное крутое седло; Перистой тучей поверх потника Летучий брошен ковер; Как двенадцать радуг, Двенадцать подпруг Пестрым шитьем горят; Чеканные, по бокам Стремена стальные висят. Так рвался конь, Что тугая узда Едва удерживала его. Боками широкими поводя, Огненным оком кося, У коновязи бился, дрожал Кюн Дьэсегея Конь дорогой… Обрадовался богатырь, Видя такого коня, Долго им любовался он; Потом подошел, От столба отвязал, Поводья шелковые ухватил; Как орел небесный, Прянул в седло, Заскрипевшее звучно под ним, Крепко сел На широком седле. Жаждой пространств Обуянный конь, У коновязи Застоявшийся конь Продолжительно, Звонко заржал; Как поющая на лету стрела, Спущенная с тетивы, С места рванулся, Вдаль поскакал.

Словно крылья гоголя по весне, Ветер в ушах Нюргуна свистел. Дивный конь Широкой грудью своей, Твердой, бронзовой грудью своей Рассекал налетающий вихрь. От ударов его копыт Искры сыпались из кремня, Грива черная на ветру Клубилась тучею грозовой, Кромсаемой молниями в высоте, Пласталась, как темный дым; Хвост, как длинная лодка В быстрой реке, Метался, бился, шипел, Вспыхивая серным огнем, Рассыпая синие искры окрест. Этот конь, Воспеваемый в олонхо, Прославляемый далеко, Поистине был могуч. На грани летящих белых небес Стоя рожденный Конь Вороной С юношей седоком на спине В бескрайнюю ширь, В непомерную высь Торжествующего неба взлетев, Ровно тридцать три Ревущих дня, Тридцать три Вопящих ночи подряд, Не отдыхая, скакал. Мчался ввысь, Устремлялся вниз — На вершине плешивых гор; Напрягая мышцы свои, Ударяя копытами о скалу, Опять в высоту взлетал; По беспредельным степям Широким наметом шел, По перевалам крутым Тропотой пробегал, Топотал. То он в высоту поднимался, кружа, Тонко от нетерпения ржа, То, словно четыре грома с небес, С грохотом на землю ниспадал, П оверху, п онизу он летел, Днем и ночью неутомимо скакал. Слетая с колен коня, Восемь вихрей клубилось, гудя; Хватаясь за гриву коня, Семь безумных илбисов Билось, вопя, Под чугунной грудью коня Серные мелькали огни… Мерзлые деревья по следу его, Поваленные скоком его, Как шаманы тунгусские, под горой Камлавшие, волосы растрепав, Крутились по девять дней и ночей; Сухие деревья в тайге, Обрушенные копытом коня, Прыгали и крутились за ним Шесть дней и ночей подряд, Словно Илбис Кыыса, Хлопая в ладоши, вопя, Прыгающая В помраченьи ума… Древние дерева, Рухнувшие в тайге От ударов его копыт, Толпой голосящих старух Выли, вопили вослед. Конь летел могучей стрелой, Пламенел Падучей звездой; Лишь на тридцать четвертый день Понемногу сбавляя бег, Стал среди равнины степной; Всей глубокой утробой своей Громко, радостно он заржал, Горой в долине нагромоздил Горячий, железный кал, Широкую балку меж двух холмов Потоком мочи затопил; По воле всадника своего Иноходью пошел не спеша, Ровно, легко дыша. А юноша Нюргун Боотур — Как сел он, Так и сидел в седле. Только, — после скачки такой, Не жужжал, не гудел Осол Уола; Над макушкой его головы Не вопила в уши ему Неистовая Илбис Кыыса, Не били ему в лицо Восемь гремящих вихрей степных, Семь спутников безумных ее… Семь илбисов — утихли, Прочь отошли. Юноша Нюргун Боотур, Горделиво сидя в седле, Сдвинул брови, Прищурил глаза, Осмотрелся по сторонам, Сам на себя поглядел И в удивленьи увидел он, Что от шкуры лося, Убитого им, От самодельной одежды его Не осталось на нем ни клочка; Все сорвано ветром В скачке лихой, Остался он голым, как был… Вот и вспомнил Нюргун Боотур Обычай древних времен: Прежде исполин-богатырь, Вступив на грань трех миров, Трех своих родичей-кузнецов Просил изготовить ему Несокрушимый трехслойный щит, Четырехслойную Кольчугу-броню, Чтоб от вражеских топоров Крепкая защита была. Охваченный мыслью своей, Подъехал Нюргун Боотур К дому обширному своему, К коновязи с медным столбом, Где сидел, клекотал Небесный орел. Вошел он — Старший брат-тойон — С восьмихвостым Священным ремнем в руке В широкую дверь, В просторный покой; Младшему брату, Младшей сестре Сказал такие слова.

СТИХ 33

НЮРГУН БООТУР

Ну вот! Ну вот! Вы — зеницы моих очей, Вы — десны белых моих зубов, Златогрудые жаворонки мои! Братец мой младший Юрюнг Уолан, Летающий высоко На Мотыльково-белом коне! И ты, сестричка моя, Младшенькая Айталыын Куо, Красавица с восьмисаженной косой, Желтое сокровище Белых небес. Жаворонок дорогой Жарких весенних небес! Слушайте парой своих Растопыренно чутких ушей Твердое слово мое: Вспомнил я, Что послан сюда В необжитый Средний мир, В долину дикой земли, Властелина не знавшую до сих пор, Для того, чтобы дать отпор Налетающим сверху врагам, Набегающим снизу врагам, Истребляющим род уранхай-саха. Я послан сюда Защитить, оберечь Добросердечные племена Солнцерожденных детей С поводьями за спиной. А чем же сражаться мне? Нет у меня Ни меча, ни щита! Не во что здесь на земле Одеться, обуться мне!.. Мне завещано в древние времена Небывалые подвиги совершить, Славой зычною прогреметь В трех сопредельных мирах. Позавидуют славе толстой моей, Позарятся на душу мою Небесные лютые абаасы, Железные люди подземных бездн… Налетят на меня — Захотят погубить Чудовища бурных небес, Отборные богатыри, Чьи огненные убивают глаза, Чьи длинные клювы остры; Нападут невидимки поддонной тьмы, Оборотни адьарайских племен; Преследуя меня, полетят По горячим моим следам, Рыская, побегут По остывшим моим следам… С пустыми руками тогда Трудно придется мне! Как я грудью дам им отпор Без оружия, без брони? Чем сокрушу Макушки врагов Без колотушки во сто пудов? Как я — голый — пойду на бой? Здесь, где ныне Мы с вами стоим — Средь великой равнины Кыладыкы, Выковали искусной рукой, Выстроили для нас На незыблемых опорах стальных Тридцатихоромный Серебряный дом Под кровлею золотой; Коновязью поставили нам Три восьмигранных медных столба. Слыхал я такую весть: Ковал жилище для нас Ковач великий Баалтааны И подручные молотобойцы его. Я этого кузнеца По свету искать пойду, — По далеким следам пойду, По широким следам пойду… Не вернусь, пока не найду. Пусть над вами Птица не пролетит, Пусть под вами Подземная мышь Хода сквозного не прогрызет, Пока я буду в пути! Прощайте надолго, Ждите меня! — Сказал Нюргун Боотур. Не успели бедняжки Брат и сестра Выбежать на широкий двор, Брата старшего проводить, В дорогу благословить, Как его уж и след простыл… Богатырь великий — Старший их брат В сторону перевала Куктуй, Как длинный дым, улетел. Только вихрем пыль Заклубилась за ним, Только молнии за горой Вспыхивали по следу его, Только гром вдалеке Громыхнул и затих… Над хребтами могучих гор, Над грядами бегущих туч, Стремительный Нюргун Боотур Без дороги скакал наугад, Говоря: «Наверно, сюда!», Веря чутью Коня своего. Под нависающий Бурный край Северных угрюмых небес Проскакал он вдоль По реке Куктуй, Через множество притоков ее, Где водопады шумят, Перекаты каменные гремят, Неприкаянно чайки кричат. Только ветер Протяжно свистел в ушах, Только девять вихрей Летело вослед Да клубилась белая пыль На расстояньи трех дней пути. Долину светлую он миновал, Семь перевалов перевалил, Восемь перевалов перескочил. Желтые аласы-поля Оставил давно за спиной. По дикой тундре Скакал его конь, По каменистым балкам речным, По редколесью бежал… Железной грудью разбрызгал конь Заповедное озеро Чоохурутта, Где водяные сигают жуки С подтелка величиной. С размаху разбрызгал конь Озеро Бадылытта, Где лягушки — С лошадь величиной; С разбега выплеснул из берегов Глубокое озеро Тынгалытта, Где огромные ящерицы живут С пестрым хвостом, Как столетняя ель. Он широко расплескал Озеро Суналытта, Хоть вопило, Просило пощады оно, Хоть скалы выли на берегу, Хоть орали Кругом леса… Там скрывает землю Серый туман, Там пасмурно брезжит день, Там свирепо играет Осол Уола, Там безумно камлает Илбис Кыыса… Пить хотят они черную кровь, Мыться в горячей крови, Толстые кости колоть, Длинные кости грызть… Миновал это место Нюргун; Тут небесный его скакун От северных угрюмых небес, От скудной тундровой стороны, По отрогам ржавых, Железных гор К западу повернул… От удара каменных Конских копыт, Словно от громовой стрелы, Толстые деревьев стволы Раскалывались на куски, Разлетались крупной щепой; Большие обломки стволов, Как дородные тойоны-князья, Стоя, беседовали меж собой; Обломки густых ветвей, Как степенные женщины-госпожи, Бедрами покачивая на ходу, Важно шагали вслед; Осколки сучьев сухих Голодной стаей волков Протяжно выли вдали… Вывороченные корни дерев, Медведями встав на дыбы, Ревели в чаще лесной… Скоро всадник, Споро скакал, Рассыпая искры из-под копыт; Пролетел свой путь Падучей звездой, Быстро он предела достиг, Где стремительно мчится Нижняя грань Небосвода, нависшего над землей, Где три мира сошлись, Где семь рек обнялись, Где восемь рек шумливо слились, Где девять бурных рек, Друг друга за руки взяв, В русле одном понеслись. Там увидел Нюргун Боотур Просторный, железный Гремящий дом; Содрогались тридцать его боковух, Грохот летел изнутри… Осадил коня богатырь, Пристально осмотрел Дом огромный И дол окрест. Черные там деревья росли На черной от сажи земле; Взрытые глубок о Недра зияли кругом Рудных, опрокинутых гор. В доме том Неумолчно гремел Молот великого ковача, Исполина Баалтааны; Там кроваво рдел, Пламенел, шипел Сумеречный огонь, Тяжело вздыхали мехи Чародея Куэттээни, Чад вздымался, Синий огонь трепетал; Здесь плакал протяжно Напильник стальной, То громко визжал, То пел и журчал… Там в железных опилках Каменный пол Ржавчиною взбухал; Из-под молота разлетались кругом Окалины раскаленной куски, Ярко горел Камень-сата, Покрытая пеплом Сухая земля Вздыхала, просила: — Пить! — В этом доме, оказывается, была Кузница, где обитал, Железом полосовым грохоча, Заклинания бормоча На неведомом языке, Мудрец седой, Кузнец-чародей Кытай Бахсылааны.

СТИХ 34

НЮРГУН БООТУР

А когда скакал Нюргун Боотур, Услыхали стук тяжелых копыт, Ощутил земную дрожь Домочадцы древнего кузнеца. Через толстые кости Лопаток их Гул копыт им в сердце проник, Нарастающий топот приснился им… Стали бредить они, Метаться во сне, Начали тяжко стонать, Слова непонятные говорить, Спросонья протяжно петь. Переполох поднялся От приезда богатыря. Первая очнулась от сна Удалая старуха, Жена кузнеца Уот Кындыалана. От шумно горящего в горне огня Через каменный дымоход Синее пламя взлетело столбом, Когда голову она подняла, Когда воздух выдохнула она И голосом громовым Причитать, стонать начала… Далеко разносились кругом Оханья и вопли ее.

СТИХ 35

ГОЛОС СТАРУХИ УОТ КЫНДЫАЛАНА

Ой, жарко мне! Ой, тяжко мне! Ох, тошно! Ох, душно мне! Грузный топот конских копыт Разбудил меня, Встревожил во сне… От грузного гула копыт У меня затылок трещит, Сильно ломит кости мои, Утроба моя Огнем горит… Ой, жарко, Ой, тошно мне! Наливаются кровью мои глаза, Выскочить хотят из глазниц, Сердце щемит, Шея гудит, Кожа горит, зудит… Не болевшее никогда, Брюхо мое болит! Проснись, подымись поскорей, Заклинательница моя, Камлательница моя, Гусыня, мотающая головой, Доченька лихая моя — Куогалдьыма Куо! Ты надень-ка на шею скорей Удаганские украшенья свои, Сделанные из костей девяти Шаманов древних времен: Ожерелья надень из костей Шамана великого Хоккулл а; Колдовские запястья надень, Сделанные из позвонков. Что оставил шаман Курбалдьын! Ворох золы наскреби, Проворно выйди во двор, Кто бы там ни явился к нам, Кто бы ни был он, имеющий тень, Горстью золы ты в него метни, Гостя заживо похорони, Чтоб не ныли кости мои! Ой, жарко! Ой, тяжко мне! Ой, тошно! Ой, душно мне! — Так старуха, жена кузнеца Причитала, громко вопя. Далеко был слышен Голос ее… Крутящаяся, как вихрь, Заклинательница ее, Лихая камлательница ее, Гусыня, мотающая головой, Ожерельями костяными гремя, Украшеньями колдовскими бренча, В лад кружению своему Пристукивая ногой, Наклонилась, но вместо золы Пыли железной горсть наскребла. Вылетела, крутясь, из дверей, Выбежала на широкий двор, Да споткнулась, видать, О высокий порог, Рассыпала железную пыль; Разъярилась она, Раскрутилась она, Как вихрь, шелестеть пошла, Узкими щелками глаз Ничего разглядеть не могла. Широкую, как лопата, ладонь Приставила к олбу она, Смотрела на облака, На вершины железных Трясущихся гор, Повернулась потом на восток, Вытянув длинную шею свою, Голову, как ворона, склонив; Толстое в скулах лицо Поворачивала на север она; Неуклюже согнувшись, потом Повертывалась на запад, На юг… Сколько ни глядела вокруг, Никого разглядеть не могла. Стремительный Нюргун Боотур Развеселился, смотря на нее; А потом по задымленному столбу Коновязи Кулаком постучал, — Затрещала коновязь кузнеца, Трещинами пошла… И такие слова Нюргун Голосом звучным пропел.

СТИХ 36

НЮРГУН БООТУР

Выйди скорей Ко мне из дверей, Раздувающий синий огонь, Изрыгающий бурю Мехом своим, Играющий молотом Древний кузнец, Славный Куэттээни, Исполин, чьи могучие Мышцы черны, Богатырь со смуглым лицом, Отбрасывающий зыбкую тень, Знаменитый Баалтааны, Чья почтенная зовется жена Уот Кындыалана! Эй, корень богатырей-силачей, Отец прославленных ковачей, Поседевший у наковальни своей, Старец Кытай Бахсылааны! Имени громкому твоему, Зычной великой Славе твоей Низкий мой поклон и привет! Если хочешь узнать, кто я, Прискакавший издалека, Ожидающий перед домом твоим, Называющий имя твое, Поющий тебе хвалу, Из какой я вышел страны, На каком аласе рожден, От какого корня возрос, То узнай: На вершине белых небес Мой великий отец живет — Верхнего мира тойон; Равная отцу моему, Есть на небе мать у меня, На верхней части они живут Высоких, вечных небес. А меня самого зовут — Владеющий Вороным конем, Стоя рожденным На грани небес, Стремительный Нюргун Боотур. Вот я сам стою Перед домом твоим, Я пришел по воле своей. Поклоняюсь трем твоим темным теням, Помощи у тебя прошу! Если из Нижнего мира придут Исполины-богатыри, Если из Верхнего мира придут Свирепые удальцы Состязаться в силе со мной, Если с угрозой они посягнут На громкое имя мое, На добрую славу мою, Должен встретить достойно я Этих грозных богатырей. А для долгих битв, Для упорной борьбы, Оружие нужно мне — Рогатина, Меч-пальма? Топор боевой чомпо! Мне в таком оружьи нужда, Которое ты ковал На колдовском огне; Чтобы с визгом оружье В битву рвалось, Чтобы жаждало крови врага, Чтоб не тупилось оно! Вот чего я жду от тебя, Вот зачем приехал к тебе… Если удальцы трех миров Тучею на меня налетят, Захотят пролить мою кровь, Жизни меня лишить, Копья станут в меня метать, Острыми мечами разить, — Для защиты дыхания моего Преграду надежную мне изготовь, Неразрубаемую броню, Непробиваемый щит; Из восьми слоев железа броню, Из трех слоев булатный щит, Сверкающий, как серебро! Жду, кузнец, что наденешь ты Такую броню на плечи мои, Такое оружье мне дашь! Коль исполнишь просьбу мою, Обрадуешь ты меня! В долгие годы жизни моей Благодарить не устану тебя; Щедро тебя отдарю Табунами коней верховых, Тучным рогатым скотом! Пока не исполнишь просьбу мою, Пока не дашь того, что прошу — Добром не уеду я, Миром от вас не уйду… Прославленный мой сосед, Великий старец-мудрец, Могучий, жду от тебя Громкого слова: «Бери!» Быстрей это слово скажи! — Вот так Нюргун Боотур Взволнованно, горячо Высказал просьбу свою. Бряцающая украшением своим, Колдующая ожерельем своим Из костей шаманов былых времен, Заклинательница железных дверей, Камлательница кузницы той, Дурнушка, дочь кузнеца, Куогалдьыма Куо, Могучего богатыря увидав, Громовый голос его услыхав, Резво плечиками повела, На железную кровлю вспрыгнула вмиг; Проломилась ржавая кровля под ней, В кузницу полетела она, Опрокинула полку, где клал кузнец Напильники и зубила свои, Села на чувал камелька Перед матерью старой своей — И, суетясь, беспрерывно вертясь, Запела отрывисто, торопясь…

СТИХ 37

КУОГАЛДЬЫМА КУО

Ой, беда мне! Ой, радость мне! Ох, как пойду я Шуметь, греметь… Ох ты, лихо мое! Любопытство мое! Такой красавец Приехал к нам, Что даже во сне Не снился мне. Солнце плечами Он заслонил, Небо спиною Загородил, В землю проваливаются По колено Дюжие ноги его, В камне вязнут Босые ноги его! Из дальних стран Явился к нам Достойный меня Дружок-женишок! Спать он будет со мной В постели одной! Прискакал за мной, Прилетел стрелой Сам Нюргун Боотур, Богатырь удалой… Знать, молва обо мне До него дошла, Страсть ко мне Его привела… Он там, у дверей, Белоногий — стоит, Увидал меня — Задрожал… Ох, радость мне! Ох, праздник мне! Кричу, шумлю! Молчу, терплю! Истосковалась я по нему — По суженому моему! Замирает сердце мое, Распирает печень во мне! Принесите Сорок отборных шкур, На которых Правлю кырар, Принесите сорок облезлых шкур, Заскорузлых за девять веков, Разверните их, Расстелите их! Мой суженый, Мой красавец-жених Лечь на ложе Хочет со мной… Если лопнет терпенье его, Если рассердится он — Всем вам тогда Будет беда… Эх, сестрицы, Братцы мои! Есть теперь у меня И свой муженек… Буду вдоволь беременеть я, Ежегодно стану рожать По восьми плешивых детей, Через год я стану рожать По семи паршивых детей! В клочье ложе кожаное изорву, Шкуры, содранные С околевших быков, В лоскуты от радости раздеру! Ух ты! Держись у меня!.. — Так — девушка бедная — Пела она В диком исступленьи своем. Вдруг раздался Хлесткий удар По плоскому затылку ее… Пронзительно закричала она; Чей-то еще щелкнул удар, Потом железный, Острый крюк Поддел ее под ребро, Поднял к черному потолку; Сорвалась оттуда она, Упала на пол у камелька, Отчаянно начала кричать, Руками, ногами стучать… Вдруг чей-то голос, как гром, Раскатился из-под земли: — Замолчи! Убирайся прочь! Не беснуйся, А то — запру! Дома нашего не порочь! Люди добрые нас начнут хулить, Будет нам стыд и позор! — Тут в железном доме Утихло все. А потом Под настилом каменных плит, В подполье глубоком своем, Зычный старческий голос Протяжно пропел, Такие слова произнес.

СТИХ 38

ГОЛОС СТАРИКА

Сам собрался, приехал к нам Сын-исполин Великой семьи. Он ни с чем Добром не уйдет, Грозное оружье возьмет. Богатырем его назовем, С топором сравним, С боевым мечом; Он по важному делу к нам Пожаловал издалека, — П опусту такой богатырь П освету не станет скакать. Наконец, в наш дом он пришел — Долгожданный, Достойный гость! От ожиданья приезда его Затылки одеревенели у нас, От ожиданья прихода его Хребтины окоченели у нас. В тот день, как он Родился на свет, — Необъятный ревущий Небесный свод Дрогнул, Закачался волной… Средний мир По средине вздулся дугой, Как трясина, Весь всколебался он… Страшный подземный мир Расплескивался, Как вода в турсуке… И тогда молва Прокатилась о нем: «Родился, видать, Исполин-богатырь, Невиданный в трех мирах!» Доставайте из погребов, Подымайте на белый свет Грозное оружье боев, Грозную стальную броню! С древних лет я оружье ковал, Для мести ожесточал, Великими чарами заколдовал, Так и рвется на битву оно… Положите горой перед ним Оружье, что изготовили мы, Выносите Сверкающий серебром Стальной, трехслойный Щит боевой! По плечу примеряйте Кольчугу ему, Облачите его В боевую броню! — Так вот, голосом громовым, Под землей Говорил великий кузнец…

СТИХ 39

ГОЛОС СТАРИКА

Если слово узлом вязать, Если все доподлинно рассказать — Вышло много высоких черных людей, Выше лиственниц, Черней их теней. Люди-тени пришли, Из тьмы принесли Оружье и доспех боевой; Хватило бы оружья того На долгую тревожную жизнь Трех мощных богатырей. Пред Нюргун Боотуром они Положили доспехи горой, Говоря: — Выбирай! Все испробуй и осмотри, Что по нраву, то и бери! Все примерь, Наилучший из всех По плечу избери доспех; Все кольчуги перетряси, Ту, что выберешь, и носи! — Богатырь не мог В седле усидеть, Прянул он с коня, Ухватил рукою один доспех, Мол, не годен ли для меня? Только на ноги доспех натянул, Только ноги в коленях согнул — Разлетелся доспех на куски, Рассыпался по земле. Стал второй доспех примерять, Руки вдел в кольчужные рукава; Только голову всунул в шейный прорез, Только на плечи натянул, Да плечами повел — Весь доспех железный Треснул по швам, Посыпался к богатырским ногам. Третий доспех Лежал, как гора; Он с надеждой его схватил, Проворно надел на себя Просторный грузный доспех. Будто латы кузнец для него ковал, Будто швом стальным для него сшивал, Ладно стан исполину Доспех облек. Потянулся Нюргун, сколько мог, Выгнул спину, Плечами повел. Трехслойная кольчуга на нем Не треснула, не разошлась; Ни единая бляха с него Булатная не сорвалась. Чем круче он спину сгибал, Тем крепче ратный доспех Тело ему облегал. Упругая, при повороте любом Кольчуга растягивалась на нем И стягивалась опять. Не тесня, красовался на богатыре, Как литой, Доспех боевой. Видно, он обрел, наконец, Непробиваемую броню, Боевую сбрую свою. Меч он выбрал — Длинный, прямой, Наилучший среди мечей. Было меча лезвие Чарами напоено Восьмидесяти восьми грозовых Мчащихся облаков. У девяноста и девяти Клювастых илбисов Отбив Железных клювов концы, Сбили их в одно лезвие Заклинатели-кузнецы. Сваривали лезвие меча На крови из печени льва, Потом закалили его Желчью зубастых рыб. Стал таким блестящим булат меча, Что за три перехода дневных Видеть зоркий юноша мог, Словно в зеркале, в этом мече Отраженье губ своих и зубов. Было сорок четыре Чары в клинке, Тридцать девять Коварств колдовских… Жажда мести К нему приросла, Смерть сама В булате жила. Илбисы — духи войны Клубились вокруг него, Садились на жало его. Кровь горячая Пищей мечу была. Переливался кровавый закал На широком его лезвие. Он, как вызов на бой, сверкал — Грозен и горделив. Выбрал Нюргун Боотур копье С разукрашенным др евком цветным. На рогатине длинной его, На блестящем его острие, Как огонь, метался, Бился илбис. Кровью черной питалось копье; Глядя на его лезвие, Брови и ресницы свои Девушка могла б издали, Словно в зеркале, увидать. Красной крови горячей просило копье; Вкруг рогатины роем илбисы вились, Вопили, в битву рвались. Выбрал Нюргун Боотур Для охот и утех боевых Исполинский лук костяной, Непомерно тугой на сгиб. Этот лук в необъятный простор Стрелы гремящие, Стрелы разящие Без промаха посылал. Этот лук был велик, Словно длинный изогнутый мыс, Опоясывающий широкий алас, Этот лук был велик, Как излука большой реки. Были склеены пластины его Черной желчью Зубастых рыб, Красной кровью Из печени льва. Выточена основа его Из ядра свилевых берез Дальних туманных стран, Из ядра железных дерев Дальних неведомых стран. Из сухожилий и жил, Вытянутых из брюха льва, Скручена была тетива. Силой свирепого духа войны Был этот лук наделен. Внедрился в его рога Непобедимый илбис. Обтянут берестой тугой Заоблачных синих стран, Грозным оружьем был этот лук. Были стрелы для лука припасены Огромные, бьющие наповал, Острые, словно рыбья кость; Были стрелы оперены Маховыми перьями Из крыла Хотоя Айыы орла, Чей отец — Хомпорун Сюнг Хаан, Орла, разящего клювом кривым. Оглашающего простор Клекотом громовым. Наконечники стрел пылали огнем; Было так много стрел, Что в колчане рядами торчали они, Как могучий кедровый лес. С пронзительным воем любая стрела, Пущенная с тетивы, Долететь мгновенно могла До верхних бурных небес. Колотушки-палица там была Из цельного дерева С толстым комлем В девяносто девять пудов. Этой палицей Было сподручно разить По макушкам свирепых абаасы, Адьараев толстые черепа, Железные скулы их Вдребезги разбивать. Выбрал Нюргун Боотур Эту палицу, Этот лук. Любуясь, поднял Нюргун Боевой закаленный меч, Воющий при взмахе, как вихрь, Пылающий синим огнем, Самый грозный из всех мечей. По руке ему пришлась рукоять, Сам просился огромный меч Доспехи тяжелые рассекать, Бить врага, Как прорубь рубить, Ратоборцев грозных разить, В обе стороны Пришлых косить. Поглядим — каков был собою он, Кто для подвигов был рожден На верху высоких небес, Прославленный в трех мирах С высоким именем исполин, О ком далеко молва разнеслась, — Славнейший среди людей Светлого рода айыы — Добрых сердцем, С поводьями на хребте, Самый отважный среди людей Солнечных племен С жалостливой душой, С поводьями за спиной. Если снизу вверх поглядеть На этого богатыря — Огромен он, как утес, Грозен лик у него, Выпуклый лоб его Крут и упрям; Толстые жилы его Выступают по телу всему; Бьются, вздуваются жилы его — Это кровь по жилам бежит. Впалые у него виски, Чутко вздрагивают Нервы его Под кожею золотой. Нос его продолговат, Нрав у него крутой. Выпрямился его стан, Будто еще негодует он, Вспоминая недавний плен; Кровь у него горяча, Щеки впалые у него, Скулы круты, Губы остры. Глаза у него горят, Как два блестящих луча. Вот каким он стал — богатырь, Защитник людей уранхай-саха. Лес из лиственниц молодых До пояса не доходит ему, А темя его головы Касается верхних ветвей Могучих лиственниц вековых. Телом кр яжист, В плечах непомерно широк, Наконец он в силу вошел, Этот лучший среди людей. Крепкие, мощные мышцы его, Словно корни лиственниц вековых. Голени прямые его, Как два толстых длинных бревна Из очищенных лиственниц молодых. Локоть согнутый, как рычаг, Как средний могучий сук Изогнутой кедровой сосны. Широкие ладони его, Как две деревянных лопаты больших, Вытесанные из цельных колод. Остры, зорки его глаза, Черные неподвижны зрачки. А вокруг зрачков сверкают белки, Как в уздечке серебряных два кольца, Так они круглы и светлы. Черные длинные брови его У переносья сошлись, Будто сшиблись рогами Два черных быка. Вид величественный у него — Богатырская стать, Исполинский рост; Непомерная сила в нем. Схожа верхняя часть его С мечом иль рогатиной боевой. Схожа нижняя часть его С многозубою острогой. Строен станом, словно копье, Стремителен, как стрела, Был он лучшим среди людей, Сильнейшим среди людей, Красивейшим среди людей, Храбрейшим среди людей. Не было равных ему В мире богатырей. Если на небо он глядел, Небо загораживал он; Если плечи приподымал, Солнце и луну закрывал. Вот каков он был — аарт-татай! Наконец-то день наступил, Наконец исполнился срок, Когда величайший из богатырей Трех изначальных миров, Этот воин, взращенный, чтоб защитить Обитаемый Средний мир, Этот богатырь удалой, Этот выкормыш озорной Небесной Айыы Умсуур, Стремительный Нюргун Боотур Боевые доспехи надел, Боевое оружие взял… Ловко, быстро сел он в седло — С гиком, будто птицею был, Будто буйным небесным соколом был. Так вот сел он плотно верхом На своем — у края бурных небес Стоя рожденном коне, На летающем, как громовая стрела, Вороном коне.